Галопом по Америкам. Часть I

Я возьму на себя смелость рассказать о своем открытии Америки, хотя бы уже потому, что изучал ее не из туристических автобусов и не по дешевым распродажам на Брайтон-Бич. Способ, выбранный мною для исследования Штатов, возможно, покажется экстравагантным, но те читатели, кто помнит мой очерк в «Вокруг света» о путешествии автостопом по Скандинавии, поймут, что речь идет лишь об одном из видов передвижения. (Фролов С. Галопом по Европам, «ВС» № 6/91.)

Не буду вдаваться в технические подробности подготовки проекта. Скажу лишь, что здорово помогли родная редакция «Комсомолки» и мой коллега Стас Кучер, который вызвался стать моим напарником.

Разглядывая карту, мы наметили незамысловатый, но смелый маршрут: от Нью-Йорка до Нью-Йорка, пересекая границы примерно тридцати штатов! Тут же вспомнили, что подобный путь проделал в начале 60-х Джон Стейнбек на своей машине вместе с пуделем Чарли. Редакция отнеслась к затее с сочувствием, но поддержала скорее морально, чем материально — обоим было вручено по сто долларов, с кровью оторванных от бюджета газеты.

Америка всегда была для нас чем-то большим, чем страна на той стороне глобуса. Начитавшись в детстве романтических книг о благородных индейцах, бесстрашных ковбоях и справедливых президентах, мы представляли ее как землю подлинной свободы и демократии, где нет места для подлости и трусости, для бездельников и демагогов.

Странная вещь — наши журналисты-международники частенько поливали помоями эту страну, которая, кстати, никогда не обижалась на злословие иностранцев, а мы, по закону отражения, свято верили, что их репортажи надо пропускать мимо ушей. Так формировался оппозиционный и идеалистический взгляд на США. Но вот прорвало плотину официальной лжи о Штатах, и в печать хлынула стопроцентно положительная информация, которую стряпали вчерашние хулители. По их версии выходило, что Америка — рай земной, где все сыты и счастливы, а не стать миллионером сумеет только совсем пропащий лентяй.

Такой вариант у меня лично доверия не вызывал. Я решил увидеть эту страну сам, но только не ту, какой представляется она пресыщенному поездками за рубеж аппаратчику или завистливому туристу-барахольщику, — я хотел видеть Америку дальнобойных грузовиков, заброшенных ранчо и маленьких придорожных ресторанчиков, — одним словом — какой ее видят сами американцы.

Добро пожаловать в город большого яблока!

На вокзал мы прибыли с двухчасовым опозданием. Разумеется, Марк давным-давно катил по шоссе в сторону Сиракьюс. Помните у Достоевского слова Мармеладова: «Знаете, господа, что значит, когда и пойти-то некуда?» Теперь я точно знаю, каково это.

Перерыв записные книжки, мы звонили всем, кого хоть чуточку знали в Нью-Йорке, но тщетно — в тот вечер был заговор автоответчиков, бубнивших голосами хозяев, что никого нет дома.

В Нью-Йорке наступил вечер — 9 часов. В Москве кое-кто уже просыпался. Наши биологические часы тикали пока что по-московски. Хотелось лечь где угодно, но спать в Нью-Йорке без крыши не рекомендуется: нет гарантии, что проснешься.

Последняя надежда — звоним Бенджамину, у которого предусмотрительно взяли телефон. «Вах! — слышу на том конце провода. — Как это, негде ночевать? У тебя есть грузинский брат в Нью-Йорке! Срочно садитесь на метро и дуйте ко мне в Куинс. Встречу на станции «Драйв-63».

За столом в квартире Бенджи мои глаза то слипались от накатывающегося сна, то расширялись от очередного кавказского (!) лакомства, выставляемого на стол хозяйкой дома Норой. 20 лет эмиграции совершенно не изменили вкусов бывшего тбилисца. Хотя русские слова он начал забывать, но то, как должен выглядеть стол грузина, — не забыл. Не забывали здесь и горских обычаев — за весь вечер ни Нора, ни ее дочь, родившаяся уже в Новом Свете, так и не присели вместе с мужчинами за стол. Бешеная все же сопротивляемость у восточных традиций.

