Борис Сирийский (Боби) — главный механик, Румен Костов — матрос, Петр Андонов (Пешко) — старший офицер, Симеон Идакиев — боцман, легкий водолаз, Юлия Папа зова (Джу) — радистка, Яна Палазова — юнга, Дончо Папа зов — капитан.
Это экипаж яхты Болгарского телевидения «Ливия», на которой впервые, да еще в тяжелый осенне-зимний период было совершено трехмесячное плавание вокруг Европы, пройдено почти 5 тысяч морских миль, или 9 тысяч сухопутных километров. Вероятно, успеху предпринятого путешествия 'Способствовало и участие в нем семьи Папазовых, до этого прошедших на «Тивии» вокруг света, с которыми хорошо знакомы и советские читатели. Но и плавание вокруг Европы связано не только с романтикой, а и с реальным риском, что делает его истинным испытанием человеческих характеров.
— Много трудностей выпало на вашу долю? — спросили мы Симеона Идакиева.
— Достаточно, — улыбнувшись, ответил он. — Были и приключения, и испытания в экстремальных условиях. А подробнее о нашем плавании — здесь. — И Симеон Идакиев положил на стол рукопись своей книги «На яхте вокруг Европы», отрывки из которой мы и предлагаем нашим читателям.
Седьмой день пути. Прекрасная погода, попутный ветер. Под вечер мы подходили к острову Фемарн. Солнце опустилось в огненно-красные облака Его лучи пронзали металлические кружева моста, связывающего остров с материком, и заливали багровым отблеском притихшие у причала яхты и катера. В воздухе витала незримая угроза. Чувство это непередаваемо, вроде состояния беспричинной подавленности человека, которое словами выразить невозможно. Но ясное утро рассеяло тягостное чувство тревоги. На небе ни облачка. Ветер силой 3 — 4 балла кудрявил приветливое море, а до Киля всего 40 миль.
Подняли все паруса и взяли курс на запад. Однако не прошло и двух часов, как погода резко ухудшилась. Ветер изменил направление и подул почти в лоб. Он зримо и стремительно наращивал силу. Стаксель все чаще загребал краем воду. Цвет волн превратился в свинцовый, и они все чаще окатывали вахтенного с головы до ног.
На горизонте росла и набухала, надвигаясь, мрачная черная туча, от которой с огромной скоростью отрывались распластанные рваные облака. Зачастили шквалы, и крен яхты достиг 30 градусов. Было ясно: необходимо срочно менять паруса на штормовые. Вдруг трос стакселя лопнул, и громадное полотнище взметнулось к вершине мачты. Ситуация мгновенно стала критической, крен достиг 45 градусов.
Как сумасшедшие, мы бросились к парусу по сильно накренившейся палубе — о каких-то мерах безопасности размышлять уже было некогда. Парус, словно взбесившийся конь, взмывал, конвульсивно бился, хлопал, а при более сильных порывах ветра грозил смахнуть за борт экипаж. После нескольких минут нечеловеческого напряжения сил все же удалось его обуздать и кое-как закрепить Вздохнули с облегчением. Но ненадолго. К обеду скорость воздушного потока достигла 10—11 степеней по шкале Бофорта, имеющей всего 12 степеней. Жестокий шторм! Море побелело. До Киля оставалось с десяток миль. Яхта с двумя парусами держалась недурно На длинных галсах упорно пробиваемся вперед. Джу и Яна восемь часов просидели закрывшись в каюте
Наконец, где-то около четырех часов вечера заметили бледные очертания залива. Легли в дрейф, но вскоре волны стали биться в борт, крен яхты угрожающе нарастал. Не выдержав напора, оборвался стальной трос второго стакселя, и мы остались с одним парусом: штормовой бизанью. Запустили двигатель и на максимальных оборотах черепашьим шагом двинулись вперед.
