Ноги ощутили едва заметный подъем, и мы невольно замедлили шаги. Оказавшись на небольшом холме, стянутом асфальтовой коркой и придавленном плоским зданием, мой спутник сказал:
— Это и есть Керкинитида...
Мимо нас прогудела поливальная машина, вползла на вершину холма, брызнула холодным веером и понесла его над газоном. Темные струйки пробежали, сплетаясь, по асфальту и с шорохом соскользнули по желтой стене раскопа, которая спускалась вниз широкими уступами. На его другом, отвесном краю, росло дерево, перепоясанное полосой красной краски. Корни уходили на глубину двадцати пяти веков и упирались в желтые камни древнего города. Именно он и заставил меня приехать в Евпаторию.
Керкинитида лежала у нас под ногами. По обеим сторонам расчищенной улицы, вытянувшейся по ходу солнца, угадывались целые кварталы жилых домов: ровные кладки стен, гладкие земляные полы, очаги; четкая окружность уличного колодца; крохотные дворики, вымощенные камнем...
Здесь, в двух шагах от края раскопа, был найден уникальный археологический памятник — осколок амфоры, на котором вырезаны восемь строчек древнегреческого текста. Ученые уверены: эта надпись приоткроет завесу тайны над историей Керкинитиды — города, о котором до недавних пор не было известно почти ничего.
«Немногие маленькие города вызывали по отношению к себе такое непропорциональное количество споров, как Керкинитида»,— писал еще в начале века видный английский историк Э. Миннз. Единственное, что не вызывало сомнения,— сам факт существования города. Уже в незапамятные античные времена Гекатей Милетский, Геродот, Страбон упоминали о нем в своих сочинениях. Правда, Геродот писал о КАРКИНИТИДЕ, а более поздние авторы — о КЕРКИНИТИДЕ...
Вот тут-то и начинались мучения исследователей. Разночтение названий наводило на мысль о двух разных городах.
В XIX веке вокруг свидетельств античных авторов особо жарко кипели кабинетные страсти. Предположительно Керкинитиду помещали от Каланчака до Евпатории. Потом в Херсонесе были найдены присяга граждан этого полиса и декрет в честь Диофанта, полководца, освободившего греческие города Крыма от скифов. В обоих документах упоминалась Керкинитида. Искать ее в районе Евпатории стали по двум причинам: во-первых, здесь попадались монеты, на которых были выбиты буквы «КЕРК»; во-вторых, давно известный некрополь (любое строительство в центре Евпатории тревожило древние могилы) указывал на то, что где-то рядом должен быть эллинистический город.
Но... Над Керкинитидой словно тяготело проклятье. Как напишет много позже один из ее исследователей, «вряд ли еще какому-нибудь античному городу Северного Причерноморья столь же не повезло с полевыми исследованиями, как Керкинитиде...».
Первые раскопки проводил в 1895—1897 годах петербургский инженер Н. Ф. Романченко. Керкинитиду он не нашел, зато открыл возле Мойнакского озера сельские усадьбы керкинитов. Работы его были далеки от совершенства: «испорченные» (с отбитым носиком) терракотовые статуэтки он выбрасывал... Романченко собрал крупную коллекцию монет, которая и стоила ему жизни. Коллекция поступила в фонды Эрмитажа.
В 1917 году Императорская археологическая комиссия поручила раскопки в Евпатории Л. А. Моисееву. Он открыл Керкинитиду, нашел ее на месте бывшего Евпаторийского карантина, у порта. Однако Моисеев смог вернуться к раскопкам только в 1929 году. За два года он проделал громадную работу, и... не обработанные вовремя материалы были утеряны для науки... Едва ли найдется в мировой археологии подобный случай: под обитаемым городом лежал другой, целиком сохранившийся древний город, и на протяжении столетий об этом никто не догадывался!
В 1950 году к изучению Евпаторийского городища приступила экспедиция Ленинградского отделения Института археологии АН СССР под руководством М. А. Наливкиной. Но уже через два года раскопки были свернуты — на территории санатория, где находилась Керкинитида, закипело строительство...