Утром мы позвонили в Сиракьюс. Там нас ждали с нетерпением и посоветовали тут же садиться на поезд. Однако нам в голову пришла идея сделать крюк и заехать в Бостон.

Начинать автостопить из Нью-Йорка — чистое безумие, это даже писатель Керуак признал, воспевший этот способ передвижения. До Бостона билет на поезд стоит 47 долларов, а там мы планировали продать пару статей местным газетам, чтобы поддержать наш бюджет на плаву. Билеты взяли на 2.30 ночи, посчитав этот поезд наиболее удобным — он приходит в Бостон в 8.30 утра. Проболтавшись день по городу, к вечеру мы заглянули в миленький бар с хорошей блюзовой группой, а затем отправились на вокзал. Наверное, логичней было бы взять такси, но мы решили отведать острого блюда под названием «Ночной Манхэттен» и отправились на сабвее.

Нью-йоркскую подземку грех-то и метро назвать — грязно, тесно, душно. Днем интервалы между поездами 15 минут, ночью — все 45. Разумеется, мы запутались в китайской грамоте переходов между станциями и попали на экспресс, который пронес нас мимо нужной Тридцать третьей улицы и остановился аж на четырнадцатой.

Прождав с полчаса поезда в обратную сторону, я предложил пройтись пешком по улице. «Подумаешь, каких-то 19 кварталов вдоль Пятой авеню», — сказал я бодренько.

Ни одному нормальному человеку в мире не придет в голову гулять в два часа ночи по Нью-Йорку. Видимо, на нас это правило не распространялось. И мы пошли по Пятой авеню — улице, где на углах дежурят отчаянные эмиссары колумбийских мафиози, где слоняются полуодетые девчонки, готовые на все, где океанский ветер носит над тротуаром фальшивые доллары с телефонами секс-затейниц на обратной стороне, где полицейские появляются лишь в машине с задраенными стеклами, а шансы выжить у обычных пешеходов обратно пропорциональны продолжительности прогулки, — здесь на углу Тридцать третьей, в двух шагах от вокзала Пен-Стейшен, нас и подстерег гоп-стоп. Банальнейший нью-йоркский гоп-стоп, или «найф-пойнт», в местной интерпретации.

— Погоди, братан, — услышал я уже на подходе к станции. Стас на своих длинных ногах шел немного впереди и не заметил, как я остановился. Ночным собеседником оказался низкорослый пуэрториканец, шедший некоторое время сбоку от меня.

В голове шумело пиво и мелодии приятного вечера — я недостаточно оценил эту чисто нью-йоркскую ситуацию.
— Привет, — по-американски дружелюбно сказал я ему, — случилось что-нибудь?
— Ага, — ответил он и достал скверно сделанный, не очень ровный нож, — с тобой сейчас случится, если не дашь денег.

Денег!? Вот это номер! Нашел, кого грабить. Сначала я хотел перевести разговор в шутку и посоветовать ему почитать в «Нью-Йорк таймс» о финансовом состоянии моей страны. Но собеседник не особенно желал продолжать дебаты:
— Не даешь денег — я делаю в тебе большую дырку.

Ах, так! Тут я решил плюнуть на этикет и стал снимать с себя рюкзак, чтобы показать этому манхэттенскому люберу, что парень из России чихал на его вонючий ножик и за драгоценные доллары готов биться аки лев.

В этот момент я услышал чьи-то шаги сзади. Повернул голову — огромных размеров негр с чем-то посерьезней ножа в руках.
— Стас! — крикнул я.
Он уже отошел шагов на сорок вперед. Обернулся — ничего не понял.
— Деньги давай, сволочь! — взвизгнул пуэрториканец, — а то брюхо пропорю!

Вот тогда-то я и вспомнил советы всех знакомых американцев и бывалых людей в Союзе — всегда иметь при себе наличность не меньше двадцатки для подобных случаев. 20 «зеленых» стоит порция кокаина, и столько же стоит жизнь неразумного пешехода на ночной нью-йоркской улице. Лежать, истекая кровью на Пятой авеню, — не слишком веселое начало для нашего великого похода по Америке. И впрямь, чего жадничать — пускай ребята нюхнут своего порошочка и умчатся в страну сладких грез от суровой капиталистической действительности. Американцы столько нам помогали, пора и мне внести свой взнос в фонд неимущих.

