«...Наступил решающий момент, чтобы спасти Болгарию и болгарский народ от страшной катастрофы, которая нависла над нашей страной.
Единственный путь спасения — активная вооруженная борьба повстанческих отрядов и всеобщее восстание народа и армии...
Смерть фашизму! Вся власть в руки Отечественного фронта!»
(Из приказа Главного штаба Народно-освободительной повстанческой армии от 26 августа 1944 года)
В том году я проводил отпуск в небольшом селе Шемшове, что неподалеку от Тырнова. Поселился я у директора школы Стояна Стоянова, чей новый дом из красного кирпича уютно спрятался в густой зелени огромного сада. По вечерам мы с хозяином подолгу засиживались там на низенькой скамейке, пока его жена сердито не напоминала о времени. Попыхивая вишневой носогрейкой, бай Стоян любил поразмышлять о прожитом и увиденном. И вот тогда-то в неторопливых рассказах этого грузного седого человека мне вдруг впервые открылось в конкретных образах и деталях знакомое еще со студенчества выражение «творить историю»...
Шемшовскому попу Косьо и в голову не могло прийти, когда благословлял он застенчивого деревенского паренька в наряде из домотканого сукна и самодельных царвулях (1 Царвули — крестьянская обувь из грубой кожи.) в Софийскую семинарию, где выхлопотал ему место как «стипендиату фонда сирот», что лучший ученик его школы Стоян Стоянов станет не пастырем духовным, а ремсистом-агитатором (2 Ремсисты — члены РМС — Рабочего молодежного союза.). Что пройдет он в полосатой одежде арестанта, окруженный полицейскими в синих мундирах, по длинной улице Царя Симеона в центральную тюрьму. Что через несколько лет перед самой войной выйдет на волю убежденный коммунист другарь Стоянов...
Каких только партийных поручений не выполнял скромный «софийский служащий» Стоянов, как значилось в его документах, в годы войны. Приходилось быть и связником-курьером, и содержать нелегальную квартиру, и заниматься пропагандой на софийских фабриках. Случалось участвовать во главе небольшой группы боевиков и в рискованных операциях софийской боевой организации...
— Лето сорок четвертого было жарким, — вспоминал бай Стоян. — Что ни неделя, что ни день — радостное известие. Немцы бегут, Красная Армия уже на Дунае. И наши партизаны — их тогда в двенадцати повстанческих зонах было тысяч тридцать, не меньше — вовсю бьют карателей и жандармов. Одиннадцать бригад, тридцать семь отрядов да еще боевые группы в городах. Формируется даже первая партизанская дивизия в Калне, есть такое село, русские туда доставляют самолетами оружие. В общем, сила большая.
26 августа ЦК партии и Главный штаб приняли решение готовить вооруженное восстание и кончать с фашистами. И тут наши товарищи, те, что законспирированными не один год работали в армии и в полиции, сообщили, что двадцать восьмого состоялось заседание Совета министров...
Как обычно, заседание проходило в небольшом зале первого этажа здания военного министерства, которое больше напоминало крепость: массивные стены, собственная аварийная электростанция и водопровод, а главное — глубокий и надежный подвал, переоборудованный в бомбоубежище. Совет министров перебрался сюда несколько месяцев назад, опасаясь «коммунистических террористов». Зал был обставлен скромно — лишь круглый стол да дюжина глубоких кожаных кресел. Докладывали начальник военной разведки полковник Тумбин и его подчиненный капитан Йолов, «ответственный за борьбу против коммунистических влияний». Сообщения были неутешительными. «Коммунисты, — по словам полковника, — намерены взять власть, войдя в коалиционное правительство или образовав чисто коммунистический кабинет министров с помощью восстания».
После недолгих прений было принято такое решение: «Всей армии, в том числе школе офицеров запаса и военному училищу, немедленно прекратить занятия и включиться в операции по преследованию партизан и разгрому партизанского движения».
