Второй день мы не вылезаем из «аннушки», облетая калмыцкие степи. Идет патрулирование и обследование сайгачьих стад в самый ответственный момент их жизни: после тяжелой зимовки у животных наконец-то начался отел. Проходил он в основном на территории Меклетинского заказника и проектируемого заповедника «Черные земли». Когда же сайгачата немного окрепли, стада двинулись в Сарпинскую низменность, в лощину Давана.
Джуты, как здесь называют суровые снежные зимы с обильными снегопадами, издавна были главным врагом диких копытных. Именно джуты в середине прошлого века полностью уничтожили диких лошадей — тарпанов. Однако сайгаки тогда сумели выжить, хотя бескормица косила их стада, как чума. Более того, их численность стала возрастать. Причин тому несколько. Во-первых, высокая воспроизводительная способность степных антилоп: самка сайгака рождает, как правило, двух, а то и трех детенышей. Во-вторых, с территорий обитания сайгаков исчез кожный овод — разносчик болезней. Наконец, уменьшилась численность волков в калмыцких степях: что ни говори, а дневной рацион взрослого хищника — четыре килограмма мяса...
Но на смену прежним врагам сайгаков пришел новый — человек. Он ценит у этих животных вкусное мясо, шкуру, из которой можно изготовить отличную замшу, и рога, что содержат биологически активные вещества,— недаром на мировом рынке цена трех пар рогов сайгака эквивалентна цене одной шкурки баргузинского соболя.
Однако охота на сайгаков — дело непростое, эти чуткие и осторожные животные не очень-то подпускают к себе человека. Поэтому массовая добыча приурочивалась к наступлению летнего зноя, когда измученные жарой и несметными насекомыми животные метались по степи и в конце концов, обессиленные, прятались в небольшие ямки-коблы, прикрывая передними ногами особо чувствительный нос. В такие часы они утрачивали обычную осторожность, и охотники могли подкрасться к ним на расстояние выстрела. Нередко пасущихся сайгаков подкарауливали на переправах и водопое.
Стада сайгаков таяли. И в 1919 году охота на них была запрещена. Запрет просуществовал три десятка лет, и, когда популяция была восстановлена, отстрел разрешили, но, естественно, по лицензиям. Но что там лицензии — поднялась новая волна браконьерства, куда страшнее прошлой. Ведь сегодняшний браконьер вооружен современной техникой. Нынешнему варварскому способу даже название придумали: «Из-под фар». Мчатся по ночной степи две-три машины, ослепляя животных светом мощных фар, а то и прожектора, установленного на крыше кабины, а удобно устроившиеся стрелки бьют наповал обезумевших сайгаков, загружая окровавленными тушами полные кузова бортовых машин. Браконьерство на колесах приняло такие размеры, что Госохотинспекция республики вынуждена была несколько лет назад создать специальную службу, получившую название «отряд охраны сайгаков». С ребятами из этого отряда я и мотался по степи летом прошлого года.
В первый день я летал со старшим охотоведом Борцовым. Он сравнительно молод, но из-за ярой непримиримости к браконьерам и высокой профессиональной подготовки его величают по имени-отчеству: Григорием Егоровичем. Высокий, плечистый, в чуть коротковатой ветровке, из рукавов которой торчат крупные кисти рук, Борцов вполне соответствует своей фамилии. Представили мне его как «специалиста по антропогенным факторам».
Сегодня же я лечу с Семеном Николаевичем Саликовым, который исполняет обязанности начальника Госохотинспекции. Вспомнив Борцова, он говорит:
— Мало уберечь сайгаков от браконьеров — это всего лишь часть обязанностей, возложенных на отряд охраны. Необходимо постоянно наблюдать за состоянием популяции животных и среды их обитания. В
Калмыкии это примерно третья часть территории. И задача Борцова — осуществлять контроль за проектируемыми и вводимыми объектами в местах обитания сайгаков. Я имею в виду не только промышленные сооружения. Возьмите, к примеру, безобидное поле люцерны. Ну, какой вред оно может, казалось бы, принести? Но если сайгаки забредут на это поле — считайте, что стада больше нет. Животные объедаются люцерной и гибнут. Вот и приходится следить, чтобы поливные земли, а в особенности поля люцерны, своевременно огораживались.