Я сунул руку в карман, вытащил наугад первую бумажку — ишь, ты — двадцатка — и протянул ее жертве порочного общества.
— Спасибо, мистер, — оживились оба «гопничка» и исчезли в подворотне.
Подбежал запыхавшийся Стас:
— Кто эти типы? Что случилось?
— Ничего, — отвечаю, — просто ко лумбийская кокаиновая мафия стала на 20 «баксов» богаче.

«Амтрек» — поезд в социализм

От Нью-Йорка до Бостона ехать каких-нибудь шесть часов. Спать — глупо, да и неудобно. Решили мы отправиться в буфет «Амтрека». И тут нам показалось, что два дня в Америке — всего лишь сон, мы словно попали домой: вдоль всего вагона-ресторана змеилась настоящая… очередь! В Америке! За едой! Мама родная, мы так удивились, что тут же автоматически спросили, кто последний, и встали в нее.

Очередь двигалась очень медленно, люди нервничали, но больше всех нервничала долговязая негритянка за прилавком: «Вам чего? Воды? Нет!»
Чипсов — нет, сока тоже нет. И, вообще ничего нет!

Господи, стоило ли перелетать через океан, чтобы увидеть то же самое, что и в России. Не припоминаю, чтобы наши журналисты когда-нибудь писали об американских очередях, разве что за пособиями по безработице.

Мы принялись высказывать свое отношение к «амтрековскому» сервису, по-русски, не особенно подбирая дипломатические выражения. Как здорово, когда тебя вокруг никто не понимает!

Однако поняли! Стоявший за нами блондин лет сорока пяти вдруг произнес на чистом русском:
— Это точно, ребята! Полная… здешний сервис. А эта черная… могла бы и поприличней себя вести!

Нас словно кипятком ошпарило — мы замолкли и покраснели. Затем разговорились с незнакомцем. Оказалось, он — американец, долго изучавший русский язык и даже побывавший на практике в Москве в 1980 году во время Олимпиады. Мы с удовольствием поболтали с неожиданным собеседником.

— Раньше на наших поездах было очень приятно ездить, — вспоминал он, — и не слишком дорого. А потом «Амтрек» подмял под себя все остальные компании и стал монополистом. Цены накручивает, какие хочет, расписание составляет, как ему нравится, а что касается сервиса — вы уже видели его образец — так откуда ему взяться, если профсоюзы запрещают увольнять нерадивых «амтрековцев», и поэтому страх потерять работу у многих из них атрофировался. Короче, «Амтрек» медленно движется к социализму.

Тут мы немножко загрустили. Что же это делается? Одни не знают, как вырваться из объятий социализма, а другие сами идут ему навстречу, разинув рот.

Бостон без чаепитий

Незаметно подъехали к Бостону. Да, Новой Англией эту часть страны прозвали не зря — мягкие черты викторианской архитектуры, чопорные лица бостонцев и более обстоятельный ритм жизни — все это уже не напоминало свихнувшийся Нью-Йорк. Ну, и слава Богу, если бы вся Америка была похожа на город Большого Яблока, чему тогда было бы завидовать. На станции мы решили сделать несколько деловых звонков. Идея была чисто американской — надо создать себе хотя бы малюсенькую рекламу. Первый звонок — в «Бостон глоб»:
— Привет, мы русские журналисты. Хотим объехать страну автостопом.
— Привет! Очень здорово, но, боюсь, эта сенсация не для нашей газеты. Попробуйте обратиться в «Крисчен сайенс монитор».
Звоним в «Монитор».
— Привет, мы русские…
— Здравствуйте! Нам уже звонили из «Глоба». Приезжайте, мы ждем.

Так, кажется, мы запустили какой-то очень тонкий и сложный механизм в этой большой стране, где нас никто не знает, но, похоже, еще узнают.

Последний звонок нашему другу, брату Марка Коннора, Майклу в Сиракьюс. Набираем номер, оператор просит опустить два доллара, что мы и делаем. После разговора неожиданно раздается звонок в телефонной будке:
— Сэр, положите два доллара.
— Извините, мы уже добавляли, да и разговор закончен.
— Ничего не знаю: компьютер говорит, что вы должны компании два доллара.

