Впервые о часах Джеймса Кука я узнал из «Исторического очерка главнейших событий на Камчатке», принадлежащего перу дореволюционного историка А. Сгибнева. Известно, что весной 1779 года в Петропавловскую гавань вошли два корабля Третьей кругосветной экспедиции Джеймса Кука «Резольюшен» и «Дисковери». Самого Кука уже не было в живых: незадолго перед тем он был убит на Сандвичевых (Гавайских) островах. Его замещал совсем больной Чарльз Клерк. Корабли завернули сюда в надежде пополнить трюмы свежими продуктами, прежде всего мясом и мукой. Впрочем, англичане имели рекомендательное письмо от морехода Герасима Измайлова, с которым повстречались еще при жизни Кука на острове Уналашка (Алеутская гряда (На этот остров русского морехода забросила неутолимая страсть к плаваниям в неисследованных водах. Г. Измайлов причастен к ряду географических открытий. О жизни его, перенасыщенной событиями, рассказывается в книге Л. Пасенюка «В одиночку на острове Беринга, или Робинзоны и мореходы». М., «Мысль», 1981. (Прим. ред.))) . Измайлов, в частности, сообщал в Большерецкую канцелярию, что на всякий случай предупредил чужеземцев «с острову Лондону» о соблюдении мер предосторожности при входе в Петропавловскую гавань: «...я им представлял чтоб по прибытии в гавань отправили ялбот с поручением им сим репортом, а потом и кораблем. А естли кораблем пойдут без всякого знания, то будут по ним стрелять ис пушек».
«Ис пушек» не стреляли, но неожиданных гостей приняли все же с опаской. И лишь удостоверившись в мирных целях экспедиции, показали всю широту русского радушия и гостеприимства. Англичане встретились с начальником Камчатки премьер-майором Магнусом Бемом и его преемником капитаном Василием Шмелевым.
Корабли простояли полтора месяца, затем ушли на разведку в Берингов пролив, но, уткнувшись во льды, вынуждены были лечь на обратный курс. Тем более что экспедиции был обещан скот, в том числе две дойные коровы /«по слабости здоровья главнокомандующего... для пропитания молоком». Скот предстояло пригнать в Петропавловскую гавань из Нижнекамчатска. Не близкий край, гнали долго... Однако капитану Клерку не суждено было отведать камчатского молока — на подходе кораблей к гавани он умер. Похоронили его на берегу Авачинской бухты.
Премьер-майор Бем к тому времени уехал, и англичане имели теперь дело с капитаном Шмелевым. Впоследствии он доносил губернатору в Иркутск: «Оные гости нами, с Бемом, с надлежащим по званию их почтением, с оказыванием благопристойности, приняты и на собственном нашем кочте содержаны и по здешнему месту, сколько возможно, были довольствованы, т. е. чаем и сахаром снабжены из нашего кочта безнедостаточно, в чем они весьма довольными отзывались». Что подтверждается и в дневнике участника экспедиции помощника хирурга
Д. Самвелла: «Мы получили здесь немало припасов. Нам дали 20 голов скота и 230 пудов муки. За все это майор Бемцен не назначил и не допустил, чтобы капитан Клерк вручил ему обязательство, по которому выплата должна была производиться правительством...»
С англичан не взяли ни копейки, при том, что и скот, и мука на Камчатке стоили баснословно дорого и позарез нужны были самим камчадалам. Для англичан не жалели ни табака, ни чая, ни сахара, хотя все эти продукты шли здесь и вовсе на вес золота.
А. Сгибнев пишет: «За содействие экспедиции Бем впоследствии получил от английского правительства большую серебряную вазу, а Шмалев столовые часы, принадлежащие Куку». О которых, возможно, здесь и речи не возникло бы, не дай Сгибнев сноску, что подробности о них можно найти в статье господина Громова, опубликованной в 1853 году в газете «Северная пчела».
Эту статью я разыскал. Написана она протоиереем Прокопием Громовым — человеком в Сибири и на Камчатке когда-то известным,— может, и потому еще, что не чуждался он и сотрудничества в мирских изданиях. В статье сказано, что интересующие нас часы принадлежали не собственно Куку, а «морской экспедиции знаменитого Кука», и были подарены капитану Шмалеву во время второго посещения англичанами Петропавловской гавани «на память и в признательность за гостеприимство». После смерти Шмалева в 1799 году они перешли к камчатскому старожилу протоиерею Никифорову.
