Самолетом мы прибыли в Кашмир. Во времена Александра Македонского повелителем Кашмира был некий Абисарес, союзник Пора, боевые слоны которого чуть было не остановили победоносное продвижение армии греков. Когда Пор потерпел-таки поражение, его союзник направил в дар победителю немало серебра, а также слонов. Но Абисарес не явился на поклон к Александру, сказавшись больным. Разгневанный полководец счел это уловкой и немедленно отрядил в Кашмир воинов, задачей которых было проверить на месте состояние здоровья лукавого владыки. Воины этого небольшого отряда были, судя по всему, первыми и единственными греками, посетившими Кашмир. Убедившись, что властелин этих плодородных земель действительно нездоров, они повернули назад и присоединились к основной части армии.
Если бы только посланцы Александра прошли чуть дальше в глубь долины, думал я, то они, возможно, обнаружили бы, что кашмирцы, живущие в окрестностях озера Вахур, называют своих соседей — жителей лежащей к северу высокогорной местности — именем «дарада» (или «дарды»!). Впрочем, этот факт ускользнул не только от воинов Александра, но и от многих исследователей, тщетно пытавшихся установить происхождение названия племени, которое считалось стражем «золота муравьев». Но если бы греческие воины все-таки принесли это известие повелителю, то, как знать, может быть, Александр, вместо того, чтобы продолжать свое продвижение к Гангу, отправился на север, в страну муравьев-золотоискателей... И сегодня кашмирцы с озера Вахур называют горцев, «носящих шерстяную одежду», то есть крестьян-скотоводов с высокогорных долин, что к северу от Сринагара, «дарада», или «дарады». Отметим и то, что в наши дни дарады говорят на языке шина, родственном языку минаро. Думается, если бы мне или другим исследователям довелось обнаружить приведенную логическую цепочку чуть раньше, то это существенно облегчило бы наши поиски ответа на вопрос, кто такие дарды. Во всяком случае, все сказанное еще раз подкрепило мое предположение о том, что Геродотовы «дарды» — не кто иные, как наши знакомые минаро.
Я планировал нанять в Каргиле носильщиков из минаро и отправиться с ними вверх по долине Суру до того места, где годом раньше мы обнаружили не расшифрованную до сих пор древнюю надпись на статуе Будды, а оттуда пройти через перевалы Руси-ла и Сапи-ла и добраться к еще не изученным древним поселениям минаро.
В помещении транспортной компании я встретил троих минаро. Они рассказали мне, что прибыли из Дар-чики, чтобы продать излишки собранного урожая абрикосов. Минаро угостили меня абрикосами, и я поспешил к Мисси.
— Как ты думаешь, они согласятся пойти с нами? — спросил я.
— Давай лучше подождем Нордрупа,— заметила осторожная Мисси.
Но на следующее утро, так и не дождавшись Нордрупа, мы отправились вдвоем к зданию транспортной компании. Увы, минаро уже ускользнули. Похоже, что вместе с ними исчезла и последняя надежда найти в этом городе проводников для экспедиции. Мы уселись в соседней комнате рядом с уже знакомыми мне ладакхами. Но вдруг дверь приоткрылась, и — о радость! — в нее заглянули те, ради кого мы сюда пришли. И вот мы уже все вместе сидим за соленым чаем.
В глазах стороннего наблюдателя мы являли собой весьма примечательную компанию: ладакхи в своих красных халатах, рядом — Мисси, будто только что вышедшая из магазина модной спортивной одежды, и минаро в обтрепанных одеяниях. Впрочем, несмотря на непритязательность одежды, именно минаро, вероятно, в первую очередь привлекли бы внимание, до такой степени они были похожи на нас, европейцев. Один из них — как я потом узнал, его звали Сонам — был вылитой копией моего друга из Шотландии. У него были узкие вытянутые нос и подбородок, живые, глубоко посаженные глаза. Я никак не мог отделаться от ощущения, что он вот-вот заговорит по-английски с шотландским акцентом. Но, само собой разумеется, говорил он на ладакхи — языке, которым большинство минаро хорошо владеют. Черные волнистые волосы Сонама доходили ему до плеч, и он походил на развязного европейского хиппи.