Через два часа удалось войти в залив. Опускались вечерние сумерки И без того плохая видимость стала еще хуже. Все глаза проглядели в поисках огней порта в Штрандте. Неожиданно красный луч пробил густую пелену мрака. Пристань оказалась в двухстах метрах! Сбавили обороты, и ветер, будто только этого и ждал, с силой прижал нас к причалу. Попытались перевести «Тивию» в более защищенное от ветра место, но, увы, яхта даже не сдвинулась с места, словно ее приколотили к причалу гвоздями. На пристани собралась толпа немцев. Они не хотели верить, что в такой жестокий шторм мы пришли из Ростока. Но когда увидели оборванный стальной трос, два изодранных в клочья паруса, их традиционная сдержанность исчезла как дым.
На следующий день Дончо отправил в Болгарию радужную депешу. Она начиналась так: «Экипаж и яхта чудесны... Я уже верю в них...»
Мыс Рока и превратности судьбы
19 октября были на траверзе самой западной точки Старого Света. Мыс Рока... Звучит драматично и внушительно.
За мысом ветер окончательно затих, паруса беспомощно захлопали. Завели мотор и уже через два часа входили в залив Лиссабонского порта. Берег слева покрыт субтропической растительностью. Вода за бортом заметно теряла свою прозрачность: здесь смешивались воды океана и реки Тахо. У штурвала стоял Боби.
— Осторожно! — предупредил Дончо, разглядывая карту. — Мы уже близко от берега, а тут уйма мелей. Держи вплотную к мигалке. С левой стороны проход очень узкий.
Боби корректирует курс.
Вокруг во всех направлениях снуют рыбацкие лодки. Устье реки богато раками, и многочисленные пластиковые поплавки указывают на места опущенных на дно рыбацких снастей — верш. Только я подумал: а не лучше ли нам обойти их стороной, чтобы ненароком не зацепить винтом какой-нибудь из многочисленных тросов, как вдруг корпус яхты вздрогнул. Выключили двигатель, и один из поплавков ринулся под киль. Двумя баграми аккуратно придержали его, дали задний ход и благополучно освободились. Наше счастье, что десятимиллиметровый капроновый трос не намотался на гребной винт. Медленно и осторожно выбрались из опасной зоны и пошли вперед.
Вскоре показался стройный силуэт моста имени 25-го Апреля. На фоне светлого неба вырисовывалась внушительная статуя Иисуса Христа. Слева, склонившись над волнами, будто нос галеры, возвышалась скульптурная композиция, сооруженная в честь плеяды великих португальских мореплавателей. Вдоль берега залива красовались дворцы и парки — пышное оформление фасада Лиссабона.
Наконец нашли небольшую пристань для яхт. Пришвартовались к большому катеру с двумя мощными двигателями. Кранцы скрипнули, и «Тивия» неподвижно застыла.
Солнце уже припекало основательно. И тут я увидел на катере двоих моряков, орудовавших широкими кистями как заправские маляры. Испанский я немного знаю, и Мануэль, с которым я заговорил, выдал мне ворох ценных сведений. Он рассказал, что катер принадлежит богатому чиновнику банка, его боссу. Своей работой доволен, а ее в Лиссабоне найти трудно. Город неспокойный, цены на товары растут как хороша поливаемое растение. Когда Мануэль узнал, что нам необходимо обменять немного валюты, вызвал из каюты паренька и попросил:
— Малыш, покажи сеньорам банк, — но потом, взглянув на кошелек, висевший на моем ремне, серьезно предупредил: — С этой штукой вечером по улицам Лиссабона не ходите. Убьют! Местные банды предпочитают нож. Вот видите! — и он закатал рукав рубашки. Чуть выше локтя краснел широкий шрам недавно зарубцевавшейся раны...
Забегая вперед, скажу, что в правоте Мануэля я самолично убедился спустя несколько дней. Однажды, часов в одиннадцать вечера, мне взбрело в голову побродить по Лижбоа — так португальцы называют свою столицу. Улицы были совершенно безлюдны, лишь стремительно проносились редкие машины и мотоциклы, да встретились несколько случайных шумных компаний перед ночными заведениями. Я неторопливо шел по тротуару, когда за спиной затрещал мотоцикл. Он на бешеной скорости пролетел мимо, чуть не сбив меня с ног. Я едва успел отскочить в сторону. Разглядел физиономию мальчишки лет восемнадцати. Немного погодя я снова увидел его, теперь уже впереди. Благоразумно остановился под деревом. И тут из какого-то заведения на улицу высыпала толпа молодых парней. Меня охватило чувство неведомой опасности, и я быстро зашагал вперед. Когда приблизился к толпе, парни замолчали и стали бесцеремонно разглядывать меня в упор. Мой желторотый преследователь, оседлав мощный «Судзуки», с усмешкой наблюдал за мной чуть в стороне.
