Двое полуобнаженных чернокожих мужчин копнули как лопатой воду своими веслами — обыкновенными палками с укрепленными на концах круглыми лопастями. Легкая лодка, сделанная без единого гвоздя из пропитанного акульим жиром дерева, скользнула в море. Она быстро удалялась от берега, на котором собралась толпа — в основном мужчины, босые и одетые в потрепанные юбки из тонкой цветной материи или в набедренные повязки. Среди зрителей выделялся сухощавый человек, тоже босой, но в белоснежной рубахе до пят, с покрытой белым платком головой. Это был султан Махры и Сокотры Иса бен Аффир. Когда лодка приблизилась к месту, где поверхность моря меняет свой цвет с бирюзового на темно-синий, гребцы перестали грести. Мощного телосложения негр — султанский палач Абдалла поднял извивающуюся, связанную по рукам и ногам женщину и бросил ее в море. Крики, нарушавшие тишину залитой солнцем гавани, смолкли, но через несколько секунд послышались вновь: жертве, видимо, удалось ослабить веревки на руках, и захлебывающаяся женщина, отчаянно барахтаясь, появилась на поверхности. Абдалла втащил женщину в лодку, и ее доставили к берегу.
Султан подошел к старику, опиравшемуся на палку:
— Маколе, ты прав. Эта женщина — колдунья.
«Маколе», местный знахарь, удовлетворенно кивнул головой.
После сытного обеда у султана было хорошее настроение, и приговор был вопреки обыкновению мягок: Халиму, дочь Амера, посадить в самбуку, отплывающую на континент, и выбросить там на берег, с тем чтобы она никогда не возвращалась на остров. Иначе ее ждет смерть. Толпа недовольно зашумела: «Казнить колдунью! Сколько коз из-за нее пало!» Но дело было решено, и палач, подобрав с земли плеть, приготовился к дальнейшей работе — теперь султан приступал к главному: ему сообщили, что несколько негодяев — подумать только! — отказываются платить ему налог...
Описанная выше сцена происходила, естественно, до 29 ноября 1967 года, когда на острове Сокотра высадился немногочисленный отряд бойцов Национального фронта — подпольной организации южнойеменских патриотов, ведшей борьбу за освобождение страны от гнета английских колонизаторов и их местных марионеток. Борцы быстро заняли остров и завершили освобождение внутренних районов страны — султанатов, эмиратов и шейхств. А еще через день на юге Аравии поднялся флаг нового независимого государства — Народной Демократической Республики Йемен, в состав которого вошла и Сокотра.
Султан Иса отправился в тюрьму, куда раньше помещались навлекшие на себя гнев правителя островитяне, а через несколько лет был выпущен на свободу. Когда я работал в Южном Йемене, мне приходилось встречать старика: он работал в одной из артелей в столице Сокотры Хадибо, а затем и в пригороде Адена, где тихо доживал свой век. Мне было интересно иной раз поговорить с ним, не столь как с обломком феодального прошлого, пышного и мрачного, сколь с сокотрийцем — от него я мог услышать живой сокотрийский язык — один из наименее изученных.
Расположенный в Индийском океане остров Сокотра с древности был окружен ореолом мифов и легенд. В его истории много загадочного. Мы точно не знаем, когда и кем он был впервые заселен. Предполагают, что на Сокотре еще в древности поселились жители юга Аравии. Новые волны переселенцев вытеснили первых обитателей в горы, где они много столетий вели изолированный образ жизни и сохранили до нашего времени архаичные формы хозяйственной и общественной жизни и культуры.
Название острова возводят к санскритскому «двипа сукхадара», что означает «остров блаженства». Действительно, благодаря обилию благовоний, деревьев «драконовой крови», названных так из-за цвета смолы, алоэ и прочих экзотических растений, в древности остров считался счастливым и сказочно богатым. Но в средние века он приобрел зловещую репутацию гиблого места: множество кораблей терпело крушение у его берегов. Моряки, которым удавалось выбраться на сушу, умирали от малярии и других тропических болезней.
Недоступность мест обитания сокотрийцев и закрытый образ жизни не способствовали проведению научных исследований (Статья «Время Сокотры», первая в советской печати публикация, посвященная острову, была помещена в № 12 журнала «Вокруг света» за 1975 год.). Скудные материалы по сокотрийскому языку, доступные сегодня ученым, были собраны единственной экспедицией, организованной в конце прошлого века Венской академией наук. Антропологические исследования здесь вообще никогда не проводились, а ведь именно с их помощью можно решить проблему происхождения сокотрийцев.