Попутчик Сонама, которого звали Таши, был постарше, лет приблизительно сорока. Голову его прикрывала шерстяная красно-сине-зеленая шапочка. Как потом выяснилось, под этим убором скрывалась заурядная лысина — редкое, между прочим, явление среди местных жителей. Черты лица Таши — орлиный нос, тонкий профиль — делали его похожим на утонченного европейского аристократа. Третий минаро был очень похож на Сонама — впоследствии выяснилось, что это его брат.
Выпив три обязательные чашки чая, похожего по вкусу на жидкий бульон, я напрямик спросил, не согласятся ли они сопровождать нас по долине Суру. Какое-то время все трое удивленно и с некоторым недоверием молча глядели на меня, а затем перекинулись несколькими фразами на своем языке.
— Хорошо, мы согласны. Двое из нас пойдут с тобой. Но это будет не раньше, чем через два дня — нам нужно сначала распродать абрикосы.
Я со своей стороны заверил предполагаемых проводников, что и сами не торопимся, так как ожидаем прибытия друга — одного ламы из Заскара, который отправится с нами.
А Нордруп не появился ни назавтра, ни через день. Вот уже девять дней, как мы ждали его в Каргиле. Тем временем становилось все холоднее и холоднее. Пронизывающий северный ветер позолотил листву росших по краям базара ив: надвигалась суровая гималайская зима.
В ночь перед выходом я еще раз осмотрел снаряжение и багаж. Заранее трудно было рассчитать, сколько мы пробудем в пути, и провианта запасли примерно недели на три. Нам предстояло преодолеть два перевала, и поэтому нужно было нести с собой все необходимое для дороги и стоянок в горах. Словом, вещей хватало.
Не теряя все-таки надежды, что Нордруп в конце концов появится в Каргиле, я оставил для него описание нашего маршрута у Гуляма Какпори. А начаться маршрут должен был со статуи Будды — нам предстояло «официально открыть» древнюю надпись на ней.
Сонам и Таши
Какое все-таки наслаждение покинуть наконец душный Каргил!
Мы направились вверх по долине, ведущей в Заскар. Вскоре с обеих сторон появились первые отроги горной цепи. Мы ехали к поселку Картсе по разбитой дороге. Километрах в полутора от села дорога превратилась в тропинку. Нам пришлось выгрузиться из «джипа» и попрощаться с водителем. С нами остались только Сонам и Таши. Отныне мы полностью зависели от них.
Отправившись на поиски места, где можно было бы разбить палатки, я обнаружил довольно крутую тропинку, спускающуюся к маленькому оросительному каналу. Я прошел вдоль него до скалы, на остром пике которой был высечен десятиметровый Будда с толстыми губами и несколько негроидными чертами лица. Задрав голову, чтобы хорошенько рассмотреть статую, я увидел, что вся она вымазана коровьим навозом. Вероятно, мусульмане из окрестных селений выражали таким образом свое презрение к чужому божеству.
Я вернулся, чтобы показать дорогу Сонаму и Таши, несшим наше снаряжение. Мы устроили лагерь у самого подножия огромной статуи. Лагерь был маленький, так как для проводников мы захватили лишь палатку и два одеяла. Я думал остаться здесь на один-два дня в надежде, что Нордруп все же нас настигнет. Устроившись, мы с Сонамом отправились искать материал для лестницы, чтобы можно было добраться до бедра Будды, где выбита надпись. Несколько дней назад неожиданным паводком вырвало с корнем все небольшие деревья у берега, так что подходящего материала для лестницы-времянки было предостаточно.
