Не ищите, зря потратите время: мы уже лет двадцать как в своих опросных листах даже графу о кукольном вертепе исключили — нет его больше, ушел в историю.
Такое вот малоутешительное напутствие услышал я от львовских этнографов, приехав на поиски своеобразного кукольного театра. Театр этот имел в прошлом широкое распространение на Украине, в Польше, в Белоруссии, а затем и в России и был известен под разными названиями — вертеп, шопка, батлейка. «Зрелище в лицах, устроенное в малом виде, в ящике, с которым ходят о святках, представляя события и обстоятельства рождения Иисуса Христа» — так определил это явление народной культуры Владимир Даль.
Да, это был переносной кукольный театр, работавший всего раз в году — на рождество. И разыгрывалось в нем, хоть и с вариациями, но только одно представление — «Царь Ирод», дополнявшееся комическими и сатирическими интермедиями. Потому и названия театра связаны с местами библейских событий: «вертеп» на старославянском языке означает «пещера», «батлейка» происходит от названия города Вифлеема — родины Христа.
Существует несколько гипотез появления вертепа. Выдающийся украинский писатель и ученый Иван Франко считал, что у славянских народов кукольный театр первоначально возник как светское, чисто развлекательное представление, а с религиозной рождественской драмой слился гораздо позже, в XVI—XVII веках. Другие исследователи полагают, что вертеп ведет родословную от средневековых рождественских мистерий, третьи связывают его возникновение с запретом кукольных действ в католических церквах в XVIII веке.
Как бы то ни было, популярность украинского вертепа и схожей с ним белорусской батлейки была такой, что белорусский фольклорист прошлого века П. Бессонов писал: «Не было на Белой Руси порядочного околотка, на который не приходилось бы хоть по одному... ящику, наследованному исстари, ...где хоть раз в Коляду не было отправлено... представление в том или ином виде».
Итак, излюбленным сюжетом народной драмы стали трагические события, происходившие, согласно христианской мифологии, в римской провинции Иудее. Узнав от волхвов о том, что в Вифлееме родился истинный царь иудейский — Иисус Христос, мнительный и жестокий правитель Ирод решил избавиться от божественного соперника. Но, не зная, в каком доме родился сын божий, «...послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов». И был «глас в Раме слышан, плач и рыдание, и вопль великий...» Иосиф же с женой Марией и младенцем бежали в Египет и вернулись в Иудею лишь после смерти Ирода.
Такова библейская канва драмы, народная же драматургия живет по совершенно иным законам, нежели христианское или любое иное вероучение: она просто не может дозволить свершиться такому злодейству, как избиение младенцев! Добродетель неминуемо торжествует, порок всегда бывает наказан, и тираноборческая драма оборачивается веселым фарсом. Понятно, что весьма далекая от канона народная трактовка библейских событий, а пуще того, едкие сатирические сценки, ей сопутствовавшие, вызывали у духовенства раздражение, а порой и настоящий гнев: выпускались даже грозные указы о запрете вертепа, подобно тем, что в XVII веке издавались при царе Алексее Михайловиче против скоморохов.
Увы, любимая народом новогодняя потеха, устоявшая перед церковными гонениями, не смогла выдержать противоборства с воинствующими атеистами, крушившими веру вместе с храмами, иконами и многовековой культурой. Вот почему уцелевшие в нескольких музеях страны вертепы и батлейки можно сосчитать по пальцам. И вот почему так хотелось мне найти хотя бы один не музейный, а действующий кукольный театр — ведь время от времени доносились до театроведов слухи, будто где-то на Западной Украине видели еще живого кукольника.
Не странно ли искать в наши дни то, чье время бытования — XVII— XIX века, как сказано в последнем издании Советского энциклопедического словаря? Но не раз уже я убеждался в удивительной стойкости народных традиций. Взять, к примеру, обычай печь на рождество обрядовое печенье: всем знатокам известно, что сохранился он только кое-где на севере, в Архангельской области, а в Центральной России его давно нет и быть не может. И что же? Приезжаю в одну из тверских деревень, славящуюся своим хором, и вижу — лепят под рождество «козуль» и «коровушек», каких ныне уже ни в одном музее не увидишь!
Словом, оптимизм мой был и на этот раз вознагражден. В львовском отделении Союза театральных деятелей, что буквально через дорогу от Музея истории, этнографии и художественных ремесел, указали мне на Украинский драматический театр имени М. Заньковецкой — будто бы кто-то из актеров видел вертеп. А дальше все оказалось проще простого. Нашел я живущего в театральном общежитии актера Евгения Федорченко. Родом он из села Нижанковичи Старосамборского района, и в этом-то селе, по его словам, живет кукольник. Сам Евгений поехать со мной не мог, так как с утра до вечера был занят в детских спектаклях — шли школьные каникулы. Но дал мне телефон своих родителей в Нижанковичах и сказал, что те непременно помогут. Вскоре я уже знал, кого мне искать — художника-самоучку Владимира Ивановича Шагалу, неутомимого собирателя народных песен, традиций, обычаев и обрядов и, очевидно, последнего народного кукольника Украины.