Мы тихо вешаем трубку: много на себя берет ваш компьютер. Телефон снова трезвонит.
— Слушай, — говорю я Стасу, — давай-ка отвалим отсюда, пока эти попрошайки не вызвали полицию. Вдруг у них такое предусмотрено.
Мы взваливаем на спины рюкзаки и, стараясь не бежать, идем к выходу.

Телефон продолжает настойчиво звонить. Некоторые из пассажиров недоуменно оглядываются то на нас, то на автомат. Мы проходим мимо еще одной группы телефонов — и там что-то начинает звенеть. Теперь мы уже несемся на улицу. Все ясно — это какая-то психологическая атака телефонной компании: дескать, не уйдете, сукины дети, у нас длинные руки. Хороший сюжет для фантастического боевика…

… Последним жалобно звякнул автомат у двери, ведущей на оживленную улицу Бостона. Все! Мы свободны!

Подземка в столице Бостонского чаепития удивила своей чистотой и дешевизной — всего 75 центов. После нью-йоркского свинарника за 1 доллар 15 центов это уже казалось дешево. (Как быстро мы забыли, что в Союзе 15 копеек за метро казались бесчеловечной суммой.)

В «Мониторе» нас встретила очаровательная Лора Ван Тьюль:
— Ой как здорово, как интересно! А это правда — вы действительно собираетесь ехать по Америке автостопом?
— А что тут такого?
— Да нет, ничего, — отвечает Лора, — просто у нас лет десять как никто не ездит автостопом — больно опасно стало.
Поднабежавшие коллеги Лоры выражались более радикально:
— Да вы с ума, ребята, сошли!
— Какое у вас оружие с собой?
— А родителям хоть по последнему письмецу написали?
— Держу пари — их замочат еще на территории Массачусетса!

Нам ничего не оставалось делать, как храбриться и строить из себя суперменов, готовых к любым превратностям дороги.

К вечеру мы отправились в Гарвард, где нам был обещан ночлег. Там мы встретили Билли Ковача, куратора «Фонда Ньюмана», а в прошлом — старого газетного волка. Он и стал первым американцем, нисколько не удивившимся нашей затее:
— Хитч-хайк (автостоп) по Штатам? Прекрасная идея. Я сам раз семь исколесил страну таким же способом. Чтобы выбраться из Бостона, лучше всего выходите с утра на интерстейт № 90 (крупная федеральная дорога.).

С этими словами он вручил нам ключи от одной из студенческих квартир в кампусе (Кампус — студенческий городок). По стандартам Гарварда — квартирка так себе: камин, гостиная, две спальни. По стандартам Москвы — не каждый профессор потянет на такую роскошь. Впрочем, зато в наших университетах не надо платить 25 тысяч долларов в год за обучение. Пока не надо.

Поехали!

Утром мы торжественно вышли на трассу, кинули последний взгляд на силуэты бостонских небоскребов, затянутых утренним маревом с Атлантики, и начали голосовать.

На двадцать первой минуте ожидания остановилась «наша» первая машина. Первый водитель — психолог из Медфорда, Массачусетс — безумно обрадовался встрече:
— О, в этой стране еще живы традиции хитч-хайка?!
— Простите, сэр, — отвечаем, — насчет этой страны не знаем, а вообще-то мы из России.

Расстались на развилке у города Спрингфилда, где тут же встретили парочку «коллег» — парня и девчонку в цветастых одеждах, с грудой баулов и гитарой. От ребят просто повеяло ароматом семидесятых: сразу видать — хиппи. Я разговорился с парнем. Узнав, что мы — русские и всего лишь час на дороге, он принялся посвящать нас в правила игры:
— Вообще-то, в штате Массачусетс хитч-хайк запрещен, но можно голосовать перед запретительной табличкой.

Ага, тут мы и заметили эту надпись: «Хитч-хайк запрещен. Нарушители караются штрафом до 50 долларов». Странно как-то — там что, начинается свободная от автостопщиков зона? Я попробовал зайти за табличку и пого-лосовать там. Через пару минут притормозил полицейский на мощном «форде» и, не выходя из машины, погрозил мне пальцем:
— Ты что, читать не умеешь?

