Отрывок из книги «По великим рекам». Полностью выходит в главной редакции восточной литературы издательства «Наука».
Мы решили проплыть по реке Иравади из Мандалая в Рангун. Но самолет прибывает в Рангун — в Мандалае нет международного аэропорта. Поэтому, чтобы сесть на пароход, нам пришлось взять напрокат автомобиль и ехать до Мандалая по суше.
Шоссе больше всего напоминало добросовестно распаханное поле длиной в тысячу двести километров. Вообще-то в Мандалай можно было попасть и по другой дороге, проложенной вдоль железнодорожного полотна. Но мы выбрали для путешествия ту, что повторяет сложный рисунок реки Иравади.
Сначала мы долго тащились по запруженным автомобилями улицам Рангуна. На выезде из города машина чуть не врезалась в густую толпу людей с яркими цветами и ветками жасмина в руках. Наши шофер и механик тут же выскочили из машины и подключились к церемонии. Толпа, как выяснилось, состояла из их коллег-водителей. Люди, сложив руки на груди, долго просили у Будды, выражаясь языком мореходов, «попутного ветра». Обряд затянулся. Но дальнейшее знакомство с бирманскими дорогами подтвердило его целесообразность и необходимость...
Разморенный жарким солнцем, оперевшись о канистру с бензином, я ждал конца церемонии. Прямо передо мной сверкала и переливалась Шведагон — самая большая бирманская пагода. Строительство ее согласно легенде начали еще при жизни Гаутамы Будды. В ярком солнце она пылает над городом как огромный стометровой высоты костер. Стены ее покрыты тысячами золотых пластинок. В ней хранится величайшая реликвия: восемь волос с головы самого Будды. Эта святыня — заодно и золотая казна страны. Ее флюгер усеян 6835 драгоценными камнями, из них 5452 — алмазы.
В бюро водных путешествий нас принял директор, элегантный старый адмирал с глазами аскета, владелец 600 пароходов одной из самых крупных в мире речных флотилий. Он сказал, что за последние годы из иностранцев только мы и решились плыть их Мандалая в Рангун, а затем спросил: представляем ли мы себе все трудности предстоящего путешествия?
— Должен вас предупредить — низкая вода и песчаные отмели усложняют плавание. Не исключено, что сядете где-нибудь на мель. Советую взять с собой побольше книг. Ждать можно очень и очень долго.
После обеда в городке Пром шофер занемог животом, но, вздыхая, продолжал гнать «тойоту» по высохшей долине средней Бирмы на север.
Через два дня мы добрались до Мандалая. Начитавшись в юности Киплинга — «По дороге в Мандалей», я представлял себе город — сплошные дворцы из сандалового дерева, базары, полные рубинов, белые слоны...
Здешние улицы резко пахнут сушеной рыбой, уши лопаются от шума транзисторов и рева мотоциклов. Причем мотоциклисты почему-то стремятся врезаться именно в вас. Мандалай — молодой город, последняя королевская резиденция. Король Миндон основал его в 1858 году. В самом центре города высится огороженный стеной и рвом с водой королевский дворец — деревянное сооружение, расписанное венецианскими мастерами.
Во время второй мировой войны здесь размещался японский главный штаб, и дворец был разрушен. Над его развалинами возвышается на двести с лишним метров скала Мандалай. Туда ведут три лестницы; идти по ним можно только босиком: вдоль них стоят каменные изображения Будды. Сверху видны покрытые шапками облаков синие контуры Шанских гор. По рассказам местных жителей, там укрываются мятежники.
Прямо под горами раскинулся Мандалай: храмы и молитвенные дома разбросаны в нем, как у нас — автобусные остановки. На западной окраине города — река Иравади. По ней шныряют меж отмелей легкие суденышки, оставляющие за собой след, похожий на восточную вязь.
Река берет начало в ледниках у китайской границы, а дальше пробирается сквозь густые джунгли к Банмо — центру контрабандистов, расположенному километрах в восьмидесяти от границы. Пароходы ходят от Банмо к Мандалаю круглый год. Река на этом пути дважды сужается, течение становится быстрым и опасным для судов. Эти участки примечательны и тем, что на одном из них находится шахта, где добываются самые красивые на свете рубины.
Иравади мчится меж отвесных скал, где нашли приют дикие пчелы, которые иной раз налетают на пассажиров. Здесь мы увидели скалу, напоминающую голову попугая. Она раскрашена природой в зеленый и красный цвета и служит ориентиром для капитанов. Если вода поднимается до клюва, капитан знает: путь открыт. Если же клюв покрыт водой, лучше причалить к берегу и подождать, пока она спадет. Только так можно преодолеть это трудное место и выплыть на широкую спокойную воду. У берегов гнездятся гуси и утки, а в лесу обитают серны, олени, слоны, тигры и леопарды.
