Большой корабельный фарватер
В шестидесятых годах я часто встречался с одним из старейших енисейских капитанов Константином Александровичем Мецайком. Любил слушать его рассказы о прошлом нашей реки, о связанных с нею людских судьбах. Несмотря на преклонный возраст, память у Константина Александровича была отменная. Помогали ему и дневники навигаций, которые он вел многие годы, и лоция — первую лоцию Енисея составил он сам.
Однажды Мецайк сказал:
— Регулярные морские плавания на Енисей и Обь начались, можно сказать, с благословения Владимира Ильича Ленина. Первый советский морской пароход пришел к нам в 1920 году, он входил в состав экспедиции, получившей название хлебной. Это было пятого сентября. Пароход назывался «Соловей Будимирович». А знаете ли вы историю спасения этого парохода?
И Мецайк рассказал мне то, что слышал от комиссара этого судна Василия Захарова. Потом уже, роясь в библиотеках и архивах, я почти полностью восстановил драматические страницы биографии «Соловья Будимировича».
...К началу 1920 года власть в Архангельске еще удерживало в своих руках белогвардейское правительство, поддерживаемое силами Антанты. Но дни его были сочтены, и из архангельского порта одно за другим уходили суда с ценными грузами. Вышел и «Соловей Будимирович», направляясь в Мурманск, оккупированный интервентами. Однако в Баренцевом море судно попало в ледовый плен, и его вынесло в Карское море.
На борту парохода находились 84 человека. О их бедственном положении можно судить по телеграмме капитана: «Угля совершенно нет, котлы потушены, отопление помещений производится деревом бочек и палубы. Радиотелеграммы подаются один раз в неделю последними запасами аккумуляторов... Провизия кончается. Умоляем о помощи...»
В архангельском порту стоял тогда ледокол «Козьма Минин», он мог бы спасти людей, но «правительство» предпочло бежать на нем за рубеж. «Соловей Будимирович» был брошен на произвол судьбы среди льдов и полярной ночи.
Когда в Архангельск вошла Красная Армия, о судьбе парохода стало известно Ленину. 27 марта в его адрес была отправлена тревожная телеграмма: «...По мнению наших ледокольных командиров... а также на основании всех наблюдений и сведений, получаемых от командира «Соловья Будимировича», ясно, что реальная и своевременная помощь гибнущему кораблю может быть подана только на могучем ледоколе... Наиболее пригодными... для посылки к «Соловью» являются ледоколы «Александр Невский» и «Святогор»... Оба эти наши ледокола, переданные правительством белых англичанам, вполне пригодны для посылки в Карское море. Убедительно просим вас обратиться к правительству и народу Великобритании дать нам «Александр» или «Святогор» для спасения гибнущих в Карском море людей».
После долгих и неофициальных переговоров — английское правительство к тому времени еще не признало Советскую Россию — было наконец достигнуто соглашение, что в Карское море отправится «Святогор», но пойдет на нем норвежская команда.
Шло время, а ледокол «Святогор» все стоял у берегов Великобритании. Причина задержки стала понятна, когда английское правительство потребовало дополнительно уплатить Норвегии за использование судна два миллиона крон. Для молодого государства это были огромные деньги. И все же 11 мая на заседании Малого Совнаркома одиннадцатым пунктом было принято решение об отпуске Наркоминделу дополнительного кредита в размере требуемой суммы на уплату Норвегии стоимости экспедиции по спасению ледокола «Соловей Будимирович».
12 мая В. И. Ленин подписал этот пункт постановления в рукописном экземпляре, а затем и весь машинописный текст протокола.
Однако и после выделения из скудного бюджета страны столь значительной суммы английское правительство не торопилось с отправкой «Святогора». В то время в Лондоне находился нарком внешней торговли РСФСР Л. Б. Красин. Он встречался с премьер-министром Ллойд Джорджем и представителями деловых кругов, пытаясь убедить англичан во взаимной пользе возобновления торговых отношений. Молодой Советской России, давшей землю крестьянам, нужна была сельскохозяйственная техника, которую могла бы предоставить Англия в обмен на традиционные товары российского экспорта: лен, кожи, пушнину.