Потом были несколько посадок по 40-50 миль. К обеду мы здорово застряли на одном из «толл-пойнтов» — месте, где рассчитываешься за платную дорогу. Помнится, в семидесятые годы наши журналисты-международники стращали читателя американскими реалиями: «И дороги-то у них платные!» Действительно, в некоторых штатах интерстейты платные, однако никто не заставляет тебя ехать именно по ним — всегда есть две-три параллельные трассы. С другой стороны, въезд на интерстейт стоит копейки по сравнению с той суммой, которую придется заплатить за бензин, если поедешь более длинным, «дармовым» путем.

Пошел дождь и слегка притушил наш оптимизм первого дня. Но тут явился спаситель — капитан военно-морского флота Майк Корона, который только что вернулся из Персидского залива, а в здешних местах занимался ответственным делом — вербовкой новобранцев.
— А что, трудно агитировать молодняк на службу? — спросили мы.
— Да нет, — ответил добродушный офицер, — на флот ребята всегда шли охотнее, а после победы в Заливе просто отбоя нет от желающих. Так что должность у меня — чистая синекура!

Незаметно мы проскочили границу Массачусетса, и дорога пошла по живописным холмам штата Нью-Йорк, нашего второго штата. Майк тем временем посвящал в тонкости американской жизни:
— Видите черную штучку под потолком кабины? Это — детектор полицейского радара. Не одну сотню долларов штрафа за превышение скорости спасла мне эта железяка. Стоит «копам» появиться в радиусе одной мили, как эта коробочка тут же начинает нервничать и сигналить. Правда, у тех типов сейчас уже появилась похожая штучка, которая может сбить с толку мою коробочку. Так сказать, война в эфире. И самое смешное, что изобрел все это хозяйство один и тот же сукин сын! Представляете, какие денежки гребет и от нас, и от них!

Расстались с Майком у… Амстердама. Нет, дело по-прежнему происходит в США. Такова уж местная особенность: не дают скучать по Европе все эти крохотные Римы, Афины, Гамбурги, имя которым — легион. Майк оставил адрес своих родителей в Амстердаме: «Если до ночи не выберетесь, я за вами приеду — у меня и заночуете».

Слава Богу, выбрались: уже перед заходом солнца нас подобрал Дэн — молодой преподаватель из Колгейт-ского университета, расположенного в крошечном городке Хамилтон. Университет основан, кстати, той же самой семейкой, что владеет правами на знаменитую зубную пасту. Дэн спешил на важное мероприятие — попойку с друзьями, прошлогодними выпускниками. Мы тоже получили приглашение посостязаться с американцами в опустошении пивных бутылок… и, кажется, не подкачали.

Скромное обаяние акулы капитализма

Утром вся компания молодых преподавателей отправилась чуть свет на занятия. Дэн разбудил нас и деликатно предложил подбросить до Сиракьюс. Мы с удовольствием приняли приглашение, поскольку голосовать по маленьким сельским дорогам из Хамилтона не хотелось.

В Сиракьюс встретили наконец первого знакомого в Америке. Майк Кон-нор, редактор местной газеты «Пост стандарт», бывал в Москве по приглашению «Комсомолки» и во время своего визита взял с нас клятвенное обещание посетить его тихий городок на северо-западе штата Нью-Йорк.

В хороший день мы прибыли — 4 июля, День Независимости. Этот праздник всегда отмечается не хуже Рождества, но того, что творилось в то лето 4 июля, сами американцы давненько не видывали. Каждый столб, каждый дом, каждый автомобиль были украшены лозунгами типа «Я горжусь ребятами в Заливе», не говоря уже о звездно-полосатых флажках всех калибров.
— Ишь как наших патриотов распучило, — усмехался Майк, — давненько у американцев не было повода погордиться военными успехами.

Как и все либеральные интеллигенты, Майк был против войны в Ираке и вообще против ура-патриотизма. «Конечно, кто-то должен был проучить этого подонка из Багдада, — говорил он, — но при чем здесь убитые иракские дети и женщины?»

Впрочем, праздник есть праздник — вечером в загородном коттедже была устроена традиционная американская вечеринка с пивом и гамбургерами.

