15 сентября 1835 года в укрытой от ветров бухте одного из островов архипелага Галапагосы бросил якорь бриг «Бигл». Среди пассажиров парусника, совершавшего кругосветное плавание, был 26-летний английский естествоиспытатель Чарлз Дарвин. В этот день человечество стояло на пороге одного из важнейших в истории открытий.
Дарвин был не первым натуралистом, наблюдавшим обитателей архипелага — черепах со «слоновыми» лапами, «бескрылых» бакланов, пингвинов и тюленей, приспособившихся к экваториальному климату, игуан, похожих на маленьких драконов. Но пять недель наблюдений за животными и птицами Галапагосов позволили ему обнаружить закономерности, на основе которых он впоследствии создал работу «Происхождение видов путем естественного отбора». Галапагосы — своего рода «копилка», куда Природа аккуратно складывала результаты длительного процесса эволюции видов, а Ч. Дарвин был первым, кто, заглянув в эту «копилку», правильно оценил ее содержимое. Позже некоторые ученые высказывали мнение: мол, не посети он Галапагосские острова, возможно, никогда бы не создал эту материалистическую теорию.
Верхом на черепахе
В Пуэрто-Айоре судьба свела меня в одном отеле с человеком, связистом по специальности, который прилетел из Гуаякиля проверить работу почтового отделения на Санта-Крусе. Хорхе Ариас — назовем его так — был здесь не впервые и знал поселок, его проблемы и многих жителей. К тому же сопровождал его Сесар Амиго, рассыльный местной почты. А кто знает жизнь поселка лучше почтальона?
— Уверяю вас, это совершенно необычные животные! — горячо говорил Хорхе.— Вроде доисторических танков. Всякий раз, когда приезжаю сюда, иду на них посмотреть. Наряду с игуанами это главные представители галапагосской фауны.
— Видел я больших черепах. Прямо в океане. И однажды в Панаме, на архипелаге Сан-Блас, даже помогал рыбакам вытаскивать такое чудовище из сети. И на Кубе — их там называют кагуама,— отвечаю я.
— Нет, галапаго — совсем другое животное,— утверждает Хорхе.
Желтая песчаная дорога уводит нас в невысокие колючие заросли. Над ними торчат гигантские, до десяти-двенадцати метров, толстые оранжево-коричневые стволы кактусов опунций. Их тяжелые мясистые листья-«блины» покрыты длинными и тонкими шипами. Издали залитый солнцем кактусовый «лес» похож на сосновую рощу в ясный день — топорщатся иглы, а стволы так и светятся.
У входа на территорию Международной научно-исследовательской станции имени Чарлза Дарвина, или попросту говоря Дарвинского центра, останавливаемся перед невысокой каменной пирамидой; на ней две надписи. «Биологическая станция Чарлз Дарвин,— гласит первая.— Была открыта в присутствии представителей эквадорских властей 21 января 1964 года».
И ниже на белом мраморе: «Республика Эквадор. Галапагосы — Национальный парк. Напоминаем уважаемым посетителям, что реликтовая фауна и флора этих островов находятся под строгой охраной закона».
Просторные вольеры отгорожены от дороги метровыми стенками из крупных камней. В вольерах разгуливают черепахи. Эти медленно жуют колючие «блины» опунции, другие еще медленнее передвигаются между поваленными стволами кактусов. Одна забралась в мелкую воду бассейна.
— Не исключено, что вон та, самая крупная, быть может, видела самого Дарвина,— задумчиво молвит Хорхе.— Все жует, жует...
Он ловко перелезает через ограду, садится на корточки перед черепашьей мордой и стрекочет кинокамерой. Потом передает камеру мне:
— Несколько кадров для потомства!.. А вдруг она и вправду видела Дарвина?
Он лукаво подмигивает и встает на спину черепахи. «Доисторический танк» выносит вперед столбообразную лапу, потом другую...
— Поехали, прабабушка! — веселится Хорхе.
— А если увидят работники станции? — говорю я, испытывая неловкость за моего спутника и обиду за черепаху.
— Отругают, конечно,— беспечно отвечает он.— Да ведь с ней от такого наездника ничего не случится. Видели, какие у нее лапы? Она и весит не меньше четверти тонны! Мои семьдесят килограммов для нее — пустяк!
...В стоящем особняком домике размещается музей истории Галапагосских островов. Таблицы, отражающие «цивилизаторскую» деятельность человека, доказывают, что музей правильнее было бы назвать «музеем ущерба», нанесенного архипелагу, прежде чем он был объявлен Национальным парком.
Началось с того, что в 1959 году, когда отмечалось 100-летие выхода в свет труда Дарвина «Происхождение видов», в Брюсселе был основан «фонд Чарлза Дарвина для Галапагосских островов».