Небольшого роста, живой и общительный, с быстрой речью, Шагала был рад нашей встрече, казалось, ничуть не меньше, чем я сам: для истинного краеведа нет большего удовольствия, чем поделиться своими богатствами.
Видя, как не терпится мне поскорее взглянуть на «ящик, наследованный исстари», Владимир Иванович отправился вместе с женой Ниной Павловной в сарай, где весь год хранится у него вертеп, извлекаемый лишь на святки. И вскоре они внесли его за ручки в хату. Ну, конечно, это был самый настоящий вертеп, отлично знакомый мне по многим описаниям, рисункам и фотографиям! Сколоченный из деревянных реек и обклеенный цветной бумагой домик на ножках со сценой и занавесом. По прорезям сцены двигались «ляльки», как тут называют кукол, ведомые за проволочные стержни руками кукольника, скрытого от зрителей задней стенкой сооружения.
Вертепные домики делали прежде, как правило, двух-, а то и трехэтажными, что как бы отражало ярусное деление мира на подземный, земной и небесный. Соответственно в верхнем этаже, или на «балкончике», игралась мистериальная часть представления, а в нижнем — светская: комическая или сатирическая. Вертеп, построенный Шагалой, выглядит именно так, трехэтажным зданием. Однако представление в нем идет только на первом этаже, второй лишь нарисован: по словам кукольника, именно такой тип вертепа был традиционно принят в этих местах.
Вертеп Шагалы был очень красив и архитектурно выразителен, а когда Владимир Иванович притушил в комнате свет и зажег скрытые внутри ящика лампы, он засветился, как волшебный фонарь. Сразу заиграл задник сцены, изображающий древнюю Иудею, но чисто по-народному расписанный под украинский пейзаж.
Спектакль, однако, пока еще не мог состояться, так как дерево от влаги разбухло и проволочные стержни застревали в прорезях. Владимир Иванович придвинул вертеп поближе к печи, чтобы тот побыстрее просох, а передо мной положил несколько больших, аккуратно переплетенных альбомов с названиями: «Народные приметы», «Народная архитектура», «Народный театр». Здесь были собраны его зарисовки, наблюдения — результаты многолетнего краеведческого поиска. В разделе, посвященном вертепу, я нашел рисунки виденных им когда-то в окрестных селах представлений, кукол и самого кукольного театра.
Вертепом в этих краях, по словам Шагалы, именовалось только кукольное представление. А хождение по домам колядников с «Иродом», которое в других районах также считается вертепом, здесь называли «пастеркой» — в честь пастырей, то есть пастушков, персонажей драмы. В альбомах Владимира Ивановича самым подробным образом описан не только реквизит участников представления, но и способы его изготовления. Одно только описание изготовления вифлеемской звезды занимает более двух страниц текста: «Брали негодное драное решето, луб кололи на обручки, скрепляли кругом нитками, гвоздиками. Два обруча соединяли планками. С задней стороны звезды прикрепляли планочки...»
— Свой вертеп я сделал лет пятнадцать назад, когда понял, что во всей округе кукольников больше не осталось,— рассказывает Владимир Иванович.— Сделал точно таким, какие, видел, носили по хатам. Первые годы ходил с ним по селу на святки, а теперь уже сил не стало. Играю у себя дома, соседи ко мне приходят. За день до семи «сеансов» случается давать — это только для взрослых. А еще и детям — для них у меня особые представления придуманы: про Курочку Рябу, про Кота в сапогах, Красную Шапочку. Да вы сами завтра увидите.
Представление состоялось раньше, чем обещал кукольник. К вечеру вертеп окончательно подсох, куклы уже не застревали. Владимир Иванович снова притушил свет, отодвинул вертеп от стены, чтобы было где разместиться самому, приник глазом к окошечку в фанерной стенке, и руки его невидимо для зрителей вывели на сцену первый персонаж. Звенит колокольчик, поднимается занавес, и крылатый ангел, кланяясь публике, обращается к ней со словами: «Мы пришли до вашей хаты, чтобы все вам рассказаты про чудесную новину, про небесную дытыну...»
Были в этой народной сказке и зловещая фигура Ирода, и мудрый пророк с книгой в руках, были воины и была Смерть с косой, которая снесла голову злодею, повисшую на красных нитях. Фигуры двигались, жестикулировали, менялись местами, рогатый Черт толкал Ирода вилами в пекло. Текст проговаривался ровно, без особых аффектаций, но «голоса» героев при этом были легко узнаваемы: за счет повышения или понижения тона. Такая манера по неписаным театральным законам означает некую каноничность текста, его независимость от чтеца: малейшая импровизация непременно выдала бы себя.