Когда в 1979 году на территории санатория стали прокладывать новую теплотрассу, черепки, посыпавшиеся из ковша экскаватора, никого не взволновали. Это в Евпатории обычное дело: стоит начать копать траншею — и зацепишь черепки или кости. Пришлось, правда, работы приостановить: по закону об охране памятников без согласия археологов продолжать их было нельзя...
Так, в 1980 году был создан Евпаторийский отряд Крымской археологической экспедиции, а с 1984 года — Западно-Крымская археологическая экспедиция. С первых же дней организацией работы здесь занимался Вадим Кутайсов, выпускник Симферопольского университета, воспитанник выдающегося крымского археолога О. И. Домбровского. А два года назад Вадим Александрович стал начальником этой экспедиции. О человеке, которому выпало руководить Западно-Крымской, смело можно сказать — родился в рубашке. Керкинитида словно ждала своего часа — находки последовали одна за другой. И какие находки! До недавнего времени из всех вопросов, испокон веков волновавших историков: кто основал город, найденный в Евпатории? Какова его история? И Керкинитида ли это вообще? — конкретно нельзя было ответить ни на один...
— Смотрите, жилая застройка V—IV веков до нашей эры сохранилась полностью,— от яркого солнца Кутайсов щурится.— Это же единственный во всем мире случай! Даже в Афинах от жилой застройки того же периода остались лишь отдельные сооружения и узлы...
На следующее утро я отправилась на базу археологов. Давным-давно здесь был монастырь дервишей — теккие. Его могучая ограда сложена из таких же камней, как и дома Керкинитиды. К ограде и притулилось одноэтажное строеньице, где живут археологи.
Побеленная комнатка кажется неестественно пустой. По углам расположились стол, холодильник и амфора, склеенная из обломков, почти целая. Я смотрю на нее и слушаю рассказ Кутайсова...
...В тот вечер, четыре года назад, он пришел на раскоп с фотоаппаратом — надо было заснять зачищенный утром и уже зарисованный участок оборонительной стены. Потом можно было спокойно разбирать верхние, более поздние постройки, чтобы исследовать нижние культурные слои: если надо, разобранное нетрудно восстановить.
Почти не глядя под ноги, привычно перешагивая через торчащие камни, Вадим спустился в раскоп. Рустованные, плотно подогнанные мощные блоки желтого песчаника смотрелись великолепно, а выступы стены видны были особенно хорошо.
«А ведь стена должна была защищать город от греков,— внезапно понял он.— Для защиты от скифов строители возводили обычные, прямые стены, усиленные башнями. Фланкируемый участок обороны явно предполагает тактику боя, принятую в Греции: выступы стены увеличивают сектор обстрела... Да, именно так строили в материковой Греции во время Пелопоннесской войны...»
Вадим Александрович берет у меня ручку и на чистом листе бумаги чертит зигзаг:
— Вот так выглядела стена сверху.
Без чертежа не обойтись. Там, где веками стояла стена, теперь торчит тупая челюсть бульдозера — у нынешних строителей свои заботы. Но почему Кутайсов считает, что стена должна была защищать город от греков?
Во второй половине IV века до нашей эры Керкинитида вошла в состав Херсонесского государства. Примерно спустя четверть века и построили городскую оборонительную стену. До сих пор считалось, что возводили ее херсонесские мастера, то есть тогда, когда Керкинитида потеряла свою самостоятельность. Но в таком случае она должна была защищать только от местных племен? Чего ради строителям усложнять себе задачу?.. Стена никак «не укладывается» в рамки принятой теории.
— Вот потому-то мы и пришли к выводу,— говорит Кутайсов,— что стена была построена не после, а до присоединения к Херсонесу, чтобы именно от его притязаний оградить Керкинитиду.
Ко времени основания Херсонеса, в конце V века до нашей эры, Керкинитида существовала уже более сотни лет. Между тем история западного Крыма хорошо известна лишь с тех пор, как тут сложилось Херсонесское государство. Фланкированный же участок оборонительной стены — первое реальное доказательство того, что в IV веке до нашей эры отношения между Керкинитидой и Херсонесом были далеко не мирными.