Когда Громов, в 1835 году переведенный из Иркутска на Камчатку, навестил Никифорова, тот был уже глубоким старцем. Любознательному гостю бросились в глаза большие часы, «прикрепленные к стене на безыскусственном из лиственничного дерева пьедестале». Их покрывал такой слой копоти, что трудно было разобрать, из чего они сделаны. Часы не ходили, и, вероятно, давным-давно. Громов пожелал их купить. Старец воспротивился, тоже понимая, что не в деньгах выражается цена этого испорченного часового механизма. «Нет,— сказал он,— пусть стоят над моей койкою, пока я жив, хотя и не ходят. По смерти моей старайтесь получить их от наследника». Едва старец умер, Громов за 300 рублей выкупил-таки часы у его племянника.
Вот тут-то начинается их следующая одиссея. Из Нижнекамчатска они были доставлены морем в Петропавловск. В те годы здесь проживало достаточно иностранцев, как торговцев, так и мастеровых, искавших легкой поживы. Они содрали с Громова немалую денежку за очистку часов от более чем полувековой грязи. Часы пошли!
И какие это были часы! Завод ключом на восемь суток. «Бой часов с репетициею». Футляр в виде башни — из красного дерева, на четырех бронзовых с позолотою лапах. По углам бронзовые украшения, сверху — бронзовая человеческая голова. Да еще наверху футляра по углам пять башенок из красного дерева, отделанных бронзой. Сквозь квадратную прорезь в циферблате «выказывается число месяца». Два кружка с указанием стрелками на слова: «Музыкальный перезвон. Нет перезвона». «Бой. Нет боя». (Разумеется, по-английски.) Выше кружков полукруг, «по дуге которого особая стрелочка показывает дни луны, а под дугою изображена среди звезд и сама луна, изменяющаяся согласно счисления дней». Наконец, еще полукруг, на котором «исчислены» музыкальные пьесы: марши, менуэты, колокольный звон — всего шесть пьес... Которая больше полюбится, можно повернуть нужную стрелку — и через каждые три часа пьеса будет повторяться. А хочешь, чтобы музыка играла непрерывно, тронь за «снурок» с правой стороны футляра. («Снурок с левой стороны служит для спроса: который час?»)
Остается добавить, что были часы довольно громоздки: более полуметра в высоту и четверть метра в ширину. Вот такое изделие фирмы Эрдели Нортона (Эрдели Нортон — весьма известный по тем временам часовой мастер. И мне подумалось, что часы его работы, подобные вышеописанным, могут экспонироваться в каком-нибудь из наших музеев. Скорее всего в Москве, в Политехническом. Решил проверить. Но коллекция часов в этом музее, против ожидания, оказалась немногочисленной, и Нортон представлен в ней единственными часами, да и то карманными. Правда, тоже достаточно сложными для конца XVIII века.—Л. П. ), что в Лондоне, оказалось в руках Прокопия Громова.
Но хотя часы и пошли, в музыкальном отделе не все оказалось в порядке и навести этот порядок в пределах Камчатки было некому. Выручил коллекционера американский купец Сноу, который в 1843 году отвез часы на Сандвичевы острова и возвратил два года спустя со счетом от мастера Бордмана из Гонолулу. В счете значилось: 8 пиастров собственно за починку да за то, что в починке часы были 15 дней, особая поденная оплата,— всего 68 пиастров. («При этом Сноу уверял, что часы в техническом и особенно историческом отношении обратили на себя внимание англичан, находившихся на Сандвичевых островах».)
Лишь в 1846 году оставил Громов Камчатку. «В течение 35-ти дней переезда до Охотска носились они (часы.— Л. П.) с хозяином на... судне «Иртыше» по морю, при свирепом осеннем разгуле ветров,— вспоминает сам Громов.— От Охотска до Якутска 30 дней везены были зимним путем, 200 верст на собаках, 500 верст на оленях и 300 верст на лошадях». На каком-то перегоне часы отстали от Громова и еще полгода-год путешествовали с неким купцом «2500 верст по Лене и 250 верст на колесах лошадьми».
Громов опубликовал свою статью семь лет спустя после описанных событий — часы продолжали исправно идти у него дома в Иркутске.
Что меня особенно привлекает в исторических свидетельствах и изысканиях, так это несоответствия. Когда не хватает фактика, подробности, того самого вскользь сказанного кем-то там в старину слова, которое и прояснило бы суть, схватило бы крепким узелком разрозненное, несогласующееся. Нет такого узелка — значит, есть поле для раздумий, домыслов, предположений, наконец, для дополнительного поиска.
Не обошлось без несоответствий и в нашей истории.
Сгибнев, например, утверждает, что часы, принадлежавшие Куку, подарены капитану Шмалеву английским правительством, так же как и серебряная ваза — премьер-майору Бему. Но у Громова сказано, что столовые часы эти были подарены Шмалеву во время второй стоянки английских кораблей еще в Петропавловской гавани! И этому больше веришь — едва ли английское правительство стало бы пересылать в Россию в качестве подарка столь неудобный предмет.