Через два года почти три тысячи ученых из разных стран мира, собравшись на Гавайских островах, обратились к эквадорскому правительству с призывом принять эффективные меры с целью сохранить неповторимое богатство, каким являются Галапагосы. Вскоре на архипелаг отправилась международная экспедиция. В течение полутора месяцев специалисты различных научных профилей тщательно обследовали острова. Их рекомендации легли в основу международного научного проекта по сохранению Галапагосских островов.
Вскоре в поселке Пуэрто-Айора в южной части острова Санта-Крус появились строители. На небольшом мысе в бухте Академии выросли первые помещения Дарвинского центра. Официальное его открытие состоялось в январе 1964 года под эгидой ЮНЕСКО. А в 1978 году Межправительственный комитет ЮНЕСКО принял решение объявить Галапагосские острова «природным достоянием человечества».
Наука утверждает, что гигантские черепахи появились примерно 70 миллионов лет тому назад, а родиной их считается Юго-Восточная Азия. Ближайшие родственники галапаго сегодня обитают на атолле Альдабра в Индийском океане, популяция их там в наши дни многочисленна — около 150 тысяч особей. Но это никак не объясняет, как попали галапаго на Галапагосы.
Гигантские черепахи безобидны и беззащитны. Эти свойства животных и хорошее мясо стоили им очень дорого. Четыре века назад черепах здесь было превеликое множество — сейчас остались последние гиганты. Пираты, китобои, рыбаки — все запасались на Галапагосах живым провиантом, способным существовать едва ли не год без воды и пищи. Черепах складывали на судах штабелями, как мешки или тюки.
В конце прошлого века в моду вошел черепаший жир — он ценился выше оливкового масла. И на Галапагосы ринулись охотники за черепахами. Американцы снаряжали экспедицию за экспедицией. В общей сложности, как подсчитали ученые, за четыреста лет, прошедших со времени открытия архипелага, было уничтожено от 200 до 300 тысяч черепах. К началу 80-х годов нашего века количество их сократилось до десяти тысяч.
До недавнего времени, в сущности, вплоть до объявления Галапагосов заповедными островами, обычным делом было захватить одного из гигантов с собой домой — для украшения дворика или как обширную консервную банку с мясом и жиром...
Губительно воздействовали и завезенные человеком на острова козы и коровы, свиньи и ослы, собаки и кошки. Но особенно вредоносными стали нежелательные, но непременные попутчики мореходов — крысы. Одичав и размножившись, новоселы принялись уничтожать растительность и представителей местной фауны, которые не умели защищаться от них. Хищники приспособились к местному«меню» из сухопутных игуан, разоряли птичьи гнезда, но главным образом пожирали яйца или маленьких черепашек. А козы, ослы и коровы уничтожали растительность.
На остров Пинта в 1958 году местный рыбак завез коз. Он рассчитал, что животные размножатся и его семья будет обеспечена свежим мясом. Через десять лет коз было столько, что, съев траву, они сдирали кору с деревьев, объедали ветки кустарников, добрались и до кактусов.
На другой остров — Пинсу в 1959 году тоже завезли несколько коз, и десяток лет спустя число животных достигло... двадцати тысяч. За последние годы здесь было отстреляно в общей сложности около 40 тысяч животных.
В 1971 году управление Национального парка и Дарвинский центр организовали кампанию по борьбе с козами. Но наиболее «хитрые» животные уцелели и множатся. Пока удалось полностью очистить от коз только острова Эспаньола, Санта-Фе и Рабида.
Драматична была судьба черепах, обитавших на Пинсоне (Дункан). В начале 60-х годов перепись показала, что здесь осталось около сотни черепах-пинсон, но все они были старше 50 лет. Вроде бы процесс воспроизводства черепах происходил нормально: самки откладывали яйца, черепашки вылуплялись в срок. Но все они, еще не успев обзавестись твердым панцирем, становились добычей расплодившихся пришельцев — черных крыс.
Ко времени создания Дарвинского центра взрослые черепахи, способные к размножению, оставались далеко не на всех островах. Из 14 видов, существовавших на Галапагосах, до настоящего времени выжило 11, причем популяции большинства из них невелики.
Существует мнение, что когда-то черепахи обитали на всех островах, перемещаясь между ними на кусках пористой вулканической лавы — пемзы. Постепенно «осевшие» животные обособлялись от обитателей других островов, и в результате появились виды, обладающие специфическими признаками.
Так, часть черепах, обосновавшихся на островах, покрытых зарослями высоких кактусов, в ходе эволюции обрела более длинные шеи. Тысячелетиями обгрызали они нижние «лепешки», тянулись все выше за сочным кормом. Выживали из поколения в поколение самые длинношеие. А кактусы... тоже тянулись вверх. Но это, конечно, история веков и тысячелетий весьма отдаленных.