Едва успел Ирод провалиться под сцену, как раздался стук в дверь — соседи прослышали про готовящееся представление. Красивая сказка начинается с начала. А я тем временем получаю возможность понаблюдать за работой кукольника «за сценой». Удобно устроившись на низенькой скамеечке, Владимир Иванович левой рукой через круглое отверстие отправляет наверх ангела, держа его за проволочный стержень, и продвигает по прорези на середину, а правой рукой, дергая за нити, заставляет его взмахивать крылами.
Зрители — пожилая супружеская пара и их молодые гости, очевидно, родственники из другого села. Старшие, похоже, не первый раз на представлении, но наблюдают за происходящим на сцене с неподдельным интересом. Молодые же реагируют на реплики шумно, эмоционально, жестикулируют, хлопают в ладоши — вот ведь повезло, в своем селе такого не увидишь!
Сочувствую жене Владимира Ивановича — теперь гости пойдут один за другим: им развлечение, ей — хлопоты. Я же наутро, попрощавшись с хозяевами, уезжаю, чтобы попасть уже на «пастерку». Впрочем, колядников можно увидеть и в Нижанковичах, и в любом другом селе Западной Украины. Но, как уверили меня люди знающие, смотреть их нужно именно в Розвадове: там игра наиболее традиционна, а костюмы участников особенно живописны. Ради этого стоило проехать двести километров.
И вот к нужному часу я в Розвадове, селе на берегу Днестра. Погода на рождество, даже по здешним понятиям, стоит необычайно теплая — днем градусов двенадцать-четырнадцать выше нуля, снега нет и в помине. Вечера влажные, туманные. Сквозь мглистую дымку мелькают на центральной улице фигуры в странных нарядах, с большими свертками и какими-то длинными палками в руках. Это спешат на сбор своих ватаг школьники и ребята постарше, которые нынешней ночью превратятся в пророков, волхвов, царей, воинов и пойдут по дворам рассказывать вечную сказку про злого царя Ирода и про его бесславную погибель.
Искать их в большом селе бесполезно. Нужно смирить нетерпение и, сидя дома, ждать их шумного появления — обязательно придут. Вот и в самом деле за окнами шум, пение, и на пороге возникает живописная группа. Первыми заходят в хату два ангела и ставят на стул ящичек с декорацией — некий упрощенный вариант кукольного вертепа, называемый шопкой. В нем вырезанные из дерева фигурки богоматери с младенцем. Ангелы приветствуют хозяев и возвещают «великую новину» — новость о рождении Христа. За ними с той же вестью появляются библейские пастушки, затем три волхва в роскошных одеждах и с дарами, а вслед им врывается в алой накидке и сам разгневанный Ирод.
Выведав про новорожденного, он приказывает своим воинам: «По всему краю идите, всех детей до двух лет убивайте. И чтоб выполнить мое повеление!» Ирода пытается увещевать пророк, грозя ему смертной карой за такое злодейство. Ирод возмущен:
— Ты что же, пророче, царя смертью смеешь пугать? Да где же ты бачил, чтоб царь смерти боялся?
Входит Смерть с косой.
— Так ты, царь, говоришь, что смерти не боишься? Не такие герои были, як ты. За то, что ты приказал детей поубивать, я тебе голову сниму, а Черт придет и твою грешную душу в пекло заберет!
И в следующий миг царская корона летит на пол. Злодей повержен, а странник Марко с длинным посохом, преклонив колено, желает счастья и процветания хозяевам, их дому, всему селу, матери-Украине.
Отведав сладкой кутьи — особого обрядового блюда из орехов и меда, получив в награду за представление конфеты и печенье, актеры спешат в соседнюю хату. Но не проходит и часа, а на дворе снова шум и песни: пришла еще одна группа колядников! Спектакль повторяется, текст почти тот же, наряды еще пышнее, а царь Ирод еще злее...
Рождественская ночь была, кажется, нескончаемой. Словно кузнец Вакула, уцепившийся за лунный серп, я был, как и подобает участнику сказки, перенесен глубокой ночью во Львов, где попал еще на два вертепа. Там их исполняли молодые художники, артисты, студенты. В библейский сюжет вводились новые персонажи, канонический текст полнился импровизациями, а маскам и реквизиту позавидовал бы королевский театр.
Когда под утро львовские «пастушки» вышли на улицу и во весь голос завели прощальную колядку, в окнах спящих домов зажглись огни и жильцы... нет, не стали браниться за нарушенный покой, а запели вместе с ряжеными. А кто-то в белой рубахе, на ходу надевая ботинки, уже бежал к ним под дождем с угощением...
Львовская область
Александр Миловский