Штат Нью-Йорк славится своими «пальчиковыми» озерами — оставшиеся после ухода ледников продолговатые углубления заполнились водой и нынче образуют чертовски милые уголки Северной Америки. Почти все жители Сиракьюс стремятся арендовать или купить клочок земли возле одного из таких озер. Там мы и праздновали День Независимости.

После застолья все гости Майка потянулись к озеру. В это время сосед выгнал на воду свой «парти-бот» — небольшой прогулочный катер, предназначенный для активного приема алкоголя на свежем воздухе. Емкости такого судна заполняются брикетами льда вместе с банками пива — и… полный вперед!

Праздник уже овладел прибрежными жителями — на приозерных виллочках заухали домашние пушки, зашипели петарды, ракеты и прочая ар-тиллерийско-оперетточная мишура. Не зря американцев кличут индивидуалистами: наш человек ждет не дождется каждого официального фейерверка, чтобы поглазеть на него с тротуара да поорать «ура!» до хрипоты вместе с остальными зеваками, а эти — каждый сам себе министр обороны: сами забьют в пушку заряд, сами стрельнут, но «ура!» не вопят, а лишь раздуваются от гордости за свою звездно-полосатую нацию да за удачливые «бури в пустыне».

Одного из таких «пушкарей» в теннисной майке мы заметили, проплывая вдоль берега, где темнели очертания богатых домов. «Эй, ребята, — крикнул „пушкарь“, — чего уставились? Помогите-ка лучше мне развернуть эту гаубицу!»

Мы причалили и направились к нему, не обращая внимания на свистящий шепот Майка: «Это же сам Боб Канджил!» Отреагировали мы примерно так, как повел бы себя наш американский друг, если бы в России ему показали человека и прошептали: «Это же сам_Артем Тарасов!» Да, для штата Нью-Йорк и особенно для Сиракьюс имя Боба Канджила что-то значило. Мы же просто помогли хозяину виллы развернуть его домашнюю гаубицу, пальнуть из нее, а затем, получив приглашение на вечер, заглянули в скромный дом человека, чье имя входит в список ста самых богатых людей Америки.

Боб, несмотря на свое миллионер-ство, оказался вовсе не задавалой — отличный пятидесятилетний паренек с хорошим чувством юмора. Есть свое очарование в «селф-мейд-менах» — миллионерах первого поколения, — не успевшие изуродовать свое поведение аристократическим снобизмом, эти люди по-прежнему ценят старых друзей, хорошую выпивку и никогда не комплексуют по поводу своего поверхностного образования.
— Это не беда, что я не читал «Войну и мир» старика Толстого, — говорил Боб, прогуливая нас по укромным уголкам своей виллы. — В крайнем случае, моя дочь Рут перескажет мне любую сцену из романа. На то я вкалывал всю жизнь, чтобы дети мои могли изучить литературу как следует.

Насчет «вкалывания» Боб Канджил не перегибал. Еще будучи двадцатилетним выпускником колледжа, выросший на скудном конторском пайке отца Боб мечтал о собственном деле и однажды решил купить у города Сиракьюс бросовые земли — фабричные пустыри у загаженного промышленниками озера на городской окраине и построить там торговый центр.
— Когда я пришел в банк и попросил ссуду на 14 тысяч, — вспоминал он, — банкир катался от хохота два часа. В те времена 14 тысяч были достаточно серьезной суммой для того, чтобы отдать их безвестному молокососу. А на третий час я убедил его. Через полгода я превратил эти деньги в 70 тысяч. А еще через пару лет уже сам стал давать городу в долг.

Идея торговых центров оказалась настолько плодотворной в середине пятидесятых, что дело Канджила разрасталось, как снежный ком. Неутомимый предприниматель уничтожил само понятие «пустырь» в своем городе — всюду, как грибы, росли магазины, парки отдыха, автостоянки. На сегодня в ведении канджиловской компании «Пирамида». 17 крупных торгово-развлекательных центров — моллов и тридцатипятитысячная армия сотрудников. На деньги си-ракьюсского креза построен огромный онкологический центр, а для местных самородков основан специальный стипендиальный фонд.