Ныне галапаго, обитающие на Санта-Крусе, Фернандине, Пинсоне Эспаньоле, резко разнятся между собой. А на Исабеле в каждом из шести крупных кратеров обитают черепахи только одной разновидности, отличающиеся от соседней.
И все же отдельным видам, по мнению сотрудников Дарвинского центра, все еще грозит вымирание: не всегда удается обеспечить условия, гарантирующие размножение черепах. Пример тому — знаменитый Одинокий Джордж. Этот огромный самец, обнаруженный в 1971 году и вывезенный с Пинты,— единственный представитель вида. И хотя фонд Чарлза Дарвина предложил десять тысяч долларов за самку черепахи-пинта, до сих пор поиски пары для Одинокого Джорджа не увенчались успехом. Нет пинты ни в государственных, ни в частных зоопарках, нет нигде в мире. Со смертью Одинокого Джорджа исчезнет сам вид черепах-пинта...
Заместитель директора центра биолог Хосе Каньон рассказал мне:
— Станция называется международной. И она в полной мере оправдывает этот титул. Здесь работали ученые из Англии, Польши, США. Сюда заходило советское научно-исследовательское судно «Академик Курчатов».
Ученые Дарвинского центра вместе со служащими Национального парка большие усилия прилагают для борьбы с животными-«иммигрантами», которые водятся главным образом на тех пяти островах, где живут люди. Но средств на уничтожение одичавших собак, кошек, свиней, коз крайне мало.
Большая часть средств предоставляется по каналам ЮНЕСКО. Но их хватает на удовлетворение лишь первоначальных нужд Дарвинского центра. Нечего и говорить, что приехать сюда для исследовательской работы зачастую не могут не только ученые других стран, но и сами эквадорцы.
— Мы занимаемся изучением флоры и фауны архипелага в комплексе,— рассказывал Хосе Каньон.— Например, изучаем сухопутных игуан, охраняем их и по возможности переселяем на те острова, где популяции по каким-то причинам сократились. Но перед черепахами человек в особом долгу — они больше других представителей фауны пострадали от его «цивилизаторской» деятельности.
...В зарослях кустарников и кактусов находим знаменитый черепаший питомник. Ариас, не раз тут бывавший, исчезает за дверью служебного помещения и вскоре возвращается в сопровождении черноволосого, с бронзовым от загара лицом человека, сравнительно молодого, держащегося уверенно и с достоинством.
— Педро — главный черепаховед,— коротко представляет его Ариас.
Педро начал работать здесь лет двенадцать назад, сразу после окончания естественного факультета Гуаякильского университета. Он здешний старожил и большой знаток своего дела.
— Черепашки, на спинках которых вы видите белые цифры 78 и 80, взяты с острова Пинсон. А другие, с цифрой 79,— с Эспаньолы, — объясняет Педро.— Когда они подрастут, вернем на родные острова.
За толстым стеклом террариума ползают десятки малюток. Белые пятнышки на спинках делают их похожими на заводные игрушки.
— Есть тут и «аборигены», уроженцы Санта-Круса. Они тоже нуждаются в помощи,— продолжает главный черепаховед.— Начали работу со сбора яиц. Наши сотрудники регулярно объезжают острова и ищут в песке на пляжах яйца, собирают в корзины, доставляют в питомник и закладывают в инкубатор. Через восемь месяцев появляются малютки. В террариуме они в полной безопасности.
— Сколько же времени они растут в «детском саду»? — спрашиваю я.
— Четыре-пять лет. За это время достигают довольно крупных размеров и, главное, обзаводятся столь прочными панцирями, что можно смело возвращать малышей на родные пляжи.
— Когда началась работа? — вступает в беседу Ариас, занятый до этого фотографированием черепашек.
— Да сразу же после решения о создании Дарвинской станции.
Служебные помещения еще строились, а ученые уже принялись обследовать острова. Начали с Эспаньолы. Яиц там найти не смогли, видно, все пожрали крысы. Да и взрослых черепах было немного. Поэтому поймали нескольких самок и самца и привезли в питомник. Здесь они дали потомство. В конечном счете около сотни выращенных особей были возвращены на Эспаньолу, где они превосходно себя чувствуют.
С черепахами-пинсон дело обстояло иначе. Собрали яйца, поместили их в инкубатор и вырастили черепашек здесь, в террариумах. Теперь и этому виду вымирание не грозит, по меньшей мере в обозримом будущем. До 1977 года на острова было возвращено более трехсот спасенных черепах. И вот что важно: с тех пор, как ученые-биологи взяли на себя охрану архипелага, не исчезло больше ни одного вида.
— А черепахи в вольерах, их зачем там содержат?