Не исключено, что во время беседы с премьер-министром Красин напомнил и о помощи «Соловью Будимировичу», однако результатов не последовало. Тогда Красин встретился с прибывшим в Лондон Ф. Нансеном. С верховным комиссаром Лиги Наций английское правительство не могло не считаться. Буквально на второй-третий день после беседы Красина с Нансеном дело сдвинулось с мертвой точки.
9 июня «Святогор» вышел в плавание. Было спасено не 84 человека, а 85: во время дрейфа на «Соловье Будимировиче» родилась девочка. Все были благополучно доставлены на берег.
3 июля спасенные моряки провели в Архангельске митинг и единогласно приняли решение: «Мы, команда «Соловья Будимировича», заявляем на весь мир, всем врагам рабоче-крестьянского правительства, что всеми мерами будем содействовать строительству Советской власти и рука в руку с комсоставом будем налаживать разрушенный врагами трудового народа водный транспорт, и никакая вражеская сила не заставит нас сойти с намеченного пути».
Вскоре «Соловей Будимирович» получил первое задание: в составе каравана судов отправиться из Архангельска в Сибирь. Одновременно на Оби и Енисее снаряжались два речных каравана. Всем им предстояло встретиться в низовьях этих сибирских рек и обменяться грузами. Моряки, как предполагалось, доставят из Англии сельскохозяйственную технику и инвентарь. Речные суда должны были передать морскому каравану лен, пушнину, кожи и хлеб — бесценный в те годы груз. Именно поэтому плавание, каких еще не знала история Севера, получило название Сибирской хлебной экспедиции.
Обский караван вез 530 тысяч пудов ржи и пшеницы и несколько тысяч пудов кож. Енисейский — тысячу пудов пушнины и 44 тысячи пудов прессованного льна. Хлеба у енисейцев не было: урожаи в губернии в те годы были скудными. Снаряжая экспедицию, они едва набрали по четыреста граммов хлеба в сутки на каждого члена экипажа — столько, сколько полагалось по нормам того времени.
Вел енисейский караван Константин Александрович Мецайк.
...14 августа звон якорных цепей и шум паровых машин разбудили рейд города Енисейска. Пароходы, лихтера, баржи пришли в движение. Ветер уносил клочья тумана, открывая стальную гладь Енисея. На левом берегу, у спуска к причалу, несмотря на ранний час, темнела толпа. Обычно люди собирались, когда подходил пассажирский пароход...
Суда развернулись по течению, беря курс на север. Растянувшись в кильватерную колонну, караван заскользил по реке. Провожавшие замахали кепками и платками.
Однако проводы на этом не кончились. Ниже Енисейска жители небольшой деревушки тоже высыпали на берег. Какой-то мужик верхом на лошади кинулся в воду и отчаянно замахал руками.
Мецайк, стоявший на мостике парохода «Север», перевел ручки машинного телеграфа на «малый ход» и приказал рулевому:
— Лево на борт.
Всадник понял маневр и, вздымая тучи брызг, выскочил на берег, бросился к лодке. Несколько мощных гребков, и вот он уже у борта. Поднявшись на палубу, первым делом спросил:
— Низовой караван?
— В низовья,— ответил Мецайк, разглядывая необычного гостя в мокрой холщовой рубахе.
Тот обрадованно улыбнулся.
— Вы-то мне и нужны. Прикажи матросам... У меня в лодке мешки с сохатиной. Деревенский сход велел передать.
— А мы что должны? — насторожился Мецайк.
— Вы должны,— хитро сощурился мужик,— привезти, что велено. Нынче землю заимели, а чем ее обрабатывать? Вопрос!
— Все будет. Все! — уверенно ответил Мецайк.— Везем за технику пушнину и лен.
— Вот это так! — обрадовался мужик.— Задарма только не рискуйте. Поимейте в виду — тайга горит. Огонь такой, что ветками да сучьями стреляет, как снарядами.
...До Усть-Енисейского порта, где караван должен был встретиться с моряками, идти предстояло две тысячи километров. Вдоль левого, пологого берега тянулось мелководье, там каравану не пройти. А крутые изгибы правого угрожали судам близким пожаром.