— Раз Керкинитида могла спорить с таким могучим соседом, значит, она была достаточно сильна,— продолжает Вадим Александрович.— К тому же мощная стена, добротно сложенная, говорит о богатстве города.
— Но ведь Керкинитиду принято считать маленьким, незаметным в истории городком.
— Конечно, территория ее была невелика — около пяти с половиной гектаров, но расти ей мешали море и лиман, окружавшие город с трех сторон. Кстати, для застройки Керкинитиды характерна одна интересная особенность. Везде — ив Греции, и в колониях — жилые дома строились по стандарту, площадью не меньше двухсот квадратных метров. А здесь средняя площадь домов не превышает половины установленной нормы.
Если предположить, что город был богат и благополучен, то тогда он имел наверняка и обширную хору — земельные угодья. Существовали и торговые связи с другими греческими поселениями и местными жителями. Значит, вполне возможно, что VI—V века до нашей эры в западном Крыму прошли под знаком Керкинитиды?
Доказательства этому скоро появились.
В 1982 году археологи нашли тяжелую — 28 граммов — литую бронзовую монету, на аверсе которой был изображен дельфин, а на реверсе две буквы — КА. Она стала одной из наиболее ценных евпаторийских находок. Во-первых, каждый новый тип монет — само по себе значительное открытие: почти все древнегреческие монеты описаны еще в дореволюционных каталогах. Во-вторых, монета с дельфином дает ответ сразу на несколько вопросов. Буквы КА означают — Каркинитида, более древнее, дохерсонесское название города. Это доказательство того, что Каркинитида и Керкинитида — один и тот же город. И уже в V веке до нашей эры он выпускал свои деньги.
— А ведь еще несколько лет назад считалось,— вздыхает Кутайсов,— что Керкинитида не имела своих денег, пока не вошла в состав Херсонесского государства. Прежде, мол, была слишком мала и ничтожна. А выпускать свои деньги мог только благополучный и богатый город. Но ведь в разное время в Евпатории было найдено семь литых монет меньшего размера с изображением дельфина и буквы К. Наша монета явно вписывается в один ряд с ними, как, скажем, пятак — в ряд с копейкой. В Ольвии, колонии, основанной на берегу Черного моря выходцами из Милета, найдены монеты (правда, не двух, а трех номиналов), которые чем-то напоминают евпаторийские. Вес, размер, изображение дельфина...
— Выходит, — настораживаюсь я,— что вопрос о происхождении Керкинитиды наконец решен?..
Так кто основал город? Ряд ученых считает, что Керкинитида, так же как и Херсонес, город дорийский и их основали выходцы из одной метрополии — Гераклеи Понтийской. Археологические материалы вроде бы подтверждали раньше эту теорию. Но существовала и другая точка зрения: Керкинитида — город ионийский и основали его, очевидно, колонисты из Милета.
Если так, значит, сферы влияния ионийцев и дорийцев в Северном Причерноморье были в IV веке до нашей эры существенно распределены?
— Исследуя монеты, приходишь к выводу о сходных путях развития Ольвии и Керкинитиды,— соглашается Кутайсов,— о традиции, вынесенной из общего центра происхождения. Кроме того, изображение дельфина — атрибут Аполлона. Дельфия, божества, почитаемого именно в Милете.
Он замолкает, выжидательно смотрит на меня. И я задаю вопрос, ответ на который, казалось бы, уже очевиден:
— Во многих научных работах, даже в последних, встречается оговорка: «Евпаторийское городище, отождествляемое с Керкинитидой». Разве остались еще какие-то сомнения?
Кутайсов отвечает, пожалуй, слишком твердо:
— Не можем мы пока считать, что тождество нашего городища и Керкинитиды доказано окончательно. Мы ведь не нашли в городе ни одной надписи, где встретилось бы название — Керкинитида. Значит, безоговорочно утверждать, что это она и есть, пока нельзя...