Я попытался пройти мимо с беспечным видом туриста, и кажется удачно. Неожиданно услышал позади завывание стартера белого «опеля», возле которого стояли парни. Полутемная улочка круто поднималась вверх. Я прибавил шагу, вспомнив, что сразу за углом стоит полицейская будка. Однако опередить машину не удалось. Взвизгнув тормозами, она замерла поперек проезжей части. Пятеро парней вылезли из «опеля» и не спеша двинулись мне навстречу. Я растерянно огляделся по сторонам — улочка оставалась безлюдной, лишь далеко внизу, едва различимые, цедили желтый свет фонари. И тут мне попался на глаза штабель строительных материалов. Раздумывать было некогда. Я схватил крепкий деревянный брусок и отчаянно двинулся на парней. Они, видимо, не ожидали такого дерзкого поступка. Все пятеро тотчас остановились, немного помедлили и поспешно уселись в машину. Мотор взревел, и через мгновение улица была свободна. На перекрестке, перед удивленным полицейским, я отбросил в сторону брусок и по хорошо освещенным широким улицам быстро добрался до пристани...
Встречи у скалы Раздора
Утром с неприятным удивлением заметили, что ход яхты ощутимо упал. Ветра не было, и потому нам пришлось идти на моторе, пока ветер снова не наполнит паруса. Но мотор почему-то едва тащил яхту. Скорость всего три узла вместо нормальных пяти. Кто-то пошутил: скорость, наверное, упала потому, что корпус яхты оброс ракушками. Дончо решил выяснить, в чем дело, и прыгнул за борт.
— Что-то намоталось на гребной винт, — вскоре «успокоил» он нас. — Надо спуститься и очистить его. Вода удивительно теплая.
Я надел маску и ласты, взял нож и прыгнул в «удивительно теплую воду», от которой перехватило дыхание. С минуту я не мог прийти в себя. Но все же нырнул и выяснил, что вокруг гребного винта намотался мешок.
По карте я знал, что глубина здесь более двух километров, однако лишь сейчас понял, что значит морская пучина. Метрах в двадцати промелькнули два голубоватых дельфина. Вспомнил, что незадолго до моего погружения с палубы мы наблюдали большие стада этих животных. Почему-то на память пришли зловещие тени акул... Не выдержав, я пробкой вылетел наверх.
Океан, казалось, спал. На поверхности ни морщинки! С палубы на меня смотрели хмурые лица. Страх еще не прошел, но я переборол себя и снова нырнул. В момент добравшись до винта, стал торопливо резать мешок ножом. Клочья его медленно исчезали в бездонной глубине...
После четвертого погружения Дончо нервно выпалил:
— Вылезай немедленно.
Мы явно думали об одном и том же...
На солнце я немного согрелся. Когда отошли от прежнего места на приличное расстояние, снова пришлось идти под воду. Еще несколько погружений — и винт свободен.
К Гибралтару подошли через двое суток.
На траверзе остался известный испанский порт Кадис. Впереди на горизонте уже маячила скала, находящаяся во владении Англии.
Древние греки называли ее Геркулесовыми столбами, а арабы — Джебелат-Тариком. Высота скалы 429 метров. И по сей день эта полоска земли площадью шесть квадратных километров является яблоком раздора между Испанией и Англией. На ее вершине непрерывно вращаются локаторы. Орудия, скрытые в пещерах, выдолбленных в скале, почти лишенной зелени, при необходимости могут поражать любую точку в окрестности. На взлетную площадку, построенную в водах пролива, непрерывно садятся и взлетают с нее реактивные самолеты.
