Настоящим кузнецом станешь тогда, когда сумеешь выковать розу,— говорил старик в деревенской кузне на берегу речки Странницы. Леонид запомнил эти слова. Но немало воды утекло с тех пор, пока он стал ковать розы.
Кузню Леонида Быкова я нашла не без труда на Петроградской стороне, в одном из старых петербургских дворов, но узнала сразу по узорчатым кованым петлям-жиковинам на новой деревянной двери, по звону молота. Заглянув в чуть приоткрытую дверь, увидела в полумраке и кузнеца. Русобородый, высокий, ладный, он нехотя отложил инструменты, снял рукавицы, черный блестящий фартук, протянул мускулистую руку.
В мастерской плавал едковатый запах каленого железа, и Быков энергичным жестом пригласил подняться по узкой деревянной лестнице на второй этаж.
— В этом помещении была когда-то прачечная,— объяснял он, перешагивая сразу через две ступени.— Здесь, на первом этаже, и помогли мне друзья оборудовать кузницу. А на втором удалось соорудить что-то вроде небольшой студии.
Студия выглядела уютной. На некрашеном деревянном полу стоял кульман с приколотым ватманом, а вокруг — кованые торшеры, фонари, флюгера. Стены, затянутые холстом, украшали ажурные панно из темного металла и фотографии изделий мастера. Сами же изделия, как объяснил хозяин, отсюда далеко. В Москве, на Валдае, на Зейской ГЭС, в Нижне-Ангарске, Северо-Байкальске...
— А вот эта решетка — «Дерево жизни» — плавает по морям-океанам. Украшает кают-компанию плавбазы «Алексей Чуев»,— заметил Леонид.— Знакомые рыбаки часто рассказывали мне о земных снах, которые они видят в дальних рейсах. Вот я и выковал «Дерево жизни»...
Черное кружево ветвей закрывало все пространство решетки. В центре его распустили павлиньи хвосты волшебные птицы счастья. Даже на фотографии ощущалась упругая сила молодых побегов. Романтическая приподнятость композиции, сказочность сюжета будили воображение... Чтобы создать такой образец горячей ручной ковки, надо быть одновременно опытным графиком и архитектором, слесарем и сварщиком, скульптором и кузнецом. Почти все эти профессии Быков освоил. А началось все еще в школьные годы: несколько лет он занимался в авиамодельном кружке и именно тогда научился работать руками.
Отец увозил его на школьные каникулы в деревню. Мальчик окунался в раздолье цветущих лугов. Это были счастливые дни...
Когда не стало отца, Леонида остро потянуло в деревню. За плечами было ПТУ и небольшой опыт работы токарем. В то лето он поселился на речке Страннице в Приозерском районе, стал помогать в деревенской кузне ремонтировать совхозный инвентарь. Здесь познакомился с местными умельцами и освоил основные приемы ковки. Ему нравилось смотреть на огонь, нравилось своими руками чувствовать силу металла, его напряжение, слушать удары молота, смотреть, как рассерженно шипят зубья бороны, опущенные в холодную воду, как по их граням бегут волна за волной яркие цвета: голубой, фиолетовый, пурпурный...
В кузне Леонид приобрел сноровку, верность глаза, точность удара, чуткость и силу руки. Вкус художника пришел позже. Леонид учился тогда на заочном отделении художественно-графического факультета педагогического института имени Герцена и задумал сделать в кузне свою дипломную работу — кованые ворота для керамической мастерской. В этой мастерской потом ему выделили уголок, где он поставил небольшой горн и создал свои первые самостоятельные работы.
— Вот так я начинал. С азов ремесла.— Быков провел ладонью по молодой бородке, словно смахивая воспоминания, задумался ненадолго, потом сказал: — Когда стали издаваться книги по ковке, я уже знал многие приемы: закруты, чеканку, просечку, воронение, рифление, прошивку, сварку...
Родной город был для Леонида великолепной школой кузнечного искусства. Каждый раз, проходя по набережным Невы или каналов, Быков надолго застывал возле шедевров Воронихина и Растрелли, любивших украшать свои творения металлическим кружевом. Он наблюдал, как звучит, как играет металл на фоне неба и на фоне снега, освещенный солнцем и омываемый дождем, как дробится узор решеток, отражаясь в воде каналов или ложась тенью на мостовую.
Подолгу простаивал он возле фигурных кронштейнов, пытаясь уловить музыку старинной русской ковки. Упругая пружинистая линия отличала ее. Полосы металла завивались спиралями, прутья перекручивались жгутами, орнаменты расцветали пышными розетками.