В археологии существуют вопросы, которые можно решить, лишь обладая письменными источниками. Увы, скупые строки древних авторов не проливают свет на историю Керкинитиды. Остается надежда на надписи — декреты, надгробные стелы, граффити. История Херсонеса хорошо известна именно потому, что есть Присяга и Декрет в честь Диофанта. А в Керкинитиде найдена всего одна лапидарная надпись — стела с обычного захоронения. К тому же сделана она на дорийском диалекте, что всегда вдохновляло сторонников дорийского происхождения города. Обломки керамики встречались лишь с отдельными буквами или обрывками слов, обозначавшими либо имя хозяина посуды, либо посвящения божествам. На узловые вопросы истории такие надписи не дают ответа...
Еще ничего не известно о взаимоотношениях греков в VI—IV веках до нашей эры с коренным населением. При раскопках встречается скифская керамика, и можно предположить, что в Керкинитиде жили женщины из скифских племен. И может, из экономии вся греческая посуда в Керкинитиде была привозная — или, тоскуя по дому, лепили они потихоньку свои горшки?.. Но это не объясняет, как уживались на одной земле два разных народа. Здесь могут помочь находки древних надписей. Лучше всего лапидарные, высеченные на камне, декреты. Да, искать их надо, конечно, на агоре, а не в жилых кварталах. Но до агоры не добраться, этот участок земли под городскими постройками. Кутайсов же с первого дня был убежден, что в нетронутой земле Керкинитиды надписи обязательно должны быть. И вот год назад на раскопе № 1, которым руководит Александр Пуздровский, произошло чрезвычайное событие...
Последний культурный слой городища лежит ниже уровня грунтовых вод. Все, что там находят, облеплено липкой грязью. Бесформенные глинистые комки складывают в тачку и везут наверх, где и приводят в соответствующий вид.
Пуздровский пришел к ребятам, которые мыли керамику, просто узнать, как идут дела. Глянул в ящик с уже чистыми обломками — и остолбенел. Один из них был испещрен знаками. Он выхватил его из ящика. «ΑΠΑΤΟΡΙΟΣΝΕΟΜΝ ΝΙΩΙ» — «Апаторий — Невмению...» — с ходу прочел Саша первую строчку. Заволновавшись, скользнул взглядом по тексту, а наткнувшись на последнее слово, сразу забыл обо всем: «ΣΚΥΘΑΣ». Скифы!
— Эта находка,— говорит Кутайсов,— определенно заставляет по-новому взглянуть на историю Керкинитиды...
У городских ворот Анакреон резко натянул повод. Конь зло запрядал ушами, но, подчиняясь твердой руке всадника, сократил размашистый галоп и пошел легкой рысью. На узких улицах Керкинитиды коня приходилось сдерживать, чтобы ненароком не зацепить прохожего. Торопиться уже некуда: вот он, дом управляющего, у самой городской стены.
Анакреон спешился у знакомой калитки. Сейчас он передаст записку хозяина управляющему, а потом будет свободен весь вечер. Тут уж он наверстает упущенное. Две луны пришлось ждать, пока пошлют его в город с поручением.
Не успел он привязать коня, как калитка распахнулась и на улицу стремительно шагнул сам управляющий. Был он явно разгневан: лицо побагровело, кривившиеся губы бормотали проклятья.
— Приветствую тебя, Невмений,— юноша заторопился, боясь, что рассерженный управляющий скроется и его придется дожидаться.— Хозяин прислал тебе письмо, а на словах велел передать...
Невмений резко повернулся к нему:
— Вся, вся партия солонины испортилась! Проклятый торговец обманул меня.
Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, но в ту минуту за городской стеной поднялся шум и крик. Через стену полетели стрелы с привязанными к ним горящими пучками травы. Пронзительно завизжали женщины. Толпа от ворот ринулась прочь. Поток охваченных паникой людей подхватил и понес Анакреона. Он выронил глиняное послание, и его затоптали в грязь.
