Сани вдруг встали. Лошадь, сколько ни понукал ее возница, не хотела идти дальше. Унтер-офицер Капин всматривался вперед, но в темноте ничего не было видно; ветер мел по ближним сугробам поземкой, слепил снежной крошкой глаза.
Тяжело ступая по глубокому снегу, он обогнул спереди лошадь и вдруг явственно увидел, как всего в нескольких шагах от него из снега поднялась белая фигура и побежала. От неожиданности унтер-офицер оторопел. Потом рука его привычно потянулась к кобуре, и Капин, пугаясь собственного крика, заорал:
— Стой, стрелять буду!
Ответом ему было только завывание ветра. Капин выстрелил в темноту, потом вскочил в сани и закричал ездовому:
— Гони!..
Выбиваясь из сил, лошадь бежала по снегу, настигая нарушителя. А то, что это нарушитель границы, Капин уже не сомневался. Иначе зачем бы он стал убегать от пограничной стражи?
Сани поравнялись с беглецом. Тот был на лыжах и шел не оглядываясь. Капин бросился к нему:
— Стой, руки вверх!
Но человек в белом халате, будто не понимая, упрямо продолжал бег в сторону шведской границы.
— Удрать хочешь? Не выйдет! — крикнул Капин и, догнав нарушителя, ударил его рукояткой нагана по голове. Удар, видимо, смягчила меховая шапка. Нарушитель резко обернулся и вышиб наган из рук унтер-офицера... Туго пришлось бы Капину, если бы на помощь не подоспел ездовой Иванов. Вдвоем они с трудом связали яростно сопротивлявшегося нарушителя и бросили в сани.
По дороге в Торнео, неподалеку от места, где заартачилась лошадь, они наткнулись на санки. Капин слез, осмотрел их. Они были завязаны сверху простыней, и мимо них можно было пройти в двух метрах, не заметив. В санках лежали какие-то пакеты...
Аксель Меларт умел угощать. Второй год шла война, в окопах гибли миллионы солдат, население Финляндии жило впроголодь, а стол в доме у торнеоского полицмейстера буквально ломился от яств и напитков.
На почетном месте, рядом с хозяйкой, сидел худощавый офицер в голубом жандармском мундире, подполковник Нечогин, помощник начальника финляндского жандармского управления по Торнеоскому пограничному району. Он ведал контролем на этом участке границы между Финляндией и Швецией. Как и остальные гости, подполковник был навеселе.
Неожиданно к ним подошла прислуга Мелартов.
— Господина офицера вызывает русский солдат.
— Не вызывает, а просит, — поправила ее хозяйка. — Где он?
— В прихожей.
Нечогин проворчал недовольно:
— Что там еще? Даже в новогоднюю ночь не дадут отдохнуть...— Он поцеловал полицмейстерше руку и вышел в прихожую.
У двери стоял бородатый унтер-офицер в валенках и белой от снега шинели. Приложив руку к папахе, он вытянулся и доложил простуженным басом:
— Вашескородие, шпиена на границе поймали!
— Какого шпиона? Что ты мелешь, Капин? — возмущенно прикрикнул на унтера Нечогин.— Померещилось небось. Опять на посту водку пил?
— Никак нет, вашескородие, сегодня не употреблял. А шпиен настоящий. При пакетах. Хотел, видно, их из Хапаранды в Торнео перевезти, но мы его схватили. Вы же сами говорили, что шпиены через границу разные книжки пытаются перевозить, чтобы народ против войны и против самого царя возмутить.
— Хорошо, Капин, подожди. Я сейчас оденусь...
По дороге на пропускной пункт, слушая хруст шагов идущего позади унтер-офицера, Нечогин вспоминал грозные телеграммы и предписания начальника финляндского жандармского управления генерал-майора Еремина о незамедлительной поимке всех подозрительных лиц, которые могут попытаться проникнуть через границу.
Нечогин рванул примерзшую дверь. Дежурный офицер встал из-за стола и подробно доложил о ночном происшествии.