В начале 1983 года в НДРЙ выехала группа советских ученых разных специальностей, которым предстояло работать в составе советско-йеменской комплексной научной экспедиции. Двое из этой экспедиции собирались при помощи южнойеменских стажеров вести исследования на острове Сокотра. Я должен был заняться проведением этнографических и лингвистических исследований, сбором материалов по истории и географии острова, а на моего товарища, кандидата медицинских наук Владимира Сергеевича Шинкаренко, ложилось проведение антропологических и медико-биологических исследований, изучение условий жизни сокотрийцев. Все это позволило бы приоткрыть неизвестные прежде страницы истории, выявить взаимосвязи народов и культур, зафиксировать обреченные на исчезновение формы хозяйства, быта, культуры. Наконец, помочь молодой республике сформировать собственные научные кадры, лучше разобраться в своем прошлом и определить эффективность форм перестройки общественной жизни.
На Сокотру нас доставил самолет, а в столице острова Хадибо мы сразу же стали готовиться к путешествию в центральный горный район Хагьер. Вскоре наш караван был снаряжен. Опытные проводники, три верблюда, навьюченные оборудованием, снаряжением и продовольствием. С нами шли молодые йеменские исследователи.
«Дахтур пришел...»
Путь из горного селения Баа в Дирисмойтен и далее в Абуб и Агемено проходил по вади — почти высохшему речному руслу, сплошь заваленному желтыми камнями. Меж ними струился прозрачный ручей, и по дну его ползали небольшие оранжевые крабы. Приходилось прыгать с камня на камень. На Сокотре вообще не найдешь ровной поверхности, и обычная ходьба по острым мелким каменьям утомляет не меньше, чем такое прыгание. Здесь хоть не было колючек, с унылой регулярностью протыкающих подошвы обуви. Днем здесь очень жарко, ночью холодно и сыро. Вся одежда и одеяла пропитываются влагой, как ни пытайся найти самое открытое место для ночлега, подальше от скота, все равно заедят вездесущие блохи.
В вади растут финиковые пальмы, кругом обложенные камнями, чтобы не размывалась почва и поддерживался тяжелый ствол. Склоны утыканы «бутылочными» и «драконовыми» деревьями.
В деревне нас встретили женщины с детьми, с нетерпением ожидавшие русского «дахтура», слух о прибытии которого уже разнесся по селениям. Мы садимся на циновки, расстеленные под развесистой кроной огромного дерева, миловидная женщина в ярко-красном платье предлагает всем отведать из миски «рубу» — прохладную пахту, оставшуюся после сбивания масла.
«Дахтур» Владимир Шинкаренко, разложив под деревом инструменты, начинает осмотр пациентов. Именно — пациентов, потому что нам удается убедить горцев позволить обмерить их, взять пробы и прочее, необходимое для антропологических исследований, поскольку им известно, что наш врач принимает страждущих. Их здесь хватает.
Работа сложная: у детей нужно снять восковые слепки зубов, у взрослых сделать отпечатки ладоней, записать пятнадцать описательных антропологических признаков и сделать двадцать шесть измерений — на каждом человеке! Шинкаренко помогают южнойеменские друзья. Особенно быстро освоил методику работ Мухаммед, лаборант госпиталя Хадибо. А я, включив диктофон, сажусь в сторонке беседовать со стариками. Меня интересует все — легенды, сказания, народная поэзия. Затем по плану — анкетирование сокотрийцев, необходимое для этнографических исследований. Завоевать доверие непросто, но, кажется, нам удается это сделать.
— Коровы, козы, овцы дают нам все, — поясняет мне Тамкак, высокий широкоплечий мужчина из селения Агемено.— Зарезав козу, мы снимаем с нее шкуру чулком. Знаешь ли ты, сколько видов бурдюков можно сделать из нее? Один для хранения фиников, другой для сбивания масла, третий для переноски воды... Козье и овечье молоко сдаиваем в маленький глиняный горшок, коровье в большой.
Эти горшки — сокотрийская достопримечательность. Остров — из тех немногих мест в мире, где глиняную посуду изготовляют без гончарного круга. Вылепив заготовку, женщина (гончарство — занятие женское) выбирает глину изнутри руками. Затем створкой раковины скоблит наружную и внутреннюю поверхности, шлифует их. Потом обжигает посуду в костре и наносит узоры краской из смолы «драконова» дерева.
— Надоенное вечером молоко,— продолжает Тамкак,— мы кипятим, чтобы оно некоторое время не прокисло. Часть молока оставляем на ночь некипяченым. На следующее утро его можно пить слегка кислым. Кипяченое молоко заливаем в бурдюк, подвешиваем его на веревках к суку на дереве или к потолку в доме. Из него сбивают масло. Пахту мы пьем каждый день.
— А как вы храните сливочное масло? — спрашиваю я у горца.