Сонам оказался ловким и сговорчивым парнем, всегда готовым оказать любую помощь. Таши тоже был человеком приятным в общении, но куда более сдержанным. Любопытные это были люди: несмотря на их повадки и поведение, кажущиеся нам странными, мы не могли не чувствовать какую-то связь между нами — связь, основанную лишь на их европейской внешности. И они, и мы, кажется, понимали, что эта связь существует. Наверное, они должны были чувствовать себя несколько отчужденно в этих краях. Даже индийские солдаты, эти арии с темной кожей, были не похожи на них. Минаро не только внешне, но и темпераментом напоминали европейцев. Обладая чуткой и непосредственной натурой, они более откровенны и разговорчивы, чем жители Заскара или Ладакха. Их движения более порывисты. И Сонам, и Таши громко и как-то совершенно не в восточной манере излагали свои намерения и мысли. Наблюдая за ними, я понял, что за двадцать три года пребывания в Гималаях я настолько привык к тибетцам, что поведение минаро мне уже казалось странным, хотя они и были так похожи на нас. Случалось, мы с Мисси обращались к Сонаму и Таши по-английски, забывая, что они не знают этого языка.
Сонаму было тридцать три года, и женат он был на жене своего старшего брата. Обычай «братской полиандрии» весьма распространен среди минаро. Он находит отражение даже в терминологии родственных отношений: так, слово «аис», означающее «мать», служит и для обозначения жены дяди по отцовской линии. Обычай широкой полиандрии, по-видимому, результат матриархальных связей, хотя, с другой стороны, имущество у минаро всегда наследуют мужчины, а не женщины.
Таши сообщил нам, что у него есть девятилетняя дочь. Это его первый ребенок от жены старшего брата.
— Такая красавица! Вам надо будет обязательно на нее посмотреть,— заявил он с гордостью.
Оба наших спутника держались с большим достоинством, и весьма своеобразное одеяние не было помехой. Сонам без конца поправлял обшлага рубашки и расчесывал волосы. Таши тоже не отставал от него, с серьезным видом поправлял переплетенные на лбу косички, а потом принимался крайне старательно прилаживать на голове свою забавную вязаную шапочку. Было ясно, что для них возможность сопровождать экспедицию — настоящее событие. Они пристально изучали наше снаряжение, приводившее их в настоящий восторг. Надувные матрасы и «молнии» на палатке, фотоаппарат и все остальные привычные для нас вещи были для них открытием. Особый интерес вызвали записные книжки, и проводники были готовы давать любые, какие только мы пожелаем услышать и записать, разъяснения про обычаи минаро. От них-то мы и узнали очень ценные подробности о празднествах и религиозных обрядах.
Сонам и Таши рассказали, например, что по случаю праздника весны все жители Дарчики уходили на высокогорные пастбища и жили там в пещерах два дня, после чего приносили в дар богине пастбищ цветы и ветки можжевельника. Все приношения складывались у огромного камня, своего рода святилища этой богини по имени Басенден. С их точки зрения, между буддизмом и старыми верованиями не существует никаких противоречий.
Мы вскоре заметили, что Таши очень набожен. Он часто бормотал какие-то молитвы у огня, внимательно следя за тем, как мы готовим пищу. Мы тоже почтительно наблюдали, как он вытаскивал из потертого кожаного мешочка масло из козьего молока и добавлял его себе в чай.
Надо сказать, у Таши очень часто бывал грустный вид. Тосковал ли он по дочке, с которой долго не виделся, или такими бывают все мужчины, когда им попадается жена с тяжелым характером?