Слушая рапорт, Нечогин рассматривал задержанного, который сидел в углу и безразлично смотрел в окно. В голове Нечогина привычно укладывались приметы для протокола допроса: «Ниже среднего роста, блондин, лицо скуластое, глаза узкие, серые, волосы русые, длинные, до плеч, как у женщины, усы редкие, бороду бреет, сухощавый, но, как видно, узловат и мускулист. Под глазом синяк. Наверно, стражники, когда связывали, угостили»,— догадался подполковник.
Положив на стол бланк допроса, Нечогин закурил и, пустив в лицо задержанного струю дыма, спросил:
— Имя?
Нарушитель даже не повернул головы. Его взгляд по-прежнему был прикован к чему-то невидимому за окном.
— Я спрашиваю, как тебя зовут? — повысил голос подполковник.
Нарушитель по-прежнему молчал. Переводчик Нисканен подошел к столу, сказал:
— Вашескородие, он по-русски не понимает. Это Руонала. Его здесь хорошо знают.
— Скажи ему, пусть назовет имя и где родился,— приказал Нечогин.
Когда Нисканен заговорил по-фински, задержанный обернулся, начал отвечать на вопросы.
— Так, значит, Эрик-Юрье Руонала,— повторил Нечогин, записывая сведения в протокол.— Родился 8 декабря 1883 года. Значит, ему недавно исполнилось тридцать два,— подсчитал он.
— Выглядит, однако, старше своих лет.
— Где работает?
— В экспедиционной конторе «Ларе Крогиус» в Хапаранде,— перевел Нисканен.— Живет здесь у портного Гранлунда на Большой средней улице.
— Беспартийный?
— Член социал-демократической партии Финляндии.
— Так вот что это за птица! — вскричал Нечогин. — Что в пакетах?
— Он не знает.
— Как это — не знает? Врет. Капин, дай сюда пакет!
Унтер-офицер положил пакет на стол, шашкой разрезал бечевку. Из-под оберточной бумаги выглянула пачка брошюр. Нечогин схватил одну из них, прочитал:
— «В. Ленин. Социализм и война (Отношение РСДРП к войне)». Та-ак-с! А ну, что говорят социал-демократы о войне? «Теперешняя война есть империалистическая война». Гм-м. Капин! Нечего тут прислушиваться. Шагом марш на пост! Ишь, уши развесил. Нисканен, дайте другой пакет!
Нечогин раскрыл второй пакет. В нем оказалась толстая пачка номеров газеты «Социал-демократ».
— Посмотрим, что это за газета, — произнес подполковник, разворачивая лежавший сверху номер. — «Несколько тезисов». Гм-м. — Палец его следовал по строкам. — «Социальным содержанием ближайшей революции в России может быть только революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства. Революция не может победить в России, не свергнув монархию и крепостников-помещиков». Да за доставку такой газеты в Россию полагается смертная казнь или каторга! — окончательно протрезвев, воскликнул Нечогин и стукнул кулаком по столу. — Так кто тебе поручил везти это через границу?
— Он не знает,— перевел ответ задержанного Нисканен.
— Как это не знает? — вскочил Нечогин.
— Говорит, что его остановил в Хапаранде неизвестный человек, попросил отвезти в Торнео санки с продуктами для больной матери. Обещал хорошо заплатить.
— «Неизвестный человек»... Да что он, издевается над нами? А куда он должен был доставить санки?
— Он говорит, что должен был отвезти их к себе домой. За ними придет хозяин.
Нечогин приказал: немедленно пошлите людей на квартиру этого финна. Адрес: Большая средняя улица, дом Гранлунда. Пусть ждут человека, который спросит литературу.
Под утро задержанного увели в арестантский дом при полицейском управлении. Нечогин тут же сел писать телеграмму генералу Еремину в Гельсингфорс.
В письменном донесении Нечогин сообщил, что задержанный на границе в ночь на 1 января финляндский уроженец Эрик-Юрье Руонала сообщников назвать отказался. В пакетах оказалась запрещенная к внедрению в империю большевистская литература:
Брошюра «Социализм и война».
Сочинение В. Ленина. Издана в Женеве в 1915 году — 93 экземпляра.