— Что ты, разве можно его сохранить в нашей жаре! Тут-то и начинается самое главное — мы делаем «хам'и». Говорят, оно славится даже в Африке,— отвечает Тамкак.
«Хам'и» — жидкое коровье масло, слегка напоминающее топленое, может очень долго храниться на жаре и не портиться. Секрет его изготовления на первый взгляд прост. В сливочное масло засыпают толченую кукурузу и ставят на огонь. Во время кипячения кукуруза поглощает примеси. Важна каждая мелочь: и сколько держать масло на огне, и какую поддерживать температуру, и какие породы дерева взять на хворост. Затем жидкое масло заливают в специальные бурдюки.
— Оставшаяся масса очень вкусная,— причмокивает Тамкак.— Ее даже можно подавать гостям!
Вроде бы все просто: спрашивай — отвечают. В действительности же трудно убедить людей вспомнить подробности, ведь им все это кажется само собой разумеющимся.
Течет беседа. Нас зовут к столу. Собственно, столов тут не бывает. Мы сидим на земле вокруг циновки, сплетенной из луба пальмы, и едим руками. По сокотрийской традиции, прежде чем приступить к основному блюду — вареной козлятине или баранине с рисом,— подают кости, очищенные от мяса. Кость кладут на один камень и разбивают другим, затем тщательно обсасывают, запивая бульоном.
И опять продолжается работа. Я спрашиваю Тамкака, умеет ли он добывать огонь древним способом. Я уже бывал на Сокотре лет десять тому назад, тогда им пользовались все. Сегодня в каждом сокотрийском доме есть спички, но Тамкак улыбается: разве можно забыть то, чему тебя учили с детства?
Он достает откуда-то две деревянные палочки, садится, одну зажимает ступнями ног. В расщеп второй вставляет кусочек твердого дерева. Тамкак вкладывает расщепленную палочку в едва заметное углубление в первой строго перпендикулярно. И начинает раскручивать ладонями. Примерно через минуту появляется дымок. Горец, подсевший к нам, подкладывает к тлеющему дереву кусочек кизяка и дует на него. Через несколько мгновений кизяк воспламеняется. Но что ж, нам повезло — увидели древность. Увидит ли ее кто-нибудь после нас?
Братья и сестры по отцу и по матери
Салем живет в Хадибо, работает строителем. Его родители — бедные скотоводы, жившие в пещере. У отца Салема было две жены. Все дети от первой умирали вскоре после рождения. Вторая жена родила ему Салема и одну дочь. Когда отца не стало, мать Салема взял в жены брат отца.
— Но ведь он, наверное, уже был женат? — спрашиваю я.
— Конечно, мать моя стала его второй женой. К дяде перешло все имущество отца, он стал вести хозяйство, пасти скот, ухаживать за пальмами. И воспитывать нас. Если бы не он, нам бы пришлось туго.
— А как же первая жена отца? — Я подливаю Салему чай.— Извини, не знаю, как ее назвать, кем она тебе приходится.
— У нас принято называть ее тетей, а ее детей — двоюродными братьями и сестрами,— ответил Салем.— Она снова вышла замуж, родила семь детей: трех сыновей и четырех дочек, и все остались живы. Да и муж ее — крепкий мужчина. Жив и работает.
— А что стало с вами потом?
— Когда дядя умер, я получил отцовское наследство. А вскоре мы остались без матери и стали жить самостоятельно. Сестра вышла замуж за парня из нашего рода, я женился на дочери брата матери. Моя сестра прожила недолго. Она стала болеть грудью и умерла. Когда она кашляла, у нее изо рта шла кровь. Я взял на воспитание ее ребенка. Сейчас он уже большой, служит в армии.
— Хорошо, когда родственники помогают друг другу,— подбадриваю я Салема (он испытывал, кажется, некоторое неудобство оттого, что рассказывал постороннему человеку о семейных делах).— Ну а от второго брака у твоей матери никого не было?
— Как же, мать родила еще двух братьев и двух сестер.
— А с ними ты тоже дружен? Помогаете друг другу?
Салема, казалось, удивляет моя реакция на такие обычные и естественные вещи. А как может быть иначе? Посмотрев мне в глаза, он отвечает:
— Они мои братья и сестры по матери. Ахмед уже умер. Его четырех детей я тоже взял к себе. У меня у самого четыре девочки, так что теперь стало всего восемь. Половина детей живет в деревне, половина со мной в Хадибо. — А у кого они там живут? — задаю я вопрос, хотя чувствую, что выгляжу довольно глупо.