Соответствующий приказ по всем воинским частям был оформлен сразу же после окончания заседания и отнесен на подпись военному министру генералу Русеву.
По всей Болгарии начались спешные переброски войск. В районе Перника и Батоновцев сосредоточивались 2-я кавалерийская дивизия и 2-й моторизованный полк; три кавалерийских полка были брошены в направлении Трын-Березник. К Софии подтягивались 1-я дивизия и танковая бригада. Однако приказ «о полном уничтожении партизан и повстанцев» так и не был выполнен.
Подпольщики, служившие в военном министерстве, уже через день-два достали и передали в ЦК и Главный штаб текст этого сверхсекретного приказа. Партизанские отряды успели избежать намечавшихся ударов, а затем и сами перешли в наступление там, где их не ждали.
— В те дни мне, — рассказывал Стоянов, — приходилось встречать в Софии курьеров от партизан и доставлять их на конспиративные квартиры ЦК и Главного штаба. Всех уж явок сейчас не помню, но главные были на Царибродской, 154, на улицах Янтра, Святого Тертера и Ивана Асена. Особенно удобна была конспиративная квартира на улице Янтра в полуразрушенном доме № 3, в которой раньше, кстати, жил... начальник разведки 1-й армии капитан Цанев. Теперь, правда, в ней не было ни воды, ни света, стены все в трещинах. У одной стены — кровать с ватным одеялом, у другой — плохонькая кушетка. Все-таки есть где курьеру час-другой подремать, пока в соседней комнате готовят приказ. А входили мы в эту квартиру с улицы Черно море, карабкались через развалины во двор, а оттуда попадали на явку. Так что полиция врасплох не нагрянула бы. Я только потом узнал, что там и члены Главного штаба: «бай Коста» — Благой Иванов, Петр Вранчев, Петр Илиев, Боян Болгаранов бывали, и Тодор Живков, который перебрался в Софию накануне восстания из партизанских районов. Тогда-то и было решено начать восстание в Софии 9 сентября. Сил у правительства было куда больше — вчетверо против наших, только ведь арифметика еще не все. Правительство перетрусило, из военного министерства носа не показывает, а уж о провинции и говорить нечего: каждый день партизаны нападают, стачки везде, демонстрации. А главное, все ближе подходит Красная Армия...
1 сентября Главный штаб отдал приказ Шопскому, Брезникскому, Радомирскому, Босилеградскому, Кюстендилскому, Дупницкому партизанским отрядам, бригадам «Чавдар» и Трынской сосредоточиться в окрестностях Софии для участия в предстоящем штурме. План восстания строился на внезапности: нанести удар ночью в самом центре столицы. Ведь правительство рассчитывало, что если начнутся беспорядки, то первыми поднимутся рабочие окраины, соответственно были размещены и воинские части. Но Главный штаб основными объектами наметил военное министерство, комендатуру, телеграф, главный вокзал, с тем чтобы сразу же парализовать управление войсками и полицией.
— Конечно, обо всем этом знали только партийное руководство да штаб. Кое о чем мы догадывались, но с расспросами не лезли. Дисциплина. Пятого ночью вызывают на Царибродскую. Завтра, говорят, вместе с другими боевыми группами будете обеспечивать забастовку трамвайщиков, а к четырем часам дня подтягивайтесь на площадь к «Славянской беседе». Будет митинг. Прикроете от полиции.
Что же, дело знакомое, мы и накануне охраняли митинг перед Судебной палатой. Собрал ребят, проинструктировал, и направились мы к трамвайному парку. Светает, а там уже толпа собралась, плакаты поднимают: «Долой монархо-фашистскую власть! Да здравствует Отечественный фронт!» Вожатые, ремонтники, кондукторы — все здесь. Утро настало, а ни один маршрут на линию не выходит. Полиция и штрейкбрехеры было сунулись, так их сразу же завернули...