...Самолет резко ложится на правое крыло. Примостившийся на «шестке» между пилотом и штурманом Саликов оборачивается в салон и, показывая вниз, что-то кричит. Из-за гула моторов слов не разобрать, но и так ясно, что внизу — сайгачье стадо. Общественный охотинспектор Валерий Левашов кивком приглашает меня к иллюминатору: смотри, мол. Однако я больше присматриваюсь к самому Левашову. Охотоведы рассказывали о нем: кандидат в мастера спорта по мотокроссу, штатный охотник госпромхоза «Калмыцкий», гроза браконьеров. А на вид... Невысокого роста, вроде бы даже щупленький. Возраст — около тридцати. На полу у дверцы распластался его спортивный мотоцикл.
Вчера мы заметили нескольких браконьеров на машинах, но взять их с поличным не удалось. Все-таки Ан-2 — это не вертолет, и посадить его на кочковатую, не совсем еще просохшую от дождей степь непросто. Оттого и летит сегодня с нами Левашов со своим мотоциклом.
Правда, я не совсем представляю, как, имея при себе лишь ракетницу, можно взять браконьеров, карабины и ружья которых часто стреляют не только по сайгакам. Примеров тому много, и самый горький из них — убийство первого начальника отряда Ульдиса Кнакиса. Об этом мне рассказал Петр Егорович Волохов, опытнейший водитель охотинспекции, который и привез раненого Кнакиса на чабанскую точку.
В тот раз Волохов с Кнакисом уже закончили осеннее обследование поголовья сайгаков и собирались возвращаться в Элисту. Путь был неблизкий, а потому в сумерках остановились передохнуть. Темнота быстро сгущалась, и скоро небо над степью замерцало крупными яркими звездами. Такими ночами не сразу заметишь свет далеких фар. Однако луч, выплеснувшийся на горизонте, ни с чем спутать было нельзя: так мог светить только мощный прожектор, установленный на машине. И хотя выстрелов не было слышно, Кнакис и Волохов не сомневались: идет охота на сайгаков.
— Вот черт,— ругнулся Кнакис,— опять домой не попадем.
— Это уж точно,— буркнул Волохов, пробуя ногой едва державшуюся подножку. За лето, когда они по всей Калмыкии гоняли браконьеров, его старенький ГАЗ-69 почти развалился.
С потушенными фарами, снабженные приборами ночного видения, они довольно быстро вышли на браконьеров, и когда до грузовика осталось не более ста метров, Кнакис тронул Волохова за плечо.
— Останови.
Браконьеры были, видимо, «на взводе», а посему чувствовали себя в полной безопасности. В ярком свете прожектора хорошо просматривался кузов с открытым задним бортом. Темная масса, горой возвышавшаяся посередине, говорила о том, что охота шла удачно. Откуда-то из степи доносились возбужденные голоса, а в кузове у кабины стоял человек и водил лучом прожектора, высвечивая на земле окровавленные туши.
Стараясь не шуметь, Кнакис и Волохов выбрались из «газика» и направились к машине, как вдруг прожектор развернулся и ударил слепящим лучом по глазам. В тот же момент мужчина, стоявший в кузове, грохнул кулаком по крыше кабины. Свет погас, и грузовик, громыхая открытым бортом, на бешеной скорости рванул с места.
— Быстро! За ним! — крикнул Ульдис, подбегая к «газику».
Из-за опасности быть обстрелянными, Волохов свет не включал. Потерять грузовик он не боялся: впереди него плясали два луча. В какой-то момент Волохов почти поравнялся с уходящей машиной, и Ульдис, открыв дверцу, на ходу выстрелил из ракетницы, приказывая браконьерам остановиться. Однако те лишь прибавили газу.
— Уйти могут! — повернулся к Ульдису Волохов.
Кнакис отложил ракетницу в сторону, взял с сиденья карабин, передернул затвор. И когда «газик» опять нагнал браконьеров, открыл дверцу. В эту минуту он был ранен в плечо.
Волохов включил дальний свет, фары высветили подпрыгивающий на неровностях задок грузовика. Кнакис прицелился и нажал курок.
Грузовик неестественно дернулся, заюлил, припадая на пробитый скат, но продолжал уходить в степь, ослепляя Волохова и Кнакиса светом прожектора, не давая им приблизиться. Раздался еще один выстрел...
Ульдису Кнакису, когда он погиб, было всего лишь тридцать лет.
Убийство Кнакиса так и осталось нераскрытым.