Боб давно перешагнул черту богатства, которое можно истратить при жизни, и теперь трудится скорее по инерции. Хорошенькая «инерция» — день миллионера начинается в 4.30 утра. В 5.45 проходит первая планерка. К 13.00 заканчиваются дела с местным отделением и начинается работа с филиалами компании по стране. При всей своей занятости Боб успевает следить за огородом на вилле — его маленькое хобби — и время от времени летать на охоту в какую-нибудь экзотическую часть света — в Сибирь, например. Правда, ненадолго…
— Хотите попробовать стать миллионерами? — лукаво прищурился Боб.— Приходите завтра в контору — я покажу, с чего начинается миллион в этой стране.

На следующий день мы явились в офис «Пирамиды», расположенный в здании бывшей городской почты. Боб недавно откупил приходящее в упадок строение и, как обычно, сделал из него «конфетку».
— Отправляйтесь в мой молл «Карусель», — вместо приветствия сказал Боб.— Там вас уже ждут.

Заместитель Боба — распорядитель большого кафетерия действительно ждал нас с… тряпками и швабрами.
— Работа для вас несложная: нужно все время следить за порядком в зале, поддерживать чистоту и относиться к каждому клиенту как к Господу Богу. Мы платим за эту работу 5.75 в час. Это весьма неплохо для начала.

Что ж, отказываться было поздно, и мы, засучив рукава, принялись зарабатывать свой первый честный доллар.

За четыре часа работы мы познакомились со всей бригадой, работающей на этаже, научились смахивать крошки со стола одним движением, чуть было не показали образец «советского сервиса» одной чересчур дотошной клиентке (слава Богу, сдержались) и в конце рабочего дня, чуть-чуть усталые, поужинали какой-то китайской снедью вместе с интернациональной бригадой «нашего» этажа и получили конверты со своей «получкой» — по 23 доллара на брата. Или, если угодно, по 2 300 рублей.
Ну что же, первый шажок в сторону миллионерства сделан.

Джим, который читал «Тихий Дон»

Откровенно говоря, не хотелось покидать Сиракьюс, но впереди нас ожидала целая страна, поэтому через пару дней мы засобирались.

Майк вывез нас далеко за пределы города и остановился возле маленького частного аэропорта. «Отведаем „полетного завтрака“?» — предложил Майк.

Что такое «полетный завтрак»? Оказывается, у местных жителей появилась традиция завтракать по воскресеньям в ангаре, переоборудованном в большую столовую. За три доллара ты получаешь огромную тарелку, куда тебе накладывают яичницу, колбасу, блины, и все это подается с неограниченным количеством кленового сиропа и апельсинового сока. Авторы традиции коллективных завтраков на воздухе — местные пожарные, которые сами же готовят и сами обслуживают посетителей, поддерживая таким образом скромный бюджет своей команды. После завтрака можно полетать на самолете, поучаствовать в экспресс-лотерее или просто «потусо-ваться» по летному полю в поисках знакомых.

И вот мы снова на дороге. После остановки в Сиракьюс мы успели расслабиться и забыть, для чего, собственно говоря, прибыли в Штаты. Ничего, грохот пролетавших мимо машин быстренько вернул в прежнее состояние. Шоссе № 20, ведущее в сторону озера Эри, считается провинциальным: движение здесь потише, народ ездит в основном на сравнительно небольшие расстояния, но зато эта дорога — в самый раз для автостопа. Здесь нет запретительных табличек, и машинам позволено тормозить где угодно.

Сначала мы проехали с грубоватого вида мужиком на пикапе до заброшенного пустыря, где рабочие воздвигали брезентовый шатер «шапито» и разные мелкокалиберные павильончики. «Ярмарка будет», — прояснил водитель, который оказался прорабом этих строителей. Те давно поджидали своего начальника — он привез зарплату. Мы привыкли представлять себе американских рабочих в виде ловких громил в фасонистых комбинезонах. Эти же больше напоминали наших соотечественников — плохо выбритые, изрядно оборванные, они слонялись по территории будущей ярмарки и не особенно реагировали на окрики прораба. Да и тот не слишком наседал на них — понимал, что день зарплаты — считай, потерянный для работы.