Филиал Управления водных путешествии расположен в Мандалае в конце Двадцать шестой улицы. Там нас встретил энергичный мужчина в аккуратно отглаженной юбке-лоунджи. Он подал нам руку и сказал, что его зовут Маун Маун Лей, но мы можем называть его Дэвидом.
— Мне поручено сопровождать вас до Прома. Это три дня пути. Там вы пересядете на пароход, который доставит вас в Рангун. Было время, когда я плавал капитаном на Иравади, так что, возможно, буду вам полезен. Ваше судно стоит у причала. Не хотите ли на него взглянуть? — Его английский был почти безукоризнен.
Пароход назывался «Таинньеу» — «Темная туча». На палубе уже толпились пассажиры, выбирали места поудобнее, хотя судно отплывало только утром следующего дня.
— Судно класса «Т»,— сообщил Дэвид,— еще в 1947 году купили в Японии. В наших краях такие суда просто незаменимы. Они берут шестьдесят тонн груза и сорок пассажиров, а осадка — всего метр.
Мы сделали последние покупки: подушки, ром, термос, пару ананасов и поспешили в гостиницу; путь предстоял долгий.
В пять утра мы пришли на пристань. У мола стояли на якоре два суденышка. На палубах шумели и суетились люди. На носу «Темной тучи», у рулевого колеса, кто-то молился, стоя на коленях. Рядом на шесте висела металлическая ваза с цветами, обычная на бирманских судах вещь. Молящийся выпрямился, полил из лейки цветы и аккуратно их расправил. Рядом какой-то человек опирался о рулевое колесо и жевал бетель.
— Корабль в Пром? — спросил я.
Человек утвердительно кивнул головой.
— Вы капитан?
Он указал на мужчину, поправлявшего цветы:
— Вот капитан, сэр. Я — лоцман.
Мы поднялись на верхнюю палубу.
В общей каюте Дэвид уже заваривал чай. Он взял предложенную мною сигарету и в знак благодарности дотронулся кончиками пальцев левой руки до правого запястья.
— Погрузка окончена, вот-вот отчалим,— сообщил он. — В начале будет нелегко, плаванью мешают затонувшие здесь корабли. Их насчитывают до ста штук. Правда, они обозначены буями, вернее те из них, место затопления которых точно известно.
Завыла сирена, и наш пароход медленно отчалил. Мандалай сверкал утренней росой. Река была спокойна. Мы проплыли под Сакаинским мостом — единственным на всей Иравади. Его построили в 1931 году.
Старинные королевские резиденции Ава и Амарапура расположены против течения всего в нескольких километрах от Мандалая. Другие резиденции королей Патан и Пром тоже лежат на Иравади. Бирманские короли хорошо понимали важность этой водной артерии для страны.
Мы подошли к капитану. Он задумчиво стоял на носу, скрестив руки на груди, и внимательно всматривался вдаль. На водной глади крутились водовороты: если диаметр такого водоворота до тридцати сантиметров, то глубина реки не больше метра. Полутораметровый — считай добрых семь футов под килем. У рулевого колеса на маленькой лавочке сидел лоцман, ногами управлявший деревянным рычагом, соединенным с рулевым колесом. В одной руке он держал длинную, похожую на хобот слона трубку, в другой — консервную банку, в которую выбивал пепел. На капитанском мостике царила тишина.
— Слушают плеск волн о днище,— шепотом пояснил Дэвид. — Если шум слабеет — значит судно приближается к мели, а совсем стихнет, считайте — влипли... Ногами лоцман управляет потому, что колесо не так легко сдвинуть.
Мы догнали большой — чуть ли не в полгектара — бамбуковый плот. Посредине его был шалаш, возле которого сидела на корточках женщина и готовила на костре пищу. Рядом покуривали двое мужчин. У самого края плота умывалась, стоя на коленках, девочка.
— Тиковые бревна,— пояснил Дэвид. — Их связывают цепями, покрывают бамбуковым настилом и сплавляют к морю на экспорт. А знаете, есть еще плоты из кувшинов. Плавают они хорошо, но одна беда: погружаются в воду больше чем на метр, и если плот сядет на мель — кувшинам конец.