В порту нас уже ждали, словно знали, что виз на въезд мы не имели. Не успели заглушить мотор, как на палубу яхты поднялись два холодно-официальных англичанина. Они были категоричны.
— Вам запрещается оставаться здесь более нескольких часов. Позволено только заправиться горючим и водой. Сходить на берег запрещено!
Наступала ночь. После долгих увещеваний англичане сделали уступку. Дончо и Джу разрешили утром проехать в город и закупить продукты.
А в это время с соседней яхты за развитием событий с любопытством следил человек среднего роста с рыжей бородой и веселыми глазами. Когда наши взгляды встретились, он не выдержал:
— Проблемы, а? — И почти шепотом добавил: — Безумные формалисты эти англичане! — Он закатился смехом и представился: — Ив, француз.
Спустя немного времени Ив и его супруга пригласили нас к себе. Их яхте было далеко до изящной и комфортабельной «Тивии». Но в каюте стояло пианино. Джу, увидев его, обрадовалась. Тесная каюта заполнилась дорогой сердцу болгарина мелодией известной песни «Прекрасен ты, родной мой лес». Каждый из нас пел как мог. Если нам и удалось чем-то завоевать сердца двух французов, то не виртуозностью музыкального исполнения Джу, а вложенным в песню чувством любви к родине...
Между Сциллой и Харибдой
У второго по величине итальянского острова в Средиземном море — Сардинии — богатая история. Бесспорны его достоинства как туристского и курортного объекта с приятным мягким климатом.
Но у этого острова есть и другая «слава», ужасающая своей грозной реальностью. Уже многие годы здесь сосредоточены многочисленные военные базы НАТО. Дивные пляжи часто утюжат гусеницы натовских танков. А не так давно только случайность спасла население Кальяри от бомбы, которую потерял пролетавший над городом военный самолет в прибрежных водах.
Есть на острове и полигон для прицельной стрельбы со сверхзвуковых самолетов. А в Пратосардо, Монти ди Лимбаре, Темпио, Таволаре и Пратобело расположены базы подводных лодок всех типов. Остров Ла-Маддалена — военно-морская база США «Джилмор» для атомных подводных лодок, оснащенных ракетами.
Мы поставили перед собой цель пройти через пролив между островами Сардиния и Корсика, пополнить где-нибудь запасы продовольствия, горючего и направиться к Неаполю. Марево впереди рассеялось, и показался берег Сардинии. В нескольких милях от пролива мы сменили галс и поплыли вдоль голых красноватых скал. И тут лоция предложила нам заманчивый вариант сокращения пути.
Между Сардинией и маленьким островком Асинара существует крохотная протока глубиной три метра. Вот мы и решили до наступления сумерек попытаться проскользнуть через нее. Это нам позволяло сберечь многие часы. На самых малых оборотах осторожно двинулись вперед. Я устроился на носу впередсмотрящим, чтобы не напороться на неожиданную мель. Сначала все шло нормально, потом рельеф дна вдруг резко изменился. Плоские каменные плиты на дне были беспорядочно набросаны как раз на середине протоки. Дончо дал полный назад, но было уже поздно. Яхта плавно прошуршала килем и... остановилась. Уже смеркалось, и мы решили любой ценой выбраться из этой ловушки. С помощью маленькой надувной лодки прочно закрепили веревку за торчавшие напротив камни, а другой конец вставили в лебедку. В этот момент на маленьком островке пронзительно взвыла сирена, затем послышался из мегафона резкий металлический голос:
— Внимание! Бросать якорь запрещено! Убирайтесь!
На берегу, словно большие зеленые жуки, один за другим показались военные джипы. Из них вывалились люди в защитной форме. Мы прокричали в рупор, что наше желание состоит в том, чтобы как можно скорее вырваться отсюда, что мы не бросили якорь, а сели на камни. Но напрасно мы надрывали глотки. С бестолковостью робота чей-то безликий голос периодически повторял:
— Бросать якорь запрещено! Убирайтесь немедленно!