— Вполне вероятно, что это могло произойти и так,— предполагает Кутайсов,— а возможно, и иначе. Мы можем только гадать. Вот когда Элла Исааковна расшифрует письмо, кое-что здорово прояснится...
— Конечно, прежде всего вы хотите увидеть его?
Профессор Элла Исааковна Соломоник, доктор исторических наук, протягивает мне небольшую коробочку, накрытую стеклом. Под ним черепок обожженной глины. На его гладкой поверхности вырезаны изумительно четкие, ясные строчки.
Письмо на керамике — редчайшая находка. Древнегреческие письма — вообще редкость. На всей огромной территории, в древности заселенной греками, найдено только полтора десятка (!) частных писем эллинистического времени (См. «Вокруг света» № 6 за 1978 г. Ю. Виноградов «Письма из Ольвии» .). Почему? Всеобщая грамотность древних греков — вне сомнения. О ней свидетельствуют результаты раскопок. Значит, письма были, но не сохранились, потому что писали их на каком-то недолговечном материале. Но на каком?
— Вероятно, основным материалом для письма был египетский папирус,— полагает Элла Исааковна.— Греция вела широкую торговлю с Египтом. Писали еще и на диптихах, складных дощечках, покрытых воском. Во влажном морском климате и то и другое бесследно истлело. Лишь свинцовые пластинки и керамика сохранились.
Вот заодно и объяснение определенного однообразия керамических надписей! Характер их соответствовал материалу: поэмы писали на дорогом привозном папирусе, а на керамике — что попроще.
— Наше письмо выделяется среди всех других,— продолжает профессор,— прежде всего сохранностью. Например, три письма с афинской агоры столь фрагментарны, что прочесть их не удалось. Сохранность нашего письма исключительна. Строчки не доходят до краев обломка — значит, он цел и перед нами — весь текст! Более того, керамические надписи нередко бывают затерты, а в нашем случае частично стерты лишь две-три буквы,— Элла Исааковна легко касается коричневатой поверхности.
— Письмо Апатория уникально еще и по другой причине: оно — большое. «Мандат, сын Фиса — Да. Приду». Вот и весь текст единственного уже опубликованного крымского письма. Надпись была сделана на амфоре, которую, видимо, наполняли оливковым маслом или вином, и предназначалась она в подарок женщине по имени Да.
Но что же все-таки нацарапал в своем послании Апаторий? Пока этого точно не скажет никто. Вроде бы четкие, аккуратно вырезанные строчки, а перевести их сразу невозможно. Письмо — особо трудный источник. Это, по сути, одна половина беседы: отправитель и адресат знали друг друга, как и то, о чем шла речь. Предмет излагали коротко: им не нужны были те подробности, которых ученым так не хватает. Взять любой документ, хотя бы декрет: он пишется по установленной форме. В письме же более или менее стандартны только обращение, приветствие и концовка. Содержание же уникально. В тексте могут быть новые, неизвестные исследователям слова. Индивидуальна и форма изложения.
Взявшись год назад за расшифровку письма, Элла Исааковна не обольщалась — работа предстояла громадная. Но одно, очень важное открытие было сделано сразу. Еще в экспедиции археологи определили, что амфора, на осколке которой и нацарапано послание, была сделана на ионийском острове Фасос. Только для фасосской глины характерны золотистые вкрапления на светло-коричневом, чуть отдающем красным фоне. Однако этот факт сам по себе еще ничего не доказывал. Впервые вглядевшись в написание слов, исследователь заметила одну особенность: в известном буквосочетании «ΟΥ» явно не хватало буквы «Υ». «ΑΠΑΤΟΥΡ ΙΟΣΝΟΥ ΜΗΝΙΩΙ» — вот как выглядели бы имена, будь они написаны на койне — общегреческом языке, сложившемся в Аттике. И слова, стоящие во второй строчке: «ΤΟΣΤΑΡΙΧΟΣ» (соленая рыба) — на койне писались бы иначе: «ΤΟΥΣ ΤΑΡΙΧΟΥΣ». Без сомнения, текст написан на ионийском диалекте!