«Вот многовитковая большая спираль, усложненная малыми, дочерними отростками,— главная линия всей композиции кронштейна,— читал Быков почерк неведомого ему мастера.— Ответвление возникает не вдруг, а из острозубчатого рельефного листика. Почему?» И, размышляя над этим, приходил к выводу, что здесь кроется небольшая профессиональная хитрость. Место разветвления спирали, чтобы оно не выглядело чрезмерно утолщенным, мастер превращал в орнаментальный узелок. Словно подготавливал дальнейшее раскручивание растущего побега. А там, где отростки должны вот-вот встретиться с кирпичной кладкой, они плавно закручивались навстречу основному движению. Старые мастера как бы учили Леонида пластичности и особой симметрии рисунка. Их работы завораживали совершенством, но он понимал, что, вбирая вековой опыт, должен искать свой, современный язык кузнечного искусства.
Несколько лет Быков трудился на Кировском заводе, но вот настал момент, когда он понял: пришла пора самому ковать вещи, которые рождала его фантазия. Вскоре удалось отыскать небольшое помещение для мастерской — и работа началась.
О мастерах кузнечного дела на Руси всегда шла добрая слава. Недаром в народных сказках кузнец и с самим чертом сладит, и змея за язык прикует, и царю даст достойный ответ. Пламя, искры раскаленного металла, звон молота — все это превращало работу кузнеца в священнодействие.
Казалось бы, железо — материал слишком грубый, чтобы служить украшением. Но уже в глубокой древности мастера использовали его ковкость — способность быть податливым и пластичным при сильном разогреве. И кузница была не последним местом, где проявлялось врожденное народное художественное чутье. Наверное, первыми коваными художественными изделиями на Руси были светцы. Польза и красота сливались в них неразрывно. Кузнецы выковывали светцы в виде небольших веточек с завитками и закрученными вдоль оси стержнями. Их вбивали в стену или в специальную подставку-стойку. Иногда расщепы в светцах делали в виде завитков, лучей с сережками, которые при легком сотрясении звенели и поблескивали в отраженном свете пламени лучины. И наверное, в темной низкой избе такой светец с горящими лучинами был похож на сказочный цветок...
Потом свечи вытеснили лучину, а подсвечники светцы. И кузнецы стали щедро украшать растительным орнаментом кронштейны, на которых подвешивали новые светильники.
С особым вкусом сельские кузнецы украшали входные ворота и наружные двери каменных и деревянных построек. Вместо обычных петель, ручек и замков навешивали кузнечной работы жиковины, ручки-стукалы с накладками из просечного металла, массивные секирные замки.
Выдумку проявляли и при изготовлении «головок» ключей, кованых гвоздей, болтов, заклепок. Декоративностью отмечены и многие предметы домашнего быта, например сечки для рубки капусты, дровницы, вешалки...
Но во всей красе кованый металл предстал в России в оградах и балконных решетках второй половины XVIII века, неповторимых по рисунку и технике исполнения. Однако уже в конце прошлого века кузнечные промыслы стали угасать. Ручную ковку все чаще стали заменять литьем и штамповкой. С годами отпала, казалось бы, надобность в кузнецах, ушло их искусство.
И вдруг — спустя многие десятилетия — пробудилось в человеке вновь стремление к рукотворчеству, заставило возродить одно из старейших отечественных ремесел и вновь открыть уже забытые секреты мастерства.
— Потихоньку я стал обрастать инструментом и приспособлениями,— рассказывает Леонид Быков. Похоже, ему самому стало интересно следить за историей своего становления и он не торопится окончить разговор.— Почти для каждой новой вещи приходится делать и приспособления. Хотите посмотреть?
Мы спустились в кузницу. В просторном помещении главное место занимал угольный горн с вытяжкой. На планке висели молотки-ручники с разными бойками. Две наковальни. На полках вдоль стен лежал кузнечный инструмент — зубила, подбойники, чеканы, гладилки...
Как же работает кузнец?
Мастера любят вспоминать, как раньше разжигали горн без спичек: брали небольшой гвоздь и частыми ударами разогревали его докрасна, им поджигали паклю, а от нее разгорался костерок на фурме. Конечно, сейчас этим приемом Леонид не пользуется, но при случае может задуть горн и без спичек. Что же касается других приемов кузнечного ремесла, известных человечеству уже несколько тысячелетий, они, по мнению Быкова, не претерпели сколько-нибудь значительных изменений.