К четырем, как и было приказано, расположились мы в одном из переулков около «Славянской беседы». На площади — море людское. Ораторы в разных концах прямо с плеч товарищей речи произносят. И вдруг из окон гостиницы полицейские и немецкие офицеры, что там жили, открыли стрельбу. Кое-кого ранило. Дали мы по ним залп в ответ — сразу затихли. Чуть спустя на другую уловку пустились: включили сирены и объявили воздушную тревогу. Видимо, панику хотели вызвать, чтобы народ разбежался и полицейские могли людей поодиночке хватать. Но наши товарищи не растерялись и не допустили паники...
На следующий день вместе с боевиками и партизанами рабочие уже стали захватывать фабрики — «Кабо», «Мушанов», бумажную. А мне с ребятами пришлось размещать по квартирам на Царибродской партизан из Шопского отряда. Еще накануне ночью они пробрались в Софию и целый день скрывались во рвах возле церкви на случай, если против демонстрантов будут брошены войска. Обошлось все отлично, благо улицы кишели народом. Никто и внимания на нас не обратил, тем более что автоматы и пулеметы мы переносили разобранными в мешках.
Поздно вечером опять вызывают на Царибродскую: восстание в два ночи; пароль: «Обориште — Волов». Нам, софийским боевикам, вместе с шопцами сосредоточиться в парке, напротив военного министерства, и ждать сигнала, чтобы прийти на помощь во время штурма. Общее руководство возложено на Тодора Живкова...
В 21.00 8 сентября в комнате дежурного по штабу армии капитана Георгия Стоименова собрались офицеры Петр Илиев, Димитр Томов, Борис Георгов, Марко Иванов, Асен Сурдулов. Даже если бы кто-нибудь из начальства неожиданно нагрянул туда, ничего подозрительного он бы не заметил: капитаны-однокашники по военному училищу встретились после работы обсудить последние новости. А новости действительно были, да еще какие!
Капитан Петр Илиев, на которого руководство партии в феврале 1944 года возложило обязанности начальника Главного штаба Народно-освободительной повстанческой армии, поставил своим товарищам задачи в связи с предстоящей операцией. Затем все разошлись по длинным коридорам и переходам военного министерства, чтобы еще раз уточнить расположение караулов и постов, узнать, в каких комнатах ночуют новый военный министр генерал Маринов, министр внутренних дел Вергил Димов, директор полиции Куцаров, начальники генштаба и военной разведки и другие ответственные лица. И тут неожиданная удача: оказывается, на втором этаже министерства — в «надежно охраняемом помещении» — безмятежно спят почти все министры кабинета и сам новый премьер Муравиев.
Стрелки показывают два часа. Пора. Капитаны Илиев и Томов спускаются вниз к восточному входу в здание министерства, выходят мимо вытянувшегося часового на улицу. «Сейчас прибудет дополнительная охрана, — мимоходом приказывает часовому Илиев. — Пропустите».
Со стороны улицы Аксакова слышны тяжелые шаги марширующих солдат. Увидев идущих впереди двух капитанов, часовой спешит распахнуть тяжелые железные ворота.
2 часа 15 минут. Стараясь не шуметь, заранее распределенные группы солдат и боевиков растекаются по коридорам военного министерства. Главное преимущество восставших — внезапность и стремительность штурма. Все решают минуты. Нужно как можно быстрее блокировать многочисленные канцелярии, кабинеты, залы, захватить телефонный узел, а прежде всего караульное помещение, где находится рота охраны.
Группа капитана Томова устремляется в северное крыло, чтобы обезоружить ее. Люди невольно сдерживают дыхание, но топот кованых сапог предательским эхом отдается в гулких высоких коридорах. Вот наконец и обитая железом дверь с аккуратной надписью по трафарету «Караулно помещение». Кто-то рвет ее на себя. В то же мгновение раздается истерический вопль дежурного подофицера (1 Подофицер — сержантское звание в старой болгарской армии).
— Тревога! К оружию! — что бы ни произошло, но он, подофицер Мехмедов, помнит инструкцию: «Любой ценой, безжалостно сокрушать всякую попытку посягнуть на крепость царства Болгарии».
С нар соскакивают полуодетые солдаты. Часть хватает оружие и бросается к подофицеру. Другие в нерешительности остаются на месте, не понимая, что происходит. У двери сгрудились люди капитана Томова. Две группы напряженно уставились друг на друга черными зрачками винтовочных дул. Один случайный выстрел — моментально завоют сирены тревоги, и тогда не миновать тяжелого боя.
В эти критические секунды раздается властный голос Томова: «Отставить тревогу! Оружие в пирамиду!» — проталкиваясь вперед, приказывает он подофицеру Мехмедову и солдатам караульной роты. — Все на свои места! Распоряжение коменданта усилить охрану...»
Капитанские погоны и решительность офицера оказывают свое действие. Обескураженные солдаты ставят винтовки, нехотя возвращаются на нары. Еще несколько минут, и все их оружие да и они сами уже находятся под бдительной охраной «гостей».
— Эта была самая длинная ночь в моей жизни. Шутка ли сказать, как это пишут в книгах, — «переход от одной эпохи к другой». Ведь только вчера было фашистское рабство, а тут — свобода... — не спеша продолжает бай Стоян, и эта неторопливость никак не вяжется в моем представлении с тем вихрем событий, о которых он рассказывает. — Перескакивая через ступеньки, мчимся мы по лестнице на второй этаж. Занимаем посты у каждой двери. Оружие наизготовку. Командир нашей группы приказывает: «Никого не выпускать. В случае сопротивления стрелять без предупреждения».
Вдруг из двери вылезает какой-то заспанный полковник.
— Прекратить бедлам! — кричит. — Это что за солдаты?!
Я ему приказываю: назад. Он не унимается.
— Что здесь происходит?! — весь побагровел, прямо на меня идет. Смотрю: и из других комнат лица выглядывают. Тут я ему винтовку в грудь наставил и отвечаю:
— Сейчас поймете...
Полковник сразу же юркнул обратно к себе...
Под высокими сводами министерства все гудит. Одна из штурмовых групп врывается в комнату, где располагается узел связи. «Сюда входить запрещено!» — кричит дежурный офицер, но в грудь ему упирается автоматное дуло. Трое рядовых, обслуживающих узел, в испуге замерли на своих местах.
— Давать связь только с моего разрешения! — приказывает командир группы.
В этот момент раздается телефонный звонок.
— Алло, дайте мне четыреста четвертый... — слышится в трубке голос министра внутренних дел.
— Назовите пароль, — дрожащим голосом отвечает солдат-телефонист.
— Как вы смеете! — визжит трубка. — Я министр...
— Так приказано...
В этот же момент безуспешно пытаются воспользоваться телефоном и начальник полиции, и начальник генерального штаба генерал Янчулев, и начальник военной разведки Тумбин, несколько дней назад предупреждавший министров о готовящемся «коммунистическом восстании». Они все еще не могут поверить, что оно стало реальностью, что они проиграли.
Парк и прилегающие к военному министерству улицы заполнены вооруженными рабочими и партизанами. Тодор Живков, Иван Бонев, Станко Тодоров отдают короткие приказы: «Товарищи, к полицейским участкам!», «К арсеналу!», «К центральному вокзалу!»
Один за другим уходят отряды. Идут пожилые люди и молодые, в поношенных летних пиджачках, в рубашках с засученными рукавами, в мятых, грязноватых брюках, в стоптанных ботинках и сандалиях на босу ногу. Люди из швейных, слесарных, обувных мастерских, с фабрик и депо. До этой ночи они варили сталь, пекли хлеб, строили дома. Рискуя получить полицейскую пулю, писали на стенах лозунги, разбрасывали листовки, взрывали мосты, добывали оружие. Сейчас они идут завоевывать свою народную власть.
Наступило утро 9 сентября 1944 года.
Борис Попов