Мы перестали обращать на него внимание и удвоили усилия. Но тут раздалась автоматная очередь, над мачтами просвистели пули, и мы снова прекратили работу. Немного погодя вспыхнул прожектор. Надо было что-то предпринимать, хотя бы объясниться. Выбор пал на меня, знатока нескольких сотен испанских и итальянских слов и фраз, весьма далеких от совершенства. И я стал грести к берегу. Когда до суши оставалось метров десять, раздался приказ остановиться. Против двух коротеньких деревянных весел, чем я располагал, берег ощетинился двумя десятками автоматов. Тут только я заметил, что лишь некоторые из группы военных устойчиво стоят на ногах. Один из них обладал хриплым командирским голосом — смуглый человек среднего роста с черными как смоль волосами. Его рука нервно играла пистолетом. Освещенное ярким светом прожектора лицо выражало одновременно и удивление и ярость.
— Бригадир Франциско, — представился он. — Кто вы?
С трудом подбирая слова, я объяснил, что мы болгары и идем на родину, подчеркнув при этом еще раз видимый невооруженным глазом факт, что мы не бросали якорь, а сели на камни. Но Франциско продолжал упорно твердить: «Запрещено!» Я убедился, что мне с ним ни о чем не договориться, и потому попросил у него разрешения вернуться на яхту и привезти наши документы. В потемневших глазах «бригадира» мелькнула трезвая мысль.
— Хорошо! — и угрожающе добавил: — Но если попытаетесь бежать, перестреляем как щенят!
Я отправился к яхте, но уже на полпути увидел, что «Тивия» с зажженными сигнальными огнями медленно двинулась в открытое море. Видимо, усилиями оставшихся ее удалось снять с камней.
За спиной опять завыла сирена. Послышались сиплые команды и злобные возгласы. Я понял, что надо вернуться, иначе охранники начнут стрелять или в меня, или по яхте. На этот раз мне приказали остановиться дальше, за скалой. Все потонуло во мраке, потом сноп света прожектора вновь ослепил меня. Я сидел в надувной лодке, всем существом своим ощущая, что служу мишенью, и слушал голос Франциско по радиотелефону с ближайшего джипа. Он грозно кричал, чтобы я там, в лодке, не смел шевельнуться, ибо он меня тут же пристрелит.
Чтобы прекратить инцидент, я предложил взять его с автоматчиком в лодку и доставить на яхту. После минутного колебания Франциско вышел вперед и кивнул одному из солдат. Маленькая одноместная лодчонка под тяжестью трех человек погрузилась в воду почти до самых краев. Осторожно поплыли в открытое море. При выходе из протоки уключина выскочила из гнезда. Лодка завертелась на месте, повернулась боком к волне, и нас окатило водой. Животный страх, отразившийся на лицах вояк, вызвал у меня смех. Позднее выяснилось, что они не умели плавать.
И вот наконец мы пристали к яхте. Только что принятый Франциско и солдатом холодный душ и предложенный кофе сделали свое дело. В их глазах появился блеск.
— Ты и вправду хотел меня застрелить? — спросил я Франциско.
Он взглянул на меня, и глаза его сверкнули. Потом он повернулся к остальным и хвастливо воскликнул:
— Этому парню чертовски повезло! Да! Когда я второй раз шел к нему, твердо решил пустить пулю в лоб. С меня никто не потребует ответа. Мы охраняем важных государственных преступников.
Он зловеще засмеялся и прищелкнул пальцами:
— Посчитали бы несчастным случаем. Понимаешь, случайностью.
Я вздрогнул. Хороша случайность!..
Охранники настаивали на том, чтобы мы пришвартовались к их пристани для тщательного досмотра и проверки документов. Мы потребовали объяснения незаконной задержки, хотя и знали, что Сардиния напичкана военными базами. Дело оказалось в другом — на Асинаре была тюрьма.
На пристани мы достали лоцию, прочли охранникам абзац о протоке между Асинарой и Сардинией, и все сразу прояснилось. На наш вопрос, откуда появился на середине протоки каменный барьер, преграждающий путь, никто не ответил. Да и так ясно, что это именно их рук дело.