— Когда уголь в горне разгорится,— продолжает свой рассказ Быков,— закладываю туда заготовку.— Мастер надел рукавицы, подобрал клещи, разложил инструмент, который будет необходим при работе.
Вот кусок железа начал светиться красным светом. Кузнец клещами перенес его на наковальню, взял ручник и стал ковать. Удар за ударом. Когда цвет металла потускнел, мастер остановил работу.
Важно по цвету определить готовность металла к ковке: не уследил — и заискрился металл яркими звездочками, «сгорел». Такой металл уже не годен — рассыплется под ударами молота. Недогретый же металл после нескольких ударов теряет свою пластичность — клади снова в горн, а частый нагрев снижает качество, да и расход угля и воздуха увеличивается. Этим и объясняется полумрак в кузнице — так удобнее следить за цветом каления железа.
Пластичность металла кузнец определяет по звуку удара молота по заготовке. Орнамент предпочитает делать в горячем состоянии — тогда он получается объемным, глубоким. Насечки наносит на изделие в процессе ковки. К примеру, оковывает листочек, затем на его поверхности с помощью зубильца насекает прожилки и только после этого придает листу натуральную изогнутую форму. Палитра приемов Леонида Быкова расширяется по мере усложнения работы. В последнее время он стал чаще применять прошивку для соединения элементов, черный металл при необходимости сочетает с цветным стеклом, пользуется и сваркой.
— А как вы выковываете розы? — спрашиваю я мастера, вспоминая его композиции.
Мастер поискал глазами что-то на полке, взял в руку стержень с круглым сечением, в другую — молоток.
— Для ковки цветов и листьев требуется особо ковкий металл. Вот такой.— Кузнец положил стержень на наковальню.— Выбираю цилиндрическую заготовочку диаметром чуть поменьше будущей розы и протягиваю один ее конец на квадрат.
Оставшийся цилиндрик надсекаю вокруг оси, чтобы получились три ровных слоя, перекрывающие друг друга.— Голос Леонида окрашивает мягкая улыбка. И я понимаю почему: рассказ его выглядит как инструкция для начинающего кузнеца. Как бы за скобками оставляет он свои долгие поиски... Быков продолжает: — Заготовку укладываю в формовочную плиту и кую ручником все три слоя, пока их диаметр не станет близким диаметру розы, а толщина около двух миллиметров. Потом в каждом слое высекаю пятилистные розетки, расчленяю их на лепестки и укладываю в форме бочоночка. Так же отковываю второй и третий слой. И наконец нагреваю цветок целиком и небольшими клещами придаю ему естественную форму.
«Черная роза» Леонида Быкова кажется свежей и полной жизни. Плотный стебель с острыми шипами держит тяжеловатый венчик лепестков. Темная окраска и матовость железа придают цветку романтичность, даже таинственность.
Мастер научился подчинять грубый материал своему замыслу. И железо уступило. В руках кузнеца оно не просто гнется, а «поет». Жизнь цветов, листьев, трав, ветвей, птиц, с жаждой полета в высоком небе, стали любимыми мотивами его произведений. И названия им он дает ласковые, теплые.
— Эту люстрицу я назвал «Вечерний звон», она украшает один из валдайских домов отдыха,— вспомнились его объяснения в верхней комнате.— Там же арка «Добрый вечер» и фонарь «Старый знакомый». А этот флюгер «Солнышко» и композицию «Родничок» я выковал для совхозного детского садика.
Леонид хозяйским взглядом оглядел горн, убрал молотки, положил на полку заготовки, помолчал, словно раздумывая о чем-то. И сказал:
— Конечно, каждый ищет свой путь сам. Но нужен какой-то серьезный толчок извне. Вот однажды...
Однажды, когда Леонид еще только начинал заниматься кузнечным делом, его пригласили в обком комсомола и предложили командировку на БАМ. Быков побывал несколько раз на строящейся тогда трассе. С увлечением искал там новые возможности применения своего мастерства. Работал над оформлением поселков и над монументами первопроходцам, ковал стелы и указатели. Это и определило его дальнейшую судьбу...
За возрождение методов и приемов русского кузнечества Леонид Быков удостоен премии Ленинского комсомола.
Кузнецы, добираясь до красоты сквозь гарь и копоть, сквозь упрямство материала, всегда воспитывали в людях чувство прекрасного. И неспроста родилась в народе поговорка: «Копоть в кузнице останется, а народу чудо явится».
Ленинград
Е. Фролова, наш спец. корр.