Что Таши, что Сонам ели очень мало — вероятно, этим и объяснялась их подвижность и впалые щеки. Узнав, что мне сорок пять лет, они решили, что я очень старый. И еще: их очень заинтересовало, какой нам был интерес ездить по этому суровому краю. Попытавшись рассказать о достижениях нашего современного технократического общества, я вдруг с удивлением обнаружил, что многие из них вовсе не так впечатляющи, как мне казалось ранее. Сонам и Таши уже знали, что такое самолет, вертолет, автомобиль, грузовик, электричество — все это они видели в Каргиле. А что мне было еще добавить к короткому списку технических достижений, которыми на Западе прикрывают пороки нашего промышленно развитого общества? Я рассказал, конечно же, о людях, побывавших на Луне, но куда им тягаться с самой захудалой феей минаро, которой ничего не стоит, вволю налетавшись под облаками, махнуть вдруг на Луну и поболтать с проживающим там Зайцем.
Но зато мне было что рассказать о французском вине, и вскоре оказалось, что мы с Сонам искренние почитатели Бахуса. Мы вместе горевали, что в мусульманском Картсе не достать ни вина, ни пива. Не было этого и на буддийской территории. Но Сонам не унывал, спел несколько песен о том о сем, о красивых девушках, даже исполнил одну погребальную. Наши спутники без конца угощали нас сушеными абрикосами. А Таши с грустью вспоминал, сколько у них в селе яблок и винограда.
Сидя рядом с этими дальними родственниками европейцев, я понял лучше, чем когда-либо, как мало изменился человек за века своего существования. Если что и изменилось, так это наше материальное окружение, эволюцию которого не всегда можно назвать прогрессом.
На следующее утро Сонам и Таши, едва проснувшись, простерлись ниц перед Буддой, а как только я соорудил лестницу, они, рискуя сорваться с высоты, принялись очищать статую от налипшего навоза.
Весь день к нам приходили жители соседнего поселка Картсе, чтобы посмотреть на нас и спросить, что мы здесь делаем. У всех были европейские черты лица, что, вероятно, находит свое объяснение в истории Картсе. Крепость Картсе была основана тем же представителем народа минаро, который владел когда-то Гиагамом в Заскаре. Сам поселок расположился у подножия скалы и возвышался над рекой, достигающей здесь в ширину метров пятьдесят. На этой-то скале и стояла раньше крепость Картсе, от которой теперь не осталось и следа.
В ожидании Нордрупа мы принялись копировать старинную надпись, сделанную на правой ноге статуи Будды на высоте более трех метров от земли. Не один час ушел на то, чтобы как можно точнее передать старинные тибетские знаки и сфотографировать их в разное время дня. Потом эти снимки помогли нам в Париже расшифровать текст, который сам я с моими довольно ограниченными знаниями тибетского литературного языка перевести не мог.
Сонаму и Таши был известен мой большой интерес к их народу. Они знали, что я годами составлял словарь их языка, изучал религию, легенды и традиции. Как бы невзначай я сказал, что хочу побывать у них в селении. Сонам воспринял с энтузиазмом мое намерение и заявил, что ему было бы очень приятно представить меня своей семье. Тогда я пошел договариваться о пони для Мисси, чтобы завтра утром она могла перебраться с нами через перевал Сапила.
На следующий день мы снялись с места. По случаю отъезда гостей молодая женщина, жившая в доме, где я взял пони, надела свой самый красивый наряд, расшитый по местному обычаю бирюзой. Особенно интересным мне показался головной убор с длинной передней частью, выступающей далеко вперед в виде заостренного козырька. По всей видимости, убор составлял все ее приданое.
Неожиданная разгадка
После перевала надо было спуститься в долину и разбить лагерь неподалеку от мусульманского поселка Шоргол, рядом с главной здешней дорогой. Нам потребовалось несколько часов, чтобы добраться до первые селений на склонах холмов. Спустившись к ручью, протекавшему в самом низу, мы увидели страшную картину. За несколько недель до нашего прибытия здесь прошли проливные дожди, что бывает редко в этом засушливом районе. Они вызвали сель, обрушившийся на долину. На своем пути он вырывал с корнем деревья, сметал дома, убивал сотни животных. Теперь мы с трудом пробирались между их разлагающимися трупами, наполовину засыпанными засохшей грязью и заваленными стволами деревьев. Было примерно три часа дня, когда вдалеке, в глубине долины, я увидел дорогу. Самое время подыскать укромное место для палатки. В конце концов мы присмотрели себе симпатичный лужок под ивами в стороне от тропы и неподалеку от селения Сершинг, состоявшего из десятка домов, расположенных по обеим сторонам ручья.