Советский ученый Я. М. Свет, знаток истории мореплавании и, в частности, жизнедеятельности Кука в комментариях к «Третьему плаванию Джеймса Кука» пишет только о вазе: «Британское адмиралтейство в 1781 году подарило М. Бему серебряную вазу с благодарственной надписью на латинском языке...» Да и то вазу ему Потемкин якобы не отдал, сказав, что она отныне собственность русской нации и место ей в музее.
О столовых же часах Кука в комментариях ни слова!
Похоже, часы Шмалеву подарены все-таки на Камчатке. Если, конечно, вообще подарены. Бем, например, решительно отказывался брать что-либо у англичан (в 1799 году не принял даже предложенную ему английским правительством пенсию, хотя жил у себя в Прибалтике в бедности). Он взял у Клерка лишь этнографические коллекции, собранные на океанических островах, которые за свой счет вез до самого Петербурга, где и сдал в целости и сохранности для передачи императрице. Вот уже два столетия они являются украшением экспозиции сначала Кунсткамеры Академии наук России, а затем Музея антропологии и этнографии имени Петра Великого. И попросил (но не безвозмездно) пороха и свинца, в чем охотники-камчадалы испытывали нужду.
Другое дело — подарки личного характера, что-нибудь такое на память. Быть может, в их числе обнаружатся и столовые часы?
Самвелл, например, сообщает, что еще в первое посещение гавани капитан Клерк передал для сына Бема серебряные часы (надо полагать, карманные) .
Несколькими неделями позже «в награду за службу» капитан Клерк вручил часы слуге Бема Иоганну Порту (Поту), в эти дни неутомимо выполнявшему обязанности переводчика. Опять часы. Но какие именно? Не исключено, что и столовые. Быть может, те, о которых идет речь...
Что же касается капитана Василия Шмалева, то новый руководитель экспедиции капитан Гор подарил впоследствии кое-что и ему, а именно: золотые часы, винтовку, набор ножей в футляре и «некоторое количество рома».
Значит, золотые часы, а не столовые? Что, видимо, более соответствует и положению Шмалева в качестве начальника Камчатки, и его заслугам перед чужеземной экспедицией. О столовых же часах, подробно здесь описанных, в дневниках англичан тоже ни слова.
И все-таки можно предположить, что англичане просто не придали значения этому подарку, а потому и не упоминали о нем. Если только это не те самые часы, которые были вручены Порту. Порт же, сопровождая Бема в качестве слуги, был просто не в состоянии взять их с собой и оставил либо продал Шмалеву. А уж слава пошла такая, что чудные часы в доме Шмалева подарены англичанами именно ему.
Предположение достаточно убедительное, но и оно кое в чем не согласуется с дальнейшим развитием событий. Дело в том, что Шмалев не очень ладил со служителями культа на полуострове. Так, когда в 1791 году священник Верещагин вознамерился пуститься в очередной вояж на Курильские острова «для проповеди слова Божьего», Шмалев, тогда начальник гавани, не пустил его, а в Охотск управляющему краем донес: «Это большое отягощение камчадалам, а потому самому Богу, яко милосердному человеколюбцу, приятно быть не может, таким образом доставление проповеди слова Божьего. Все духовные лица отправляются на острова только для своих выгод». Когда же камчатский протоиерей Никифоров попытался урезонить Шмалева, начальник гавани в пылу ссоры вырвал у него клок бороды.
Но постойте, постойте! Ведь это же тот самый «старец» Никифоров, у которого лет сорок спустя пытался купить «часы Кука» Прокопий Громов! Тогда каким же образом, будучи собственностью Шмалева, они очутились у священника? Вряд ли их преподнес ему сам Шмалев...
Опять несоответствие. Да были ли часы вообще у Шмалева, хотя, по словам Громова, молва утверждала, что капитан якобы отблагодарил англичан за них семьюстами шкурками? Возможно, и отблагодарил, только за другие часы — за золотые. И за винтовку — нарезное оружие в те времена весьма ценилось. Было, как говорится, за что!
И все же мы располагаем фактом: в 1835 году на Камчатке фигурировали столовые часы виртуозной английской работы — и появились они здесь именно после визита кораблей «Резольюшен» и «Дисковери».
Конечно, подобные часы — историческая реликвия, даже если они не принадлежали Джеймсу Куку лично. Жаль, что всякий след их ныне потерян. Они были бы ценны для нас и как знак благодарности за гостеприимство, за бескорыстную поддержку чужеземных мореплавателей в трудную для них минуту.
Однако сохранился рассказ о них — и то уже хорошо.
Леонид Пасенюк