«Хамам» в Чанаккале
Ранним утром мы вошли в Дарданеллы. По происхождению этот пролив, соединяющий Эгейское море с Мраморным, — бывшая долина реки, затопленная морем в результате опускания суши. В пятнадцати милях от входа, на азиатском берегу, расположено небольшое поселение и порт Чанаккале. Часов в десять утра мы причалили к маленькой деревянной пристани. Толпа любопытных на берегу быстро росла. У нас не было турецких виз, и поэтому мы не могли здесь задерживаться, да и не испытывали такого желания. Мечтали лишь об одном — помыться в бане. К тому же питьевая вода и горючее были на исходе.
Пожилой полицейский любезно пояснил, что «хамам» — баня — недалеко, через два «сокака» — улицы. Мы с Боби остались на яхте, а остальные с нетерпением помчались в баню. Через час Джу и Яна вернулись, умирая со смеху. Общественное мнение в женской половине бани было потрясено, когда они обе невинно и невозмутимо вошли в теплое помещение... нагими. Из груди ошеломленного женского общества непроизвольно вырвался крик возмущения и негодования. Неслыханное нарушение нравственности!
Мы решили проблему, захватив с собой плавки. Будем хоть в каком-то согласии с требованиями Корана. По узкой улочке быстро добрались до дома, где над низенькой дверью была прибита дощечка с надписью: «Хамам». В кассе отказались взять деньги — плата принималась после услуг. Нас провели в остекленную кабину и принесли «налыми» — примитивную деревянную обувь, а также «пештемали», то есть средних размеров полотенца с рваными краями, чтобы ими опоясываться. Мы решили не пользоваться банным «имуществом», так как находились уже в плавках и с «вьетнамками» на ногах. Отправились во внутреннее помещение, однако нас учтиво, но выразительно остановили: «Пештемали!» Делать нечего, вернулись. Обмотались в талии рваными полотенцами и, подметая пол длинными до пят «юбками», прошествовали в парилку под одобрительным взглядом ревностного служителя «хамама».
В сводчатом помещении клубился пар, было тепло и приятно. С наслаждением уселись на горячие мраморные лавки. Напротив нас один турок со свисающими мокрыми усами прихлебывал кофе, а другой с удовольствием похрюкивал под крепкими руками банщика, орудовавшего мочалкой. Мы огляделись по сторонам. Надо же познакомиться с технологией местного купания. Несколько обмотанных полотенцами мужчин мылись, стыдливо повернувшись лицом к стене. Мы облились водой, и «пештемали» тут же плотно прилипли к ногам. Потом сели по-турецки, поджав под себя ноги и совершенно бессмысленно поглядывая друг на друга. К нам подошел банщик и помахал руками, несколько раз повторил слово «ке-се». Мы пожали плечами и отклонили любезное предложение. Наконец Боби невыдержал, сбросил с себя «юбку» и спокойно стал намыливаться. Я лихорадочно последовал его примеру. Спустя некоторое время мы покинули парилку. В предбаннике с учтивым поклоном нас встретил служитель: «Счастья вам, эфенди!» Он предложил нам пузырек с какой-то цветной ароматной жидкостью, но мы отказались. Потом уж узнали, что этим он зарабатывал чаевые, чем, по существу, и добывал себе кусок хлеба. На улице с облегчением вдохнули свежего воздуха.
В Чанаккале нам так и не удалось добыть горючее. В резервуаре у нас еще немного оставалось, но сколько часов придется работать двигателю, никто не мог предсказать. В это время года погода портится здесь необычайно быстро. Но нам ничего не оставалось, как снова отправиться в путь. Курс на Стамбул, последнее пристанище перед Бургасом.
Самый трудный переход
Мраморное море было ласковым. При отличном попутном ветре «Тивия» промчалась мимо острова Мармара, и пятого декабря, под вечер, мы увидели маяки Босфора. В каких-нибудь десяти милях от устья ветер с севера вдруг усилился. И уже через полчаса море вокруг закипело. Чуть ли не у самого входа в Босфорский пролив пришлось ставить штормовые паруса. Потом запустили и двигатель, дрожа от страха, что не хватит горючего. Если мотор заглохнет в проливе, где с большой скоростью в разных направлениях носится огромное количество судов, наши дела могут кончиться плохо. А тут еще на беду пошел мелкий дождь со снегом. Закоченевшие руки с трудом справлялись с канатами. Согревала лишь мысль, что скоро нашим мукам придет конец.