В глубине души я все еще надеялся на прибытие Нордрупа. Мне так часто случалось рассказывать о нем Сонаму и Таши, что он, вероятно, стал для них мифическим существом. А может быть, они думали, что я его просто выдумал.
Весь следующий день мы отдыхали, и Таши и Сонам опять рассказывали мне об обычаях и традициях их племени. Так, например, по случаю Нового года все мальчики моложе девяти лет участвуют в забеге, и победителей награждают цветами. Подобный обычай, как мне известно, существовал и в Иране, только там победитель назначался хранителем храма Солнца.
В тот вечер, помнится, я спросил у Сонама и Таши, не приходилось ли им слышать о муравьях, добывающих золото. Нет, ничего подобного они никогда не слышали.
— Но,— добавил Сонам,— наши родители рассказывали, что в свое время они находили золото в норах сурков.
— Как это? — подскочил я.
— А так. Старики говорят, что раньше они ходили на высокогорное плато Дансар собирать золотоносный песок, вырытый сурками из нор.
— ?!
— Понимаешь,— растолковывал Сонам,— сурки, когда роют нору, вытаскивают на поверхность песок, содержащий золото.
Я ушам своим не поверил и попросил Сонама повторить еще раз все, что он рассказал. Таши подтвердил слова Сонама, добавив от себя, что, хотя сейчас этим уже никто не занимается, раньше на плато Дансар ходили очень многие.
— А где же оно находится? — не выдержал я.
— Между Ганоксом и Моролом. Это выжженное плато, почти пустыня, и сурков там видимо-невидимо.
Мне сразу же пришел на память рассказ Геродота:
«Есть и другие индийцы — они живут севернее, рядом с городом Каспатиросом, и в районе Пактика... Это самое воинственное из индийских племен. Именно оно и добывает золото в одной пустыне, где водятся огромные муравьи: они больше, чем лиса, но меньше, чем собака. Несколько таких муравьев можно увидеть у персидского царя при дворе, для которого они были выловлены в этом районе. Огромные муравьи роют ходы под землей и выбрасывают на поверхность песок совершенно так же, как и наши муравьи, на которых они очень похожи внешне. Только песок этот золотоносный. Именно за ними и ходят индийцы в пустыню. По рассказам персов, так индийцы добывают большую часть своего золота, в то время как остальное идет из приисков и рудников их страны».
Моей радости не было предела. Таким образом я получил первое устное подтверждение рассказа Геродота о громадных муравьях, выкапывающих из-под земли золотоносный песок. Муравьями Геродот, возможно, называл сурков, так как не нашел лучшего слова. Все совпадало с рассказом историка: пустыня, размеры муравьев, их волосяной покров, о котором упоминает Неарх, и люди, до сих пор именуемые дардами. А минаро являются прямыми их потомками. Я поспешил сообщить новость Мисси и бросился искать на карте Ганокс и маленький поселок Морол на берегу Инда. Рядом с ними расположена крупная горная цепь. Как мне подтвердили мои друзья минаро, именно там и находилось высокогорное плато Дансар. Там-то и обитали сурки-золотоискатели, якобы похожие на муравьев.
«Эти существа роют норы под землей, так же, как это делают муравьи в Греции». Геродот был прав, и он не сочинял, когда писал эти строки, как все думали до сих пор. Он просто достоверно и точно передал реальные факты. Рассказывая об этом районе земли, он пишет: «Золото здесь в громадном количестве, его добывают в рудниках, моют на берегах рек или крадут у огромных муравьев».