«Аннушка» выравнивает крен, и теперь я тоже вижу сайгаков, широким веером рассыпавшихся по степи. Стадо большое — в несколько тысяч голов. Из рассказов Борцова и Саликова я уже знаю, что в крупных стадах явных лидеров нет. Сайгаки собираются вместе по зову стадного инстинкта, но вожаков не выделяют. В движущемся скоплении отчетливо видна «голова» стада, образованная сильными животными. Постепенно их сменяют другие, еще' не уставшие,— теперь они прокладывают путь.
Вчера мы видели с Борцовым небольшое стадо, параллельно которому шли ярко-синие «Жигули». Видимо, поначалу люди в машине просто не заметили нашу «аннушку» или же подумали, что это самолет местной пассажирской линии. Но, когда пилот, изменив курс, стал нагонять их, «Жигули» остановились, открылись все четыре дверцы, и в них показались люди, с явной тревогой глядящие на самолет. Потом вдруг, словно по команде, они нырнули в машину, и она, сделав небольшой крут, стала уходить к дороге.
Борцов крикнул:
— Смотри в оба. Может, заложили кого-нибудь.
Поначалу я не понял, что такое «заложили», но потом мне объяснили, что браконьеры, заметив погоню, частенько прячут в траве стрелка с карабином, а сами машиной уходят от погони, увлекая за собой охотинспекцию. Тот спокойно дожидается, когда на него выйдут сайгаки, и начинает «щелкать» одного за другим.
Командир «аннушки», сбросив скорость и снизив высоту до минимальной, прошелся над тем местом, где только что стояли «Жигули». Вроде бы никого. Борцов сделал пилоту знак рукой, и тот, чуть подняв ревущую от напряжения машину, стал отрезать уходящим дорогу.
В «Жигулях» заволновались: машина вильнула в сторону, уходя теперь в степь. Пилот, не первый раз летевший с охотоведами, сделал резкий крен, под иллюминатором вспучилась поросшая редким татарником земля — и опять мы сели на «хвост» синих «Жигулей». Борцов несколько раз щелкнул фотоаппаратом, пытаясь сфотографировать номер. Это увидели из машины. Она остановилась, опять распахнулись дверцы, оттуда вылезли двое и, вывернув наизнанку карманы брюк, более чем красноречиво показали нам, что битых сайгаков у них нет.
— Может, сесть? — обернулся командир.
— Не надо,— махнул рукой Борцов, грозя через лобовое стекло фотоаппаратом.— Эти теперь долго в степи не появятся...
Стадо, которое мы видим сверху сегодня, чем-то встревожено. Но машин вокруг не видно. А вот и причина: чуть в стороне, пластаясь над землей, несется чья-то темная тень.
— Вот зараза,— ругнулся Левашов.— Собака сайгачат гонит. Понимаешь, не жалуют у нас чабаны сайгаков. Все опасаются, что они пастбища опустошат...
Левашов досадливо отвернулся от иллюминатора, а я вспомнил, как несколько лет назад сотрудник Института эволюционной морфологии и экологии животных, кандидат биологических наук Борис Иванович Петрищев с болью рассказывал об экологической безграмотности руководителей различного ранга.
Планомерное наступление человека на засушливые зоны — строительство сотен километров магистральных каналов, распашка естественных пастбищ — в первую очередь бьет по диким копытным степей и полупустынь. Вынужденные жить в экстремальных условиях, животные какое-то время еще могут продолжать существование. Но уничтожение привычной растительности, различные препятствия на древних путях сезонных миграций сайгаков делают их среду обитания все более раздробленной. И в конечном итоге единая популяция может рассыпаться на несколько мелких, изолированных, шансы которых на выживание ничтожны.
А между тем за многовековую историю своего существования степные антилопы стали важным звеном биоты засушливых территорий. Многочисленные наблюдения позволяют говорить о сайгаке, как о самом экономном потребителе пастбищной растительности. В отличие от крупного рогатого скота и тем более от овец они выедают лишь некоторые виды трав, в том числе сорные и даже ядовитые, которые отвергает домашний скот.
С чисто хозяйственной точки зрения сайгак тоже выгоден. Размножается он весной, а уже к осени молодняк достигает промысловых кондиций. Мясо сайгака гораздо дешевле баранины и обладает высокими диетическими качествами. О ценности рогов и шкур уже говорилось. Так почему бы экономистам не подсчитать, что на сегодняшний день выгоднее: интенсивное животноводство в калмыцких степях, при котором уничтожаются и превращаются в песчаные барханы богатые когда-то земли, или забота о сохранении оптимальной численности сайгачьего стада, которая позволит совместить и экологические, и экономические интересы республики? Заметим, что содержание сайгачьих стад не требует к тому же особых затрат: эти животные отлично приспособлены к суровым условиям, они не только могут обходиться скудными пастбищами, но и прекрасно зимуют в лютую стужу без укрытий.
Нельзя сказать, что в Калмыкии этого не понимают: здесь разработана и принята к действию комплексная программа по охране и воспроизводству диких копытных животных. И как первая ласточка этого доброго дела — постановление Совмина Калмыцкой АССР об организации комплексного заповедника «Черные земли», который позволит сохранить места массового рождения молодняка, а также наиболее ценные территории зимних и летних пастбищ.
А пока что идет упрямое наступление на сайгака хозяйственников и браконьеров...
Едва мы отлетели от стоянки патрульной группы охотинспекции, как заметили еще одно сайгачье стадо. На этот раз гнала его не собака, а мотоцикл с коляской. В восьмикратный бинокль хорошо был виден человек с ружьем в руках, сидевший позади мотоциклиста. Неожиданно мотоцикл остановился, и тот, что сидел сзади, вскинул приклад. Выстрелов мы не услышали, но увидели, как кувыркнулись, словно подкошенные, два сайгака.
Места здесь были необжитые, пустынные, наша «аннушка» шла на приличной высоте. Оттого, наверное, и обнаглели браконьеры, начав засветло выбивать сайгаков.
Я почувствовал, как напружился, подобрался Левашов. Не отрывая глаз от иллюминатора, он взял ракетницу, что лежала подле него, сунул ее в карман просторной куртки, в другой положил несколько патронов. А командир «аннушки», выполняя указания Саликова, уже вел машину на снижение. Теперь и без бинокля ясно были видны двое в мотоциклетных шлемах и затянутая брезентом коляска.
— Отоварились,— кивнул на нее Левашов.
Поднялся со своего «шестка» Саликов и, потянувшись — долго сидел в неудобной позе,— подошел к нам, похлопал Валеру по плечу.
Пилот выбрал место для посадки. Наконец «аннушка» качнулась вниз, вздрогнула, коснувшись земли колесами, и ходко побежала по песку, подпрыгивая на бугорках Вдруг нас резко бросило вперед...
Когда я выбрался из кресла, штурман уже сбросил трап, и Саликов спускал Левашову мотоцикл. Едва приняв его, Валера в долю секунды завел мотор, тот взревел, и гонщик Левашов, ставший совершенно не похожим на того Левашова, который только что сидел рядом со мной, прыгнул в седло, газанул и умчался в степь.
Командир молчал, задумчиво разглядывая ткнувшийся носом в землю самолет. Потом все так же молча подвернул штанины форменных брюк — чтобы не запылились — и медленно обошел его. Мы начали выбираться из рытвины, как выбирается легковуха.
Саликов то и дело поглядывал на часы. Его беспокойство было понятным: надо срочно взлетать, чтобы показать Левашову направление, куда уходят браконьеры. Наконец пилот смог выбраться на более-менее ровное место, сделал сверхкороткую пробежку, и самолет взмыл вверх.
Прошло с полчаса, как умчался в степь Левашов. Сколько он может пройти за это время?
Мы старательно всматриваемся в пески. Однако ни тех, на мотоцикле, ни Валеры не видно,
Саликов явно волнуется. Браконьеры знают, что им грозит срок до трех лет, и потому порой стреляют. А у инспекции много обязанностей, но мало прав. И упаси боже превысить самооборону при задержании вооруженного преступника (а именно так и надо рассматривать браконьеров). Тут же от его имени пойдет жалоба в прокуратуру, сразу же найдется масса доброхотов, вставших на его сторону, и начнут таскать по судам и следствиям охотоведа, выстрелившего по скатам. А уж о нештатном охотинспекторе и говорить не приходится: тот даже на такую стрельбу права не имеет.
Пока наша «аннушка» барражирует над степью, я думаю о проблемах, в которых по горло завязла охотинспекция. Начать с того, что она сильно проигрывает браконьерам в скорости. Патрульные «уазики» или тот же ГАЗ-69 буквально дышат на ладан. И неудивительно: за один только выезд патрульной группы они проходят около тысячи километров. Причем по кочковатой степи, по песчаным барханам, после чего сварщики в Элисте не знают, как к ним подступиться. Запчастей, разумеется, всегда нет. Точно так же, как и мощных раций. Смешно сказать, но на всю охотинспекцию приходится пять ракетниц, тогда как требуется по меньшей мере тридцать.
А проблема горючего... В кабинете Саликова, как настольная книга, лежит журнал учета горюче-смазочных материалов. Лимит доходит порой до абсурда.
Кое-кто скажет: а самолет? Да, пользуется охотинспекция и Ан-2. Но только во время отела и учета сайгаков. Если на район по штатному расписанию приходится всего один охотовед, он просто не в силах уследить за стадом — оттого и ведутся в это время наблюдения с самолета.
А кадры? Чтобы привлечь к этой тяжелой и опасной работе людей, особенно молодежь, надо хотя бы увеличить зарплату. Ныне же оклад охотинспектора — 110 рублей плюс командировочные. А ведь во время патрулирования им приходится порой сутками не раздеваться, особенно зимой. Скинут сапоги, заберутся в спальный мешок — вот и все удобства...
— Вот они! — прервал мои мысли голос штурмана. Поворачиваюсь к иллюминатору и вижу мотоцикл с коляской и севшего ему на хвост Левашова. Пилот отжимает штурвал на себя, и «аннушка» начинает плавно снижаться, заходя браконьерам справа. Им бы сейчас, дуракам, остановиться да выбросить из коляски туши сайгаков, а заодно и ружье, но жадность, а может быть, страх, понуждают их выжимать из своей машины последнее.
Неожиданно Левашов приостанавливается, достает из кармана ракетницу, заряжает патрон и стреляет. Ракета вспыхивает неярким в солнечных лучах огнем и падает далеко впереди браконьеров. Это знак остановиться, однако по шлейфу пыли видно, что мотоциклисты и не думают сбрасывать газ.
В это время мы нагоняем Валеру, а потом и преследуемых. Как по команде, они разом вскидывают головы, и тот, что сидит сзади, грозит нам кулаком, одновременно приподнимая двустволку.
Пытаясь скоординировать наши действия, Валера на полном ходу показывает куда-то вперед, тут же прижимается к рулю и, выжав из своего гоночного все оставшиеся силы, буквально на глазах нагоняет уходящих. Мы резко снижаемся. Левашов же на полной скорости обходит мотоцикл с коляской, и тот наконец останавливается.
До земли считанные метры. Помня предыдущую посадку, я инстинктивно вжимаюсь в кресло. Однако на этот раз «аннушка» на удивление мягко коснулась колесами земли и застыла в нескольких метрах от мотоциклов.
Погоня кончилась. Навстречу нам размашисто шагал Валера Левашов, протягивая Саликову ключи зажигания...
Все эти дни, что я провел в калмыцких степях, меня не покидало ощущение, будто я попал на съемки фильма вроде американского вестерна. Но то была обычная будничная работа охотинспекции. Справедливости ради надо сказать, что случаев наглого, открытого браконьерства стало в последнее время меньше. Быть может, причина тому — успешная работа отряда, который ежегодно задерживает около 200 браконьеров. А быть может, и известный Указ 1985 года. Раньше 90 процентов задерживаемых оказывались в нетрезвом состоянии. А что такое задержать в ночной степи пьяных вооруженных браконьеров — этого никому объяснять не надо.
Петр Егорович Волохов, когда рассказывал мне о Кнакисе, вспоминал разные эпизоды из их совместной работы — как водится, с погонями и задержаниями, и, возвращаясь к последнему, трагическому, все время недоумевал: случай-то был обычный, не опасней других, а вот ведь какой финал... И как-то растерянно, горько повторял одну и ту же фразу: «Если бы знать, конечно...»
А я думал: разве и Волохов, и Левашов, и другие не знают, что каждого из них подстерегает порой вполне реальная опасность? Конечно же, знают. Но идут, и работают, и рискуют, если надо. Ради чего?
Я понял это на рассвете, когда стали гаснуть звезды. Бескрайняя степь волновалась сайгачьими спинами. Когда же взошло солнце, мы увидели несколько лежек с новорожденными сайгачатами. Рядом паслись самки...
Калмыцкая АССР
Юрий Пересунько, наш спец. корр.