...Течение усиливалось. Мы обогнали старенькое суденышко, нагруженное так, что казалось, вот-вот лопнет. Паром перетащил на другой берег двух быков и грузовой автомобиль. Повсюду сновали рыбацкие лодки под залатанными парусами, похожими на крылья гигантских разноцветных бабочек.
Ветер усилился и грозил перейти в штормовой. Наш пароход мог опрокинуться как скорлупка, поэтому капитан внимательно наблюдал за горизонтом: не идут ли с материка пылевые тучи. В случае чего надо побыстрее причалить к берегу и дать пассажирам возможность сбежать на твердую землю...
Становилось все жарче. Солнечный свет потерял свою прозрачность и сменился слепящим жаром тропического дня.
На корме парохода женщина с бархатными глазами и дразнящим взглядом продавала освежающие напитки. Мы выпили чаю и отведали очень вкусных пирожков. Они висели в пакете из-под сахара высоко над палубой, чтобы не добрались муравьи. Продавщица предложила местное лакомство: соленые чайные листочки с орешками. В жару они хорошо освежают. Еще в ее «лавке» были бананы и сигареты, которые здесь покупают поштучно. Женщина вынимала их из тяжелой старинной шкатулки тикового дерева. В какой-нибудь лондонской антикварной лавке эту шкатулку, наверное, оценили бы на вес золота.
После обеда, когда я прилег под навесом на верхней палубе, однообразный шум машин вдруг прервался и судно стало переваливаться с борта на борт. Пассажиры переполошились, забегали по палубам. Я тщетно пытался разглядеть буй, обозначающий мель. Предупреждали же нас, что на здешних мелях порой «сидят» по нескольку месяцев. Но капитан спокойно измерил длинным бамбуковым шестом глубину и приказал: «Полный назад!» Пароход задрожал, вокруг него забурлила вода, заскрипел обитый жестью киль. Мы дергались взад-вперед, пока не выбрались.
Вечером добрались до города Пакхоукку и пристали к старой грузовой пристани. Ночью суда не ходят. Все койки на постоялом дворе были заняты, и на палубе нам тоже не нашлось места. Тогда, прихватив спальные мешки, мы сошли на берег. Там уже устроились наши попутчики — низкорослые плечистые люди в широкополых шляпах, с мешками, туго набитыми луком. На вбитый в землю кол уселся красавец петух. Скромно горели огоньки примусов, отражаясь в его глянцевом оперении. Через три часа, когда мне только-только удалось задремать, петух принялся с дьявольской энергией оповещать окружающих о приближении рассвета. Я вскочил и кинул в гнусную птицу подушкой. Петух замахал на меня крыльями и обиженно заквохтал. На его зов явился молодой парень, бросил на меня гневный взгляд и нежно, как хрупкую драгоценность, взял своего любимца на руки.
Отплыли мы еще до рассвета и часов в семь утра прибыли в старинный город Патан, но долго там не задержались. По берегам пагоды, пагоды. Считается, что их в городе пять тысяч. Тридцать километров пагод. Бирманцы утверждают, что некогда пагод здесь было тридцать тысяч, но их разрушили землетрясения, набеги чужеземцев и климат.
Паган — духовный центр Бирмы. Король, приказавший привезти сюда священные тексты, выгравированные на бивнях двадцати трех слонов, властвовал в XI веке. После него город оставался королевской резиденцией почти два с половиной века, до тех пор, пока очередному королю, убившему послов Кублай-хана, не пришлось спасаться бегством вниз по Иравади.
Уже исчезла за извилиной реки последняя паганская пагода, а «Темная туча» плыла дальше и дальше. Дэвид был убежден, что сегодня приключений не будет.
— Течение здесь быстрое. Даже если судно царапнет дном, сама вода поможет.
Но река коварна. Она меняется ежедневно, ежечасно. Пятнадцатиметровую яму к вечеру заполняет песок, а на другой стороне реки образуется новая. Семь лоцманов водят суда между Мандалаем и Промом. И в очередной раз, преодолевая этот нелегкий путь, каждый из них на стоянках расспрашивает местных жителей обо всех изменениях реки с тех пор, как они проплывали по ней последний раз. Максимум внимания — только так можно плавать по Иравади. Здешние капитаны изматываются настолько, что им приходится плавать с женами. Без жен они бы просто сошли с ума.
Обедали мы в этот день скромно: карри из поджаренных куриных клювиков, гребешков и лапок. На следующей стоянке — пыльном пустыре у одиноко стоящего дерева — Дэвид увидел женщину, продающую две связки бананов и одно яйцо.
— Яйцо! — радостно воскликнул он и рванулся приобретать этот скромный дар судьбы. Яйцо было немедленно включено в наш ужин.