Огонь открылся за очередной излучиной. Пламя бушевало среди деревьев, то взлетая к макушкам рыжим зверем, то прыгая вниз. Треск и гул стояли над тайгой и рекой. Раздались тревожные гудки. Сигналили с парохода «Ангара». Мецайк выбежал из рубки, прижал к глазам бинокль.
— Горят? — спросили рядом.
— Пока не горят, но боятся...— быстро ответил Мецайк.— Включить все насосы. Идем под берег, к огню!
— Достанет нас!..
Мецайк четко повторил:
— Под берег! Пропускаем караван. Всем сигнал: прибавить скорость, следовать прежним курсом!
«Север» замедлил ход, все ближе подбираясь к огню. С его кормы и носа ударили две струи воды.
Главный груз каравана — пушнина — был на барже «Мана». «Север» бортом приблизился к ней и пошел рядом. Пока работают насосы, огню к барже не пробиться.
Так, в струях воды, шли суда вдоль огненной стены. Дым смешивался с паром, солнце не могло пробиться сквозь плотную пелену. Шли в темноте. Только через час впереди посветлело, потянуло прохладой. И Мецайк с благодарностью подумал о крестьянине, предупредившем их о пожаре.
Пожар на реке — опасность преходящая, временная. Но есть и постоянная — Осиновский порог. Если знаменитый Казачинский, между Красноярском и Енисейском, выходит наружу огромными черными валунами-рифами, то здесь каменные глыбы прячутся в воде. Течение стремительное — и секунды не оставляет на раздумья. Поэтому через Осиновский порог обычно проводят по одной барже. Остальные ждут. Такой переход занимает много времени, зато он надежен.
Перед порогом — большая деревня Ворогово. Ее темные бревенчатые дома уже показались на левом берегу. На откосе, как обычно, толпились жители. Но караван шел мимо без остановки, и это вызвало на берегу беспокойство. Несколько человек бросились к лодкам. Они привезли речникам рыбу и рассказали о банде, затаившейся в прибрежной тайге.
Речной караван охраняли тридцать красноармейцев, на каждом пароходе было по пулемету. А сколько бандитов? Этого никто не знал...
Мецайк резонно решил, что банда опаснее порога, и потому утром, как только сошел с реки туман, повел через порог сразу весь караван. Чутко прислушиваясь к плеску волн и ровному биению машины под палубой «Севера», он все же не уловил мгновения, когда пароход зацепил днищем грунт. Корпус задрожал, раздался скрежет, от резкого толчка люди чуть не попадали.
— Стоп! — закричал лоцман.
— Отставить! — перебил его Мецайк.— Полный вперед!
Машина внизу натужно взревела, казалось, пароход вот-вот развалится... Но что-то давало Мецайку уверенность, и он твердил: «Вперед! Вперед!» Палуба под ногами качнулась, исчезла дрожь, гул стих. Берега вновь двинулись, пошли назад.
У островков Кораблик и Барочка суда встретила пулеметная очередь. Но они прибавили скорость и, отстреливаясь, миновали засаду.
К Усть-Енисейскому порту подходили 22 августа на рассвете. Впрочем, порт — это громко сказано. На крутом берегу в зеленой шапке тундровой травы стоял только длинный барак строительного отряда, придавленный к земле мутным небом.
Смутное чувство тревоги толкает людей друг к другу, сбивает их на палубе. Морских пароходов не видно. Прошли они Карское море или застряли в нем?
На берегу возле воды штабеля досок и бревна для причала. Строительство здесь ведется не первый год, да все никак не завершится. Тундровой траве, чтобы расцвести и увянуть, достаточно двух летних месяцев. Для сооружения причала их не хватает.
Мецайк на шлюпке отправился на берег.
— Что с моря слышно?
— А ничего,— ответили ему.— Что может быть слышно? Телеграфа-то у нас нет...
Вечером Мецайк созвал капитанов.
— Что будем делать? Моряков не видно. Связи нет. Сколько ждать — неизвестно. Да и ждать ли?..— Он умолк, оставляя людям возможность обдумать его слова.