А, насколько мне известно, золото мыли на берегах Заскара и Суру, имелись прииски на берегу Инда, существовали и норы сурков на высокогорном плато Дансар. Но весь вопрос в том, почему до сих пор никто не обнаружил этого места? Почему до сих пор ни один солдат, авантюрист или ученый не узнал доподлинно, что это были за «муравьи»? Каким образом случилось так, что рассказ о муравьях-золотоискателях превратился в одну из самых замечательных легенд античности и нашего времени? Кажется, ответ на мой вопрос был написан здесь же, на моей карте, его можно было прочесть на лицах моих спутников.
Ответом служили и горные островерхие пики, окружавшие нас со всех сторон. Высокогорное плато Дансар и его непосредственное окружение всегда были и остаются наиболее труднодоступными местами на земле. Вот почему минаро смогли выжить здесь — выжить, остаться непобежденными и сохраниться. Как вчера, так и сегодня любой армии мира было бы, наверное, не под силу проникнуть в этот мир глубоких ущелий и отвесных скал. Для армии зайти в подобную ловушку равно самоубийству. Пленники своей земли, минаро благодаря ей и смогли выжить. Здесь их не тревожили какие бы то ни было захватчики, в течение многих веков разорявшие соседние районы. Никогда не беспокоили их и проезжие путешественники, так как основной торговый путь, идущий вдоль берега Инда, здесь вынужден отклониться от русла великой реки, зажатой среди скал.
Территория минаро входила в состав великого персидского государства Ахеменидов в V веке до нашей эры. В это время владения Дария простирались до Западных Гималаев. Именно благодаря этому и стала известна история о муравьях, добывающих золото. Геродот рассказывает, что в период своего расцвета громадное персидское царство состояло из двадцати провинций, или сатрапий. Одна из них, седьмая в списке Геродота, включала в себя Бактрию (территория нынешнего Северного Афганистана и частично Советской Туркмении и Узбекистана). По Геродоту, эта сатрапия была населена гандарийцами, саттагидами, апаритами и нашими загадочными дардийцами, или дардами; она должна была платить персидскому царю дань в сто семьдесят золотых талантов. Получая дань, Дарий, возможно, и узнал о зверьках и поразительном способе добычи золотоносного песка. Полученное золото называлось «бактрийское», так как в Персию оно поступало из Бактрии. Рассказ Геродота запутал исследователей. Два обстоятельства ввели их в заблуждение: он применяет слово «муравей» для описания, по всей вероятности, сурков и утверждает, что эти «муравьи» были опасными. В его оправдание скажем, что термин «муравьи» он использует очень осторожно, за неимением лучшей аналогии, уточняя, что «эти существа» вытаскивают на поверхность золотоносный песок точно так же, как муравьи, и выбрасывают землю, роя ходы.
Сомнений быть не могло: то, о чем рассказывали Сонам и Таши, и породило миф о муравьях-золотодобытчиках. Теперь у меня достаточно доказательств, что именно здесь и была родина дардов, как их называли кашмирцы и Мегасфен во время своего пребывания в Индии. Кашмирцы скорее всего ему и рассказали об этом народе. Несомненно также и происхождение легенды, берущей свое начало на высокогорном плато Дансар, в глубине территории минаро.
Когда пытаешься понять, почему плато Дансар с его сурками-золотоискателями так долго было вне поля зрения ученых, надо еще принимать во внимание языковой барьер. Минаро, по всей вероятности, один из наименее изученных и употребляемых языков. Что же касается старотибетского, который минаро понимают, то мало кто из иностранцев его знает. Разве я сам, свободно владея тибетским, не потратил три года на поиски, прежде чем открыл благодаря Сонаму и Таши тщательно охраняемый секрет Дансара?