Журнал «Коммунист» № 1—2, изданный РСДРП,— 47 экземпляров.
Газета «Социал-демократ» № 47 за 13 октября 1915 года — 278 экземпляров. «Социал-демократ» № 48 за 20 ноября 1915 года — 231 экземпляр.
По два экземпляра брошюр и газет Нечогин выслал в Гельсингфорс. Все остальное, включая литературу, санки и лыжи Руоналы, передал на хранение полицмейстеру Акселю Меларту.
— Ваше превосходительство, пришло донесение от Нечогина.— Подполковник Тунцельман, звякнув шпорами, положил папку с надписью «К докладу» на стол начальника финляндского жандармского управления.
Генерал Еремин быстро прочитал телеграмму, вскинул глаза на Тунцельмана.
— Повезло Нечогину, — сказал он.— Напал-таки на большевистский транспорт. Из Петрограда давно сообщают, что каким-то путем в столицу регулярно поступает ленинская литература. Об этом доносят агенты, да и при арестах обнаруживают свежие номера газеты «Социал-демократ». А откуда попадают они в Россию, было неизвестно. Теперь ясно: через Торнео. Наверняка все это время перевозили под самым носом у Нечогина, а этот шляпа ничего не замечал.
— «Коммунист» — новый журнал, ваше превосходительство,— нашел нужным вставить Тунцельман.— Тоже очень и очень вредного направления. Я просматривал его. В нем большая статья Ленина «Крах II Интернационала». Целиком направлена против ведения войны и самодержавного строя. Автор призывает рабочих к революционным выступлениям.
Подумав, Еремин распорядился:
— Подготовьте донесение за моей подписью в Петроград. Пусть этим финном займутся в столице. А Нечогину надо дать указание, чтобы продолжал расследование, выявил сообщников этого финна, связался с шведскими властями в Хапаранде. Пусть выяснит, кто поручил ему перевозку большевистской литературы через границу.
Финляндское жандармское управление сообщило всем сотрудникам о задержании в Торнео транспорта большевистской литературы. И вскоре на имя Нечогина пришла секретная шифровка из Таммерфорса от ротмистра Ивановского, в которой говорилось:
«По имеющимся сведениям, Эрик Руонала еще до войны являлся руководителем революционеров в Северной Финляндии».
Нечогин несколько раз вызывал Руоналу на допрос, но ничего от него не добился. Арестованный упорно отказывался назвать имена людей, которые поручили ему перевозить русскую подпольную литературу.
— Ну а явку, куда ты должен был сдать литературу, назовешь? Ведь на твоей квартире целую неделю сидели, а все впустую. Значит, обманул? — горячился жандармский подполковник.
Руонала молчал. И только по ночам в одиночке арестантского дома он позволял себе вспомнить, как все это началось.
...Однажды в середине августа Руоналу пригласил к себе известный в Хапаранде социал-демократ, хозяин обувного магазина Аксель Рённмарк. В его доме был еще один мужчина, который назвал себя Карлом Чилбумом. Он сказал, что приехал в Хапаранду из Стокгольма, чтобы организовать доставку в Россию издающейся за границей литературы большевиков — самой революционной из всех российских партий.
— Мы советовались с председателем социал-демократической организации в Торнео, кому бы можно было доверить это важное дело,— добавил Аксель Рённмарк.— Он рекомендовал тебя. Ты работаешь в Хапаранде, а живешь в Торнео, и к твоим ежедневным переходам через границу все уже привыкли, в том числе и пограничная стража.
...Узнав от Рённмарка о поступлении очередной партии русской литературы из Стокгольма, Руонала приходил к нему на квартиру. Вдвоем набивали газетами и брошюрами объемистый рюкзак, и Руонала шел к мосту через реку, которая разделяла шведскую и финскую стороны. Российские стражники, дежурившие у пропускного пункта, знали Руоналу.