«Отсутствие материалов... не позволяет пока использовать языковые данные для решения... вопроса об ионийском или дорийском происхождении Керкинитиды»,— писала ранее Э. И. Соломоник в своей книге «Граффити с хоры Херсонеса». И вот — этот недостающий материал.
Элла Исааковна раскрыла книгу, нашла нужную таблицу.
— К счастью для нас, греки твердо придерживались канонов чистописания: «почерк» был почти одинаков у всех. Написание букв менялось со временем, что дает возможность датировать тексты по шрифту. Взгляните,— Элла Исааковна отмечает в таблице такую же «омегу», как на черепке, потом отыскивает такую же «сигму» и «альфу».— Все буквы дают один и тот же период — конец V века до нашей эры.
Археологические данные подтверждают этот результат. В одном культурном слое с письмом были найдены ручки амфор, клейма на которых позволяют датировать слой 425—400 годами до нашей эры.
Значит, письмо Апатория — одно из самых древних в Северном Причерноморье.
Значит, это самая ранняя крымская надпись, где упоминаются скифы!..
«Скифы» — это конец текста, последнее слово. И как бы ни было оно важно, заниматься им надо не во-первых: расшифровка надписей ведется в определенном порядке. Прежде всего нужно разделить сплошные строчки на отдельные слова и восстановить знаки препинания. Потом нужно приступать к анализу текста в целом.
Снова в руках у Эллы Исааковны коробочка с письмом.
— Сначала разберемся с отправителем.
Я смотрю на буквы: как глубоко и твердо они прорезаны. Саша Пуздровский, а его назвать слабым никак нельзя, пытался что-то нацарапать на таком же черепке острым стальным ножом. Свежие царапины выглядели неплохо. Но когда черепок сполоснули в луже, а потом протерли — они почти исчезли. Пожалуй, Апаторий на здоровье не жаловался...
— И еще он был не вполне грамотен,— смеется Элла Исааковна.— Ошибок в письме нет, но стилистика прихрамывает: посмотрите, сколько раз повторяется союз «и» — «KAI». Видимо, ему не приходилось писать ничего, кроме таких вот деловых записок.
Первые предположения подтвердились: письмо имеет деловой, а точнее — торговый характер. Очевидно, хозяин пишет зависимому лицу, вероятнее всего, управляющему: тон письма приказной, формулы вежливости отсутствуют. Вместе с тем хозяин велит ему совершить довольно сложные, ответственные действия: «отправь домой соленую рыбу» (то есть партию соленой рыбы) — так переводится первая фраза.
Дальше явно следует перечисление товаров и действий, которые надо с ними произвести. Но вот в чем загвоздка: у одних слов множество значений, других просто нет в словарях.
Но главные трудности вызвала наиболее важная, увенчанная словом «скифы», последняя фраза. Сначала те самые две-три стершиеся буквы в конце шестой строчки чуть не направили исследование по ложному пути. Казалось, непонятное слово легко восстановить. Сам контекст как будто помогал вычислить его. «OVDOS» — дорога, и тогда последнее предложение можно понять так: «Узнай дорогу к скифам». Но чем дольше Элла Исааковна работала над письмом, тем более убеждалась в том, что это совсем другое слово. И тогда текст приобретал неожиданный, поразительный смысл. Перепроверяя себя, снова и снова возвращалась она к предыдущим фразам, пытаясь перевести их как можно точнее.
Глядя на этот невзрачный тусклый черепок, я еще раз повторяю уже знакомые мне, начертанные на нем слова: сбруя (снаряжение? вьюки?), веревки, волы... А ведь все это необходимо именно кочевому народу! Может, Апаторий приказывает продать их или приготовить к продаже?..
— Рано, рано делать выводы,— говорит Элла Исааковна.— Пока можно сказать одно: для истории Крыма это самая ранняя надпись, где упоминаются какие-то взаимоотношения греков со скифами. Самая ранняя и пока единственная для целой эпохи...
Ольга Алексеева / Фото автора