Теперь я уже не сомневался, что муравьи Геродота были в действительности байбаками. Это азиатская разновидность сурков, обитающих на высокогорьях и горных плато, расположенных на высоте более четырех тысяч метров над уровнем моря, что вполне соответствует высоте Дансара. Эти сурки роют себе большие норы, в которых накапливают огромные запасы травы и другого корма, а землю выбрасывают рядом с выходом. Во время путешествий я не раз видел многочисленные холмики высотой сантиметров девяносто — сто двадцать, занимавшие площадь примерно в десять квадратных метров. Если представить, что весь этот песок изъят из золотоносного слоя, то каждый холмик будет содержать в себе небольшое состояние. Сурки действительно мельче собаки и крупнее лисы.
В этот вечер, чтобы отпраздновать наше открытие, мы с Сонамом перебрались на другую сторону реки. Там был дом, где три малопривлекательные старухи варили превосходное ячменное пиво. Было уже совсем темно, когда мы вернулись в палатку.
Близилось к концу наше путешествие. Многие смельчаки исходили Азиатский континент вдоль и поперек в поисках этой страны — от далекой Греции до Китайского моря, от Монголии до Индии. И все напрасно.
Оглядываясь мысленно на открытое наконец нами в Гималайских горах Эльдорадо, я понимаю, что истинным богатством его жителей было не золото, а их чудесные мифы и сказания. В конечном счете блеск «золота муравьев» оказался куда ярче в нашем воображении, чем в действительности. Но для нас и действительность была не менее увлекательной — мы увидели легендарную страну, мы стояли на ее земле, мы узнали все, что смогли, о ее народе.
Мишель Пессель, французский путешественник
Перевел с французского О. Грибков
Несколько слов в заключение
Французский географ и этнограф Мишель Пессель добрую половину жизни провел в странствиях. Журнал «Вокруг света» рассказывал своим читателям об одном из таких путешествий в Индию и Непал (см. № 7—9 за 1983 г.).
Студентом Мишель Пессель изучал право в Сорбонне, учился в Оксфорде, готовился к карьере бизнесмена в Школе бизнеса при Гарвардском университете (США), однако не стал ни юристом, ни бизнесменом. Песселя одолевала страсть к путешествиям, его влекли Гималаи. Попытка организовать туда экспедицию в 1959 году не увенчалась успехом. И первое крупное путешествие Мишеля Песселя было не в Гималаи, а в Мексику, на полуостров Юкатан. Оно-то и принесло молодому исследователю крупный успех: им было найдено более десятка древних городов майя, затерянных в джунглях Юкатана.
В «Золоте муравьев» — последней работе исследователя — делается попытка разгадать одну из труднейших научных загадок о происхождении индоевропейцев, прародиной которых считают Переднюю Азию, Балканы или Северное Причерноморье. М. Пессель не одинок, полагая, что индоевропейцы являются выходцами из
Гималаев. Согласно последним исследованиям советских специалистов, общеиндоевропейский язык можно датировать IV тысячелетием до нашей эры. Но характер мифов, ритуалов и социальной организации праиндоевропейского общества, пред полагающий близость к переднеазиатским культурам, исключает возможность формирования такого объединения племен на обширных территориях Восточной Европы в V—IV тысячелетиях до нашей эры в отрыве от цивилизаций Древнего Востока.
Пессель пытается ответить на вопрос: были ли минаро индоевропейским (или еще каким-то) народом, пришедшим в Индию с индоевропейцами, или жили в Западных Гималаях со времен каменного века? Автор допускает и то, что минаро — потомки солдат Александра Македонского или потомки кочевников, пришедших из Центральной Азии, с севера.
С позиций современной науки минаро — индоевропейцы, которые, как и все индоевропейцы, пришли в эти места, возможно, где-то в конце III — начале II тысячелетия до нашей эры. Поэтому все, что пишет М. Пессель о происхождении минаро, это лишь гипотезы, которые могут быть подтверждены или опровергнуты более детальными и тщательными исследованиями.
Профессор Е. И. Кычанов