Внешне он выглядел спокойным, улыбался стражникам, когда проходил по мосту, не торопясь вступал на финский берег, не спеша уходил. Но только он знал, чего стоило это спокойствие. Сердце каждый раз сжималось в комок. А вдруг кто-нибудь заинтересуется содержимым рюкзака или из пропускного пункта выйдет жандармский офицер и придерется к нему? Всякий раз судьба Руоналы висела на волоске, но он продолжал всю осень носить через границу литературу, переправив в Россию за это время тысячи экземпляров большевистских газет и журналов...
Руонала обрадовался зиме. Теперь можно миновать пропускной пункт — переходить границу по замерзшей реке. Для этого он наметил самый неожиданный для стражи маршрут: под мостом.
Рённмарк подходил к пропускному пункту и начинал разговор со стражниками, отвлекая их. А в это время Руонала пробирался с рюкзаком между сваями моста на финскую сторону. Он так осмелел, что начал переходить реку под мостом даже засветло. Пока чуть не попался. В тот раз он уже выходил на финской стороне неподалеку от пропускного пункта, как вдруг навстречу ему попалась группа военных. Офицер подозрительно посмотрел на Руоналу и что-то спросил идущего рядом переводчика. Нисканен, который знал Руоналу, начал его успокаивать, и Руоналу не тронули.
С того раза он решил изменить маршрут, держаться подальше от моста и пропускного пункта. Раздобыл в Хапаранде санки, купил две простыни: одной прикрывал груз, из другой сшил себе халат, который надевал на шубу. Помнится, первый раз пошел в начале декабря. Ночь была лунная, морозная. Благополучно перешел реку, вышел на финский берег, прилег, прислушался. Тихо было вокруг. Тогда он встал и пошел дальше.
Никого не встретив по дороге, Руонала благополучно добрался до явки в Торнео. Такой способ переправки был хорош еще и тем, что за один раз можно было перевозить на санках через границу вдвое-втрое больше литературы, чем он мог унести на себе.
Весь этот месяц поездки сходили благополучно. Да и в последний раз, в новогоднюю ночь, стражники проехали бы мимо, если бы не почуявшая его лошадь...
А в это время в Гельсингфорс на имя одного из руководителей финляндской социал-демократической партии, Карла Харальда Вийка, пришла открытка из Торнео, в которой его запоздало поздравляли с Новым годом. Однако, обратив внимание на подпись, Вийк опечалился. Условным знаком товарищи извещали его о провале транспорта очередной партии литературы. Вечером Вийк долго не мог заснуть, вспоминая свою летнюю поездку в Норвегию. Возле Христиании, в Хол-менколлене, он тогда встретился со своей хорошей знакомой Александрой Коллонтай, которая и передала ему письмо Ленина с просьбой наладить транспорт литературы и людей через Швецию. Вийк симпатизировал большевикам, был интернационалистом, дружил с левыми социал-демократами Швеции, Дании и Норвегии. Тогда-то он и написал Ленину ответное письмо с выражением согласия, сообщив в нем адрес человека в Стокгольме, на имя которого следовало посылать литературу из Женевы. Это был Карл Чилбум, левый шведский социал-демократ, старый друг Вийка. Он работал в стокгольмском издательстве «Фрам», и поступление на его имя пакетов не вызвало бы особых подозрений у шведской полиции. Чилбум согласился сотрудничать с Вийком и сразу поехал в Хапаранду, чтобы наладить переправку литературы через границу. Из Торнео местные товарищи посылали литературу в Гельсингфорс, в адрес правления социал-демократической партии. А отсюда Вийк переправлял ее в Териоки, откуда пакеты забирали питерские товарищи, приезжавшие в Териоки в выходные дни.
Теперь этот отлаженный путь провалился...
На другой день через социал-демократов, работавших в полиции, Вийк узнал, что арестован Эрик Руо-нала и ему грозит военно-полевой суд. Надо было спасать товарища и литературу.
...Губернатор милостиво разрешил Вийку поехать в пограничный район Торнео для ознакомления с работой социал-демократической организации. По приезде в Торнео Вийк встретился с социал-демократами и договорился о восстановлении транспортной линии, об устройстве побега Руоналы и об отправке реквизированной жандармерией литературы в Гельсингфорс.
Вернувшись домой, Вийк послал в Петроград открытку, в которой сообщал о провале на границе и восстановлении транспортной линии.