Еле прорвались в Босфорский пролив. Яростный ветер дул нам прямо в лицо. Двигатель работал уверенно, и яхта хотя и медленно, но упорно продвигалась вперед. Перед нами открылась панорама древнего города Стамбула, раскинувшегося на обоих берегах Босфора.
Уснули со слабой надеждой, что к утру погода переменится к лучшему. Увы, наутро угрюмое небо придавило Стамбул мрачными черными тучами, ветер пронзительно выл и стонал в вантах. Шел холодный колючий дождь вперемешку со снегом.
В Стамбуле нас сразу же захватила суета. Неслись по улицам автомобили, разбрызгивая грязные лужи, куда-то спешили сгорбившиеся от холода плохо одетые люди...
На крытом рынке «Капала чарша» жизнь била ключом. Здесь люди шныряли словно муравьи в разворошенном муравейнике. Купля-продажа не затихала ни на мгновение. Голоса мокрых продавцов раздавались в узеньких улочках; носильщики, согнувшись под тяжелыми ношами с разнообразными товарами, с трудом прокладывали себе дорогу в густой толпе; немного ниже двое мужчин азартно рекламировали распродажу уцененных товаров, расхваливая вышедшие из моды кофточки, белье, обувь; по булыжной мостовой цокали копыта лошадей, тащивших тяжело нагруженные телеги. Продавцы рыбы ловко рассекали надвое крупную пеламиду, споласкивали куски в грязной воде Босфора и тут же швыряли их на мангалы. Нудный мелкий дождь придавал городу печальный вид, как бы обнажая нищету, бедность и убожество.
Утром вдруг узнали, что Босфор и Дарданеллы закрыты для плавания. На рейде стоят десятки судов. И все же мы заливаем горючее в баки.
В пятнадцать часов пополудни 7 декабря «Тивия» осторожно отошла от причала. Увеличиваем обороты двигателя и через четверть часа уже проходим под знаменитым стамбульским мостом, соединяющим европейскую и азиатскую части города. Но только здесь, в двадцати милях от открытого моря, осознаем — из всего плавания вокруг Европы это будет самый тяжкий переход.
На стремнине встречного течения почти не движемся. Поэтому одолеваем его у поворотов и идем под защитой высоких берегов.
В десять вечера подошли к выходу в Черное море. Плывем, вплотную прижимаясь к правому, азиатскому берегу. По диагонали пересекаем пролив и на пределе сил выходим в Черное море. Двигатель надрывно ревет на максимальных оборотах. Гребной винт то и дело выскакивает из воды и пронзительно воет, а врезавшись в волну, захлебывается от перегрузок. Отойдя немного от Босфора, ставим зарифленный грот, штормовые стаксель и бизань. Паруса делают яхту устойчивее, и она постепенно начинает набирать скорость. Но болтанка все равно сильная. Свет маяков позади мало-помалу тонет во мраке. Все вокруг неожиданно окутывает густой туман. Сменяемся через каждые сорок пять минут. На этот раз категорически запрещаем Джу появляться на палубе. Она протестует, но мы непреклонны. Я уступаю ей с Яной свою койку.
Деревянные крышки, закрывающие мотор, отброшены. Оттуда веет теплом. Принимаем решение не глушить двигатель, чтобы на нем можно было сушить одежду. На палубе истинный ад, волны захлестывают ее. В воздухе носятся колючие снежинки. Труднее всего выдержать холод. Уже через несколько минут ты мокрый до нитки. Дрожащее тело в какой-то степени еще вроде бы согревается. Но руки должны крепко держать штурвал, то и дело поворачивать его, чтобы уловить момент самого выгодного положения яхты среди кипящих водяных гор. И, ясное дело, скоро ты перестаешь чувствовать кисти рук, они становятся деревянными. Бросаешь взгляд на часы: прошло всего каких-то двадцать минут. До смены вахты еще целая вечность!