Загрузив на пароход несколько ящиков с лотками для промывки золота и пару обрядовых барабанов, мы поплыли дальше. Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда мы причалили в Иенамчане — небольшом порту, спрятанном среди скал цвета подгорелого хлеба. Потом целый день плыли мимо промышленных предприятий, выпускающих химикаты, цемент, искусственные удобрения и масла. Эти предприятия принадлежат в большинстве своем иностранным компаниям, и управляют ими тоже иностранные инженеры. Иностранцы собираются по вечерам в специально для них построенных клубах и там убивают хандру. За охлажденным джином ведутся нескончаемые беседы о Калифорнии, Аделаиде или о катании на лыжах...
Здесь, в Иенамчане, более ста лет назад была найдена первая бирманская нефть. Труд на нефтяных промыслах был ручной. Скважины принадлежали двадцати четырем семьям. Они продавали сырую нефть вниз и вверх по течению. В те времена нефть использовали только для освещения и консервации древесины. Молодой капитан колониальных войск Джон Сайме, направлявшийся вверх по Иравади, чтобы укрепить дипломатические отношения Британии с бирманским королем, впервые в жизни увидел нефть. Он и послал в Индию, где размещался штаб, срочную депешу о том, что увиденное им необыкновенное горючее может иметь большое будущее. Его сообщение прочли и, наложив резолюцию: «Делом надо заниматься!», положили под сукно.
— Здесь было полно обезьян, целые стада,— рассказывал Дэвид,— но во время второй мировой войны бедных животных перестреляли и съели японские солдаты. В этих же местах лишились мы недавно и судна — это был тоже пароход класса «Т». С ним случилось самое страшное, что может случиться на Иравади. После внезапных проливных дождей мощный поток воды устремился в высохший рукав реки и увлек за собой деревья, зверей, людей. По всему бассейну Иравади сотни таких высохших рукавов, и каждый из них опасен. В прошлом году недалеко отсюда на деревенском празднике в таком высохшем рукаве выступал танцевальный ансамбль. Вдруг огромный вал воды обрушился на артистов...
Трагедия с пароходом случилась рано утром. Люди видели, где он затонул, но даже с помощью приборов не смогли определить точное местонахождение. Так что лежит он на дне до сих пор, погребенный под тоннами ила и песка.
После ужина мы молча залезли в спальники. Судовые тараканы сразу же нанесли нам визит. В свете коптилки они казались размером с крабов, которые подобно неприятельской кавалерии поротно двигались по палубе. Дэвид засмеялся:
— А представьте себе, этих тварей едят в Таиланде!
Но я все же склонен предположить, что такие тараканы сожрут пару человек раньше, чем те успеют развести огонь, чтобы приготовить деликатес. Вслед за тараканами, которые лезли по спальникам, как плохие альпинисты по склонам, словно желая поддержать их с воздуха, нас атаковали эскадрильи москитов. Но лишь забрезжил рассвет, все они спешно отступили на заранее подготовленные позиции. Последней, видимо, прикрывая отход, под деревянную ступеньку кряхтя залезла крыса.
К полудню мы приплыли в Пром, где Дэвид сдал нас на попечение своему коллеге по имени Коу Тьсу Вин.
Пересев на пароход под названием «Тьо Саун» — «Патриот», мы ранним утром отчалили. Капитан, лысоватый мужчина в сломанных очках, принес нам чай и фрукты. Наша горячая благодарность поставила его в неловкое положение. Нам было трудно привыкнуть к тому, что подобное внимание к ближнему воспитывается в бирманцах с детства и за учтивость здесь благодарить не принято.
После обеда на пароход сел почтенный старец. Его белая шелковая рубашка застегивалась вместо пуговиц рубинами величиной с горошину. Старик доверительно сообщил, что по поручению министерства внутренних дел собирает старинные буддийские тексты. Это трудная и ответственная работа, да и для души полезно, поэтому вся его жизнь проходит в библиотеках среди рукописей и книг.
«Рубиновый» старик попивал чай, когда в воду рядом с пароходом обрушилась с отвесного берега глыба земли. Старик и бровью не повел. Наверное, даже и не заметил. Иравади частенько откусывает от своих берегов и уносит бирманскую землю в Бенгальский залив.
В этот день солнце закатилось как-то незаметно. Мы свернули с Иравади и поплыли влево, по каналу Тумтей. На горизонте снова появилась рангунская пагода Шведагон.
Перевел с английского А. Кириллов
Александр Фрэтер, английский журналист