— Там черепахи с разных островов, где популяции заметно уменьшились. В вольерах они находятся под постоянным наблюдением ученых, о них заботятся, здесь больше шансов сохранить яйца, а следовательно, и потомство.
— Что же нужно, по вашему мнению, чтобы восстановить сократившиеся популяции отдельных видов?
— Настойчивая, терпеливая работа, время и, конечно, средства,— отвечает Педро.— Это, так сказать, внутренняя сторона дела. Но есть еще и внешняя. Например, нужны более эффективные меры в регулировании туризма, оградить архипелаг от загрязнения. Много вопросов возникает и в связи с хозяйственной деятельностью местного населения.
— И надолго затянется эта работа?
— Пока галапаго и другие эндемики архипелага не будут полностью избавлены от угрозы вымирания.
Не могу сказать, что до встречи с Педро я ничего не знал о черепахах. Знал, например, что черепахи-галапаго едва ли не самые почтенные долгожители на нашей планете — они могут жить 200—250 лет, и поэтому изучать их развитие человеку чрезвычайно трудно. Чтобы проследить судьбу одной черепахи, нужно жизнь человека продлить в несколько раз. Я вспомнил заметку из перуанского журнала:
«В то время как останки Дарвина покоятся с 1882 года в Вестминстере, некоторые из тех черепах, с которыми он «познакомился» во время своего пребывания на островах, разгуливают — правда, не очень быстро, зато довольные собой,— на Галапагосах».
Но то, что рассказывал Педро, разумеется, было весьма интересно.
— Давайте сходим к вольерам. На месте, на живых черепахах, легче объяснить принципиальные отличия между двумя основными видами...
Раз в год, когда наступает пора воспроизводства, самки-галапаго спускаются с высоких — влажных — мест острова на прибрежные, более сухие зоны. В иссушенной бурой почве они вырывают ямки, «работая» порой по 12—14 часов кряду. Каждая самка откладывает от трех до шести яиц величиной с крупный бильярдный шар, прикрывая кладку слепленной из земли плотной коркой. Потомству, чтобы появиться на свет, предстоит самому проламывать эту тонкую, но достаточно прочную защитную «крышу».
— Вы хорошо помните внешний вид морских черепах? — неожиданно обращается ко мне Педро.
Я вспоминаю чучела небольшой черепахи-карея, что хранится дома, и метровой кагуамы, попавшей в рыбацкие сети на панамском архипелаге Сан-Блас, и киваю головой.
— Все же я позволю себе напомнить, что у морской черепахи панцирь как бы сглажен, приплюснут, сравнительно тонкие лапы имеют форму лопастей. Панцирь галапаго более горбатый, а лапы толстые, как полено. У сухопутных гигантов скелет — единое целое с панцирем, и дыхательная система особая, скованная чрезвычайно прочным панцирем, который не дает черепахе в отличие от других позвоночных расти в высоту.
Вот они, в тень попрятались,— показывает Педро на поваленные стволы кактусов. Он перелезает через ограду и щекочет хворостиной под панцирем, заставляя одну черепаху выбраться из убежища.— В зависимости от климата «своего» острова панцирь у них либо горбом, либо седлам,— поясняет он.— Эта черепаха — уроженка Эспаньолы. Видите, у нее над шеей этакий раструб? Объясняется это просто. Климат на Эспаньоле засушливый, растительность скудная, листья кактусов и ветки кустарников находятся на высоте выше метра. Растения эти эволюционировали — тянулись ввысь. Черепахам на засушливых островах, чтобы добыть пищу, пришлось вытягивать шею, задирать голову. Результат налицо: у них длинные и не очень толстые лапы и шея, да и весят они поменьше.
Видите, пара гигантов дремлет на солнышке? Они — тяжелые, массивные, лапы у них короткие, столбообразные. Они с Санта-Круса. Здесь влажный климат и пышная растительность, кактусы низкорослы. И черепахам нет нужды тянуть голову вверх. Панцирь у них округлый, овальной формы — он позволяет свободно двигать шеей в стороны, но не вверх.
Напоследок решаюсь задать Педро еще один вопрос:
— Откуда сейчас, в конце XX века, когда все в мире столь тесно взаимосвязано и взаимозависимо, фауне и флоре Галапагосов грозят наибольшие опасности?
— От одичавших домашних животных и от крыс,— не раздумывая отвечает Педро.— Адаптация к естественной среде обитания у них феноменальная. Если «аборигены» приспосабливались к условиям жизни на островах сотни тысяч лет, то «иммигрантам» для этого потребовалось всего несколько десятков лет.
Даже мы, биологи, не знаем, какими средствами следует вести борьбу. Если уничтожать сорные, привозные растения с помощью пестицидов, пострадает и местная, реликтовая, флора. Еще более осторожного подхода к себе требует фауна архипелага...
Вадим Листов
Окончание следует