Шли дни. Подполковник Нечогин, чтобы сдвинуть с места следствие, попросил полицмейстера Меларта поговорить с Руоналой, и заключенного в который уже раз привели на допрос в полицейское управление.
Меларт убеждал арестованного:
— Ну что ты, финн, лезешь в российские дела? Назови имена русских, которые тебе поручили везти литературу, и ты легко отделаешься. А так тебе грозит виселица. Привезут в Петроград, посадят в «Кресты», а там все равно ты расскажешь. У них есть такие мастера, что начинают говорить и молчуны...
Меларт улыбнулся своим словам:
— Уговорят. Ха-ха! А потом повесят. И все. А какое тебе дело до этих русских брошюр?
Руонала молчал.
— По секрету могу сказать, твои документы уже посланы в Гельсингфорс, а оттуда их затребовали в Петроград. Так что времени у тебя осталось мало. Думай!
Пока гельсингфорсские и петроградские жандармы вели переписку, Руонала готовился к побегу. Ему передали теплое белье и шерстяные носки, а сам же он, чтобы ослабить бдительность стражников, начал разыгрывать из себя сумасшедшего.
...Часов около десяти вечера заключенный попросился на улицу.
Сторож Эмиль Хакцель выпустил его на двор. Руонала вышел в одном белье и войлочных тапочках. Огляделся. Ночь опускалась морозная и темная, но он все же заметил, что ворота арестантского дома не прикрыты. И тогда Руонала неожиданно бросился к воротам...
Подполковник Нечогин узнал о случившемся на другое утро. Немедленно сообщил о побеге Руоналы в Гельсингфорс телеграммой и тут же получил ответ генерала Бремина:
«Примите все меры розыску и выяснению соучастников тчк донести подробности тчк представьте розыскную ведомость».
Нечогин допросил сторожа Эмиля Хакцеля и его помощника Эркки Варнулу. У обоих был испуганный вид, так что соучастниками их признать Нечогин не решился.
— У тебя оружие есть, почему не стрелял? — спросил Нечогин Хакцеля.
Тот заморгал глазами:
— Есть браунинг. Только без патронов. Я десять лет прошу, чтобы мне выдали патроны, и все безрезультатно, вашескородие.
Нечогин потребовал письменное объяснение и у полицмейстера Меларта, который нес прямую ответственность за арестованного. По его настоянию Меларт поехал в Хапаранду, к начальнику шведской полиции, с которым был в приятельских отношениях. Тот обещал задержать Руоналу, если его обнаружат в Хапаранде. Но дни шли, а беглеца нигде не могли найти. В это время он был уже далеко от Хапаранды.
Торнео спал, когда в один из номеров гостиницы «Сосьете» постучали. Хозяин номера подошел к двери. Стук повторился. Два редких удара, три частых. Условный знак. Хозяин повернул ключ и открыл дверь.
— Не зажигайте огня! — шепотом предупредил вошедший.
— Хорошо! Где ты пропадал так долго?
— Задержался. Пришлось выручать пакеты из полиции.
— Как же ты сумел?
— А у нас там свои ребята. Вот тебе чемодан. Передашь его завтра в Гельсингфорсе, как обычно. Транспорт очень важный, в нем статьи Ленина! А теперь до свиданья, мне нужно идти. Явку и пароль ты знаешь.
Дверь скрипнула, и хозяин номера вновь остался один.
Через неделю Карл Вийк получил открытку из Петрограда, на которой было написано по-французски:
«Мы получили масло самого лучшего качества, за что сердечно благодарим».
Вийк улыбнулся. Питерские товарищи, видно, не знали, что вывоз масла из Финляндии в военное время был строго запрещен. Еще чего доброго привлекут к ответственности за спекуляцию. Но дни шли, никто к нему претензий не предъявлял — в цензуре, видимо, не обратили на открытку внимания.
Большевистская литература продолжала поступать через Финляндию в Петроград вплоть до апреля 1917 года, до возвращения Ленина в Россию.
Юрий Дашков, кандидат исторических наук