Мы с Пешко заупрямились, решили отстоять у штурвала не сорок пять минут, а дольше. Он вспомнил о грубошерстных гетрах от подводных гидрокостюмов и напялил их себе на руки. Эта хитрость принесла некоторое облегчение, хотя Пешко и стал похож на диковинное четырехногое существо. Он выстоял на вахте целых два часа! Спустился к двигателю с посиневшим лицом, а зубы отбивали чечетку.
Я тоже, уж и не знаю как, выдержал такой же срок. Однако после едва спустился по трапу. Желающих больше не оказалось. Внизу я никак не мог раздеться. Пальцы так и остались в полусогнутом состоянии, будто продолжали судорожно сжимать штурвал. Однако тепло, пышущее от перегретого двигателя, потихоньку возвращало к жизни онемевшие конечности. Кисти ломило от боли. Сбрасываю «самую мокрую» одежду и расстилаю ее на моторе. Через три часа она будет теплой, хоть и полусырой.
Качаясь как пьяный, пробираюсь в носовой отсек — «будуар» Джу и Яны, падаю и валю на себя все, что под руку попадается. Голову щедро поливает из люка водицей, подушка мокрая, но здесь я в «тепле». Дрожу всем телом еще с час и только начинаю погружаться в легкую дремоту, как вдруг меня подбрасывает, и я оказываюсь у другого борта. Больно ударяюсь головой об обшивку. Теперь «Тивия» падает вниз, как в пропасть, и я почти на ногах. Потом она качнулась и взметнулась вверх, а у меня ощущение, будто я стою на голове. Вокруг, как живые, летают, ползают, перекатываются разнообразные вещи — транзисторный приемник, батарейки, карманный фонарик, какие-то веревки, мокрая одежда, обувь. И опять меня отбрасывает к другому борту. Я охватываю голову руками — другого тут не придумаешь, но все-таки ударяюсь не так сильно. И тут мелькает разумная, спасительная мысль. Быстро ложусь поперек яхты, упираюсь головой и руками в один борт, а ногами в противоположный.
Мельком бросаю взгляд на часы, и — о ужас! — мое время истекло. Кое-как натягиваю сапоги, влезаю в мокрую одежду и затягиваю на голове капюшон. Разминулись с промокшим до костей дрожащим вахтенным, не обменявшись ни словом. Вдруг позади восьмидесятикилограммовый Дончо птахой перелетает через стол и всей своей тяжестью обрушивается на Боби. Это проделки очередной коварной волны...
Ночь наконец прошла, но положение не улучшилось. Дневной свет лишь подчеркнул мучительную бледность наших физиономий. Свободные от вахты члены экипажа лежали вповалку. Всех поголовно терзала мучительная морская болезнь. А за кормой не видно ни берега, ни огней, ни кораблей. Одна лишь надежда на точность вычислений Дончо.
Наступила вторая ночь. Где-то около десяти часов вечера туманную пелену разорвали слабые и далекие огни Ахтопола! Ура! Мы в Болгарии! Волны как будто стали меньше. Да и ветер не такой уж яростный. Неподвижные до этого тела вдруг зашевелились, задвигались. Каждому захотелось собственными глазами увидеть родной берег. Сразу стало значительно легче. И вот перед ожившими радостными взорами потянулись долгожданные огни прибрежных поселений.
Около полуночи выходим на траверз с мысом Маслен. С пограничного поста нам подают сигналы. Выжимаем последние запасы энергии из уже севших аккумуляторов — «Тивия» радостно вспыхивает всеми своими сигнальными огнями. Волны становятся пологими и длинными. Ветер чувствительно падает.
Еще до рассвета 9 декабря входим в Бургасский порт. Самый теплый в мире голос из репродуктора центральной башни сердечно произносит:
— С прибытием, «Тивия»! Добро пожаловать! На пристани вас ждут...
Симеон Идакиев, болгарский журналист
Сокращенный перевод с болгарского В. Пономарева