Разве не ясно, терпеливо объясняет Салем, что они живут дома. Дом, принадлежащий дяде и матери, теперь занят большой патриархальной семьей, состоящей из семей родных, единоутробных и единородных братьев (сестры, как правило, уходят жить к мужьям). Ситуация, типичная для Сокотры. После смерти главы семейства его имущество может быть разделено между взрослыми детьми. Согласно предписанию ислама сын получает долю вдвое большую, чем дочь. Но, как правило, дети не делят наследство, а владеют им сообща, сохраняя единое хозяйство. Они и живут одним домом, вместе питаются и покупают все необходимое. Часто братья распределяют между собой обязанности: один-двое остаются в родительском доме, пасут скот, ухаживают за пальмами, ведут хозяйство, один учится в Хадибо, а то и в Адене, один где-то на государственной службе, в армии или полиции, еще один на заработках на континенте. Все доходы в семье остаются общими, распределяют их поровну.
Принятый в 1974 году «Закон о семье» запретил многоженство и подтвердил равные права женщин и мужчин.
И до 1974 года многоженство не было очень уж широко распространено на острове. По нескольку жен имели либо богатые люди, либо те, кто приводил в дом жену умершего брата, чтобы помочь воспитать его детей и сохранить имущество в рамках семьи.
Изучение семейной организации сокотрийцев было важной и сложной задачей нашего отряда. Вот так и появился один из вопросов, который мне приходилось задавать опрашиваемым мной горцам: «Сколько у тебя родных братьев и сестер? Братьев и сестер по отцу? По матери?»
Сегодня с каждым днем на острове все более ощутимы приметы нового: встречаешь и мальчиков, и девочек в школьной форме, видишь окончивших училища в Адене и вернувшихся работать на остров сокотрийских учительниц, медсестер, бухгалтеров. Сокотрийка вместе с мужчиной принимает активное участие в строительстве новой жизни,
Как спастись от мухи
Живучесть прошлого проявляется и в сохраняющихся до сих пор суевериях и предрассудках.
Саид Амрер из племени харси прикусил ожерелье и крепко сжал губы. «Вот так нужно делать, если ты хочешь, чтобы в рот не залетела страшная муха «диасар»,— говорили мне его глаза. Они выражали страх, наверное, горец в этот момент вообразил жужжащее перед его лицом насекомое.
— Бусы ни к чему,— толкнул меня локтем стоявший рядом Нух из племени бишмхи, старик со слезящимися глазами,— достаточно подержаться за дерево, и муха никогда не залетит тебе в рот.
Саид решительно помотал головой. «Только бусы, больше ничего не поможет»,— означал этот жест. Выпускать изо рта ожерелье он не собирался, так как ждал щелчка моего фотоаппарата. Тщательно выбритая голова, аккуратная бородка, закругленный нос, крупные глаза — типичная внешность сокотрийского горца. Прослышав о том, что в Калансии принимает русский «дахтур», Саид, спустившийся с гор в этот рыбацкий городок (самый крупный в западной части Сокотры) по своим делам, пришел к нам попросить «таблетки от тяжести в груди» — старик простудился.
Сокотрийцы считают, что «диасар» — это мухи, появляющиеся на острове осенью, в сезон дождей. Они белого цвета, их жужжания почти не слышно. Муха стремится незаметно подлететь к человеку и залетает к нему в рот. После этого человек погибает или же тяжело заболевает. Если муха сядет на глаза, они начинают гноиться, человек может потерять зрение.
Когда у кого-либо из сокотрийцев начинался падеж скота, вызванный эпидемией, отравлением ядовитыми травами либо другими причинами, он обращался к знахарю — «маколе». Тот обычно указывал на какую-нибудь женщину, которая-де колдовством погубила скот. Владелец животных в этом случае мог подстеречь ее и убить, но мог и пожаловаться султану. Тот устраивал судилище, удивительно похожее на суды над ведьмами в средневековой Европе. Если связанная женщина тонула, ее признавали невиновной, если же она выплывала, ее ждало наказание: смерть или высылка с острова.
Султанов уже нет, судилищ над «ведьмами» — тоже. Суеверия, однако, остались. И потому Саид Амрер из племени харси всю длинную дорогу с гор до Калансии шел, прикусив ожерелье.
Но шел-то он к доктору, да еще европейцу, что не так давно было бы невозможно: иноверец, мало ли что сделает...
Саид Амрер из племени харси выпускает ожерелье изо рта.
— Нет,— говорит он,— русский «дахтур» — хороший врач.
После врачебного осмотра, когда горец прячет таблетки, мы начинаем антропологические обмеры. Непосвященному они действительно могут показаться странными. Человеку, который боится мухи «диасар»,— даже страшными. Но горец стойко их выносит. Потом долго и подробно отвечает на мои вопросы.
Кажется, в племени харси нам будет теперь работать легче...
Виталий Наумкин, доктор исторических наук
о. Сокотра — Аден — Москва