Получив деньги — не слишком густо, в среднем, из расчета по 6-7 долларов в час, — рабочие тут же оживились и, тревожно поглядывая в сторону поселкового магазина, стали потихоньку исчезать с объекта. Все как у нас.
— Билл, — окликнул хозяин увальня в грязной рубахе, — держи ключи, отвезешь русских до перекрестка.
И показал в нашу сторону. Билл чертыхнулся, но в машину полез.
Пока он вез нас на хозяйском пикапе, его подручный — парнишка лет восемнадцати — просто умирал от любопытства:
— А какой язык в России? — спрашивал он. — А деньги у вас какие? Насколько часов разница между нами? А зима у вас бывает?
Высадившись из пикапа, мы долго дежурили на дороге, пока не остановился старомодный фургон типа микроавтобуса — «вэн», по-американски.
— Вы далеко, парни? — спросил водитель — долговязый старик в соломенной шляпе.
— Для начала — до Ниагарского водопада, а там — посмотрим.
— Понятно, — кивнул он, — чувствую, что вы не спешите, значит — поедем ко мне, отведаем пиццы.
Меня зовут Джим, а живу я в соседнем городке — Канандейгуа.
Мы даже слегка остолбенели от неожиданного гостеприимства, а потом я понял, что после неласковой встречи в Нью-Йорке нам должно везти на хороших людей.

Джим, шестидесятилетний пенсионер, всю жизнь прожил в крохотном местечке с замысловатым индейским названием Канандейгуа. В молодости служил в Корее, работал на флоте — объездил весь мир, затем занимался бизнесом — торговал запчастями к станкам, неожиданно заболел, вышел на пенсию, жить стал скромнее, а после развода с женой и последующего раздела имущества окончательно разорился. Сейчас он одинокий пенсионер с тысячедолларовым пособием. Казалось, жизнь окончательно загнала его в угол, однако, как признался Джим, он только начал по-настоящему жить — долгов перед обществом у него нет, наоборот, теперь платят ему, нет долгов и перед семьей. Он может целыми днями разъезжать по окрестностям и наслаждаться природой либо сидеть дома — читать книги и слушать музыку. Есть у Джима маленькое хобби — музей «плохого искусства», иными словами, сарай с китчевыми картинками на манер наших «самопальных» ковриков с лебедями.

Все это мы узнали, сидя на кухне Джима, покуда он суетился у плиты: «Ну как пицца?» «Угу», — отвечали мы и застенчиво подкладывали себе по очередному куску.
— Джим, а почему вы не боитесь двух бродяг, неизвестно куда едущих? — спросил я.
— Ну, во-первых, вы — русские, а я не часто слышал о русских бандитах, шастающих по дорогам штата Нью-Йорк. А во-вторых, у вас до того туго набиты рюкзаки, что даже если вы и захотите украсть что-нибудь в моем доме, вам просто некуда будет это засунуть. Если не торопитесь, оставайтесь у меня до утра, а я покажу вам наши края.

На Джимовом «вэне» мы поехали на озеро, и там наш водитель устроил скандал мальчишке-спасателю, который развопился в мегафон, когда мы поплыли за буйки в поисках приличной глубины.
— Сопляк! — негодовал старик. — Джим Юткинс переплывал эту лужу, еще когда твои родители писали в штанишки, а в Канандейгуа и слыхом не слыхивали о каких-то вонючих спасателях!

Пришлось уступить юному защитнику федеральных законов. Мы вернулись на берег, а затем покатили на «вэне» по лесным дорожкам вокруг озера Канандейгуа, через местные виноградники к маленькому парку на вершине горы. Там Джим притормозил.
— Здесь случаются отличные закаты, — сказал он.

Мы сели на скамейку. В пронзительной лесной тишине старый американский вояка и двое русских провожали солнце, которое исчезало за кромкой американских гор, чтобы осветить просторы России. Вечером мы исследовали библиотеку Джима и страшно удивились, обнаружив двухтомник Шолохова «Тихий Дон».
— А-а, занятная книжка, — оживился Джим, — после нее кое-что становится ясным в вашей истории, но еще больше — непонятным…

У озера

Утром, после завтрака, в доме объявились две хорошенькие журналистки из местной газетки. Оказалось, старикан успел похвастать по телефону их редактору, своему хорошему знакомому, что в доме Джима Юткинса остановились двое русских путешественников.

После интервью Джим настолько растрогался (в завтрашнем номере весь город прочитает имя Юткинса