— Надо вернуться в Дудинское и ждать там. Там есть телеграф,— раздались нестройные голоса.
Мецайк шевельнул бровями, обвел взглядом капитанов и спокойно сказал:
— А если наоборот: все остаются здесь, включаются в строительство причала, ремонтируют трапы и сходни для грузовых работ. А я на «Ангаре» отправляюсь на Диксон.
Он снова замолчал, ожидая возражений. Их не было, и Мецайк продолжил:
— Выясню обстановку. Дам знать, что мы здесь. Возможно, моряки уже на Диксоне, но не могут выйти на енисейский фарватер. Мы их проводим. В Дудинское возвращаться нет смысла: сожжем топливо и снова придем сюда.
Через несколько дней Мецайк привез с Диксона весть: моряки в пути, скоро будут на Енисее, их проведут гидрографы.
Однако прошло еще несколько дней. Только 5 сентября на горизонте Усть-Енисейского порта показались первые пароходы: «Соловей Будимирович» и «Маймакса».
Речники радовались, но Мецайк был мрачен. Его опытный глаз сразу отметил: ватерлиния на пароходах значительно выше уровня воды. Выходит, трюмы не загружены?
Загремели якорные цепи.
— Поехали к морякам,— пригласил Мецайк своих капитанов. Через несколько минут вахтенный встретил их у борта и провел в кают-компанию «Соловья».
Здесь речников уже ждал высокий хмурый человек. Это был капитан. Пока обменивались приветствиями, в кают-компанию быстро вошел широкий, плотно сбитый моряк в кожаной тужурке.
— Захаров,— окинув взглядом речников, представился он.— Комиссар парохода.
— Долгонько, однако, вы возились,— сказал Мецайк, все еще не решаясь впрямую задать вопрос о сельхозмашинах.— Мы уже две недели здесь. На Диксон специально ходили, чтобы узнать, где вы.
Захаров не обиделся.
— Не наша вина, товарищи. Ждали транспорта из Англии. Только зря ждали. В последний момент англичане отказались торговать с нами. Пришлось идти порожняком.
— Вы что?! — взорвался Мецайк.— Мы привезли пушнину, лен...
Перед глазами его стояли мужики на берегу Енисейска, лодка с сохатиной... Захаров вновь развел руками.
— Лен мы заберем, а пушнину берегите до следующего раза.
— Как людям объяснить, что произошло? — с тоской спросил кто-то из енисейских капитанов.— Выходит, напрасны наши труды?
Но Мецайк уже взял себя в руки.
— При любых условиях не напрасны,— строго заметил он.— Теперь все убедились: плавание на Енисей морем вполне возможно.
Енисейцы быстро перегрузили на морские суда лен и 8 сентября отправились в обратный путь. Успешно прошла погрузка и на Оби: более десяти морских пароходов заполнили трюмы зерном. Трудным было для речников возвращение домой. На подходе к деревням вновь видели они на берегу людей, приветственно машущих руками. Но суда проходили мимо...
Как никто другой, Мецайк понимал: навигация малоуспешна. Но если смотреть шире, с позиций будущего, было очевидным: советские моряки могут ходить по Северному морскому пути. Перевозки по этой трассе должны стать регулярными, не то что до революции, когда они носили случайный характер и зависели от отдельных предпринимателей.
1 октября 1920 года «Соловей Будимирович» возвратился в Архангельск. Спустя два дня начали подходить пароходы, взявшие груз на Оби.
В тот же день вечером на заседании Совета Труда и Обороны, которое вел Владимир Ильич Ленин, состоялся разговор о вывозе продовольствия из Сибири. А уже в 1921 году в устьях сибирских рек начались регулярные товарообменные операции. Активно участвовал в них и «Соловей Будимирович», переименованный в ледокольный пароход «Малыгин». Спустя некоторое время Советской России был возвращен ледокол «Святогор», получивший название «Красин».
Сейчас навигация на западном участке Северного морского пути, на Оби и Енисее, круглогодичная. С 1985 года в ней участвует и ледокол «Капитан Мецайк».
Леонид Щипко
Красноярск — Москва — Архангельск