Остров Новая Гвинея давно заслужил титул «рая для этнографов». Это в равной мере относится и к принадлежащему Индонезии Западному Ириану, и к занимающему восточную часть острова молодому государству Папуа — Новая Гвинея. Чтобы не быть голословными, скажем только, что, по подсчетам специалистов, в Папуа — Новой Гвинее на три миллиона жителей приходится семьсот различных диалектов. Сведения эти достаточно приблизительны, ибо точного подсчета населения пока никто не производил, а в вопросе о том, что считать языком, а что диалектом, ученые мужи ведут ожесточенные баталии не один десяток лет. Однако цифры эти дают представление об огромном разнообразии племен и культур гигантского острова.
В каждой горной долине живет племя, не похожее на соседнее, его можно изучать, строить теории и потом выпустить монографию. Если пришелец будет вести себя мирно, не вмешиваться во внутреннюю жизнь племени и к тому же окажется достаточно щедрым, он может быть уверен в гостеприимстве изучаемого племени.
К сожалению, папуас, попав в чуждую долину, может быть уверен в обратном: его встретят недоверчиво, скорее всего враждебно и, возможно, убьют. Впрочем, возможно, и не убьют — народ теперь стал цивилизованнее, да и у полиции есть вертолеты. Но все равно чувствовать себя чужак в соседней долине будет крайне неуютно. Вражда долин проявляется в самых разных формах — вплоть до войны.
И это одна из главных причин, по которой рай для этнографов равнозначен аду для любого правительства. Особенно если и правительство, и государственный аппарат созданы совсем недавно и должным опытом пока не обладают.
Но это правительство гораздо лучше представляет себе свой народ, его обычаи, верования и предрассудки, чем самые опытные, но чужие чиновники.
То, что прежде всего нужно установить мир между племенами, было ясно давно. К этому выводу приходили и весьма многие из самих папуасов. В канун провозглашения независимости этнографы опрашивали жителей глухих деревень о том, что они думают о будущем. Вопрос межплеменного мира был одним из важнейших.
...Есть в южной части Папуа — Новой Гвинеи обширная долина Менди. Здесь живет несколько племен, и между ними издавна царит мир. И самая в этом большая заслуга — у казуара, мрачной черной птицы, не склонной к семейной жизни. Казуар не умеет летать, зато очень быстро бегает, а ростом достигает метра восьмидесяти. Он агрессивен и предпочитает нападать. Своими сильными трехпалыми ногами со стальными когтями казуар способен распороть живот охотнику одним ударом. Голову его венчают разноцветные перья, и из-за этих перьев на него всегда охотились, потому что казуаровый плюмаж — важнейшая часть головного убора горских воинов.
Папуасы долины Менди с незапамятных времен ловили казуаров живьем. Это занятие требует незаурядной смелости, ловкости и силы. И много времени. Поэтому богатство семьи определялось количеством казуаров, содержимых в клетках у хижины. Казуарами платили выкуп за невесту — две птицы за красивую молодую девушку. Помогала жениху вся его родня, и это мероприятие отнимало не один день у всех взрослых мужчин рода.
Птицы служили, так сказать, валютой для самых важных случаев. С течением времени проникла в долину Менди денежная система, завелось в хижинах немного долларов, зато поубавилось в окрестностях казуаров. Птиц начали доставлять из все более и более отдаленных мест. Стокилограммовую птицу тащили в тяжелых деревянных клетках носильщики, покупавшие их у охотников за деньги. Дорога длилась неделями, и, соответственно, с каждым днем возрастала цена. Птенец стоил от десяти до двадцати австралийских долларов, а красивый взрослый самец — до пятисот. Цена немалая, если учесть, что годовой доход среднего горца в десять раз меньше. Во всех вместе деревнях долины Менди обычно содержится примерно тысяча казуаров — как деньги в банке.
Но приходит день, когда между двумя деревнями или двумя родами назревает конфликт. В хижинах готовят стрелы, натягивают луки, точат тяжелые ножи-паранги. И когда конфликт вот-вот готов вылиться в войну, из деревни в деревню идут посредники — третья сторона, стоящая вне спора. После переговоров устанавливают день встречи враждующих. За несколько суток до него на обширном поле выставляют клетки с казуарами. Клетки стоят рядами, иной раз растянувшись метров на сто.
В установленный день выходят раскрашенные воины обеих сторон, сопровождаемые семьями. В песнях, полных едкой иронии, они перечисляют все обиды, причиненные противниками. Они пляшут боевые танцы и потрясают копьями. Противная сторона отвечает обвинениями и предъявляет свой длинный список обид и несправедливостей. Враги тоже танцуют, наглядно показывая, что сделают обидчикам и притеснителям.
Когда все уже спето, а танцоры утомленно опускаются на траву, наиболее уважаемый человек в деревне выходит к казуаровым клеткам и представляет врагу их владельцев. Близится апогей. Молодые воины осторожно просовывают руки между кольев, гладят и ласкают птиц, пока не усыпят их недоверчивость. И тут — ударами парангов отрубают казуарам головы.
Потом казуарье мясо, испеченное на угольях, едят обе стороны.
Первый шаг к миру сделан, но до конца спора далеко. Он будет исчерпан через неделю — лишь после того, как все это повторится в деревне противника. Тогда мир считается установленным. Сто, а то и больше казуаров заплатили за него жизнью. Каждая конфликтующая сторона старается ошеломить и подавить неприятеля своим богатством и щедростью. Считается доказанным, что люди, с такой легкостью расстающиеся с имуществом, не пожалеют ничего, если дело приобретет более крутой оборот. Но до этого никогда не доходит. Победителей тут нет, но нет и человеческих жертв.
Однако экономические, если так можно выразиться, последствия такой войны не уступают последствиям войны настоящей. За один день целые деревни приходят в упадок. Нужно срочно приобретать новых казуаров, и вся деревня залезает в долги. Люди продают бродячим торговцам все, вплоть до необходимейшей одежды, благо, нравы долины Менди позволяют обходиться и без нее. Долина, правда, лежит на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, и ночью здесь холодно. К одеялам все уже привыкли, но продают и их.
Взвесив «за» и «против», правительство пришло к выводу, что отсутствие кровопролития — явление, несомненно, позитивное, что тысяча казуаров долины Менде поддерживает лад и порядок лучше, чем такое же количество полицейских.
Поэтому решено было опыт решения межплеменных конфликтов с помощью казуаров распространить среди неохваченных им племен. Пропаганда началась, и ведут ее учителя, полицейские, горцы, пожившие на цивилизованном побережье и заинтересованные в безопасной дороге домой.
Но, с точки зрения охраны природы (а такая проблема существует и на далеком острове), истребление редкого вида пернатых — явление негативное. Затраты тоже непомерно высоки, что препятствует повышению жизненного уровня населения.
В 1975 году столичный отдел охраны природы пригласил специалистов из Новой Зеландии и основал казуаровую ферму. Во главе ее стали биолог Брайан Рид и предприимчивый местный человек по имени Габриэль Аитси.
Сейчас на ферме воспитывается шесть сотен казуаров, и люди могут их покупать по достаточно разумной цене — пока по сто долларов. Ферма применяет научные методы и потому доводит казуара до кондиции гораздо быстрее, чем частные лица. Естественно, что это подорвало бизнес вольных торговцев, и они мало-помалу оставляют в покое живущих в лесах птиц.
Но дирекция столкнулась и с немалыми трудностями. Как мы уже говорили, черная птица-казуар — убежденный противник брака. Самец и самка сходятся лишь на короткий срок, пока не приходит время откладывать яйца. Сразу после этого самец безжалостно изгоняет партнершу, но, правда, проявляет себя нежным и заботливым отцом.
Эти особенности мешают содержать на ферме казуарьи пары, и приходится отыскивать и собирать яйца в лесу. Птенцы появляются на свет в инкубаторе. Казуар, обнаружив исчезновение яиц, срочно подыскивает себе новую пару, и тем увеличивает свой род вновь.
Опыт мирного решения споров получил уже некоторое распространение, хотя в целом до нужного порядка еще далеко. Главное, чтобы люди поняли, что межплеменной мир нужен не только правительству.
Потом можно будет подумать и о казуарах.
Л. Минц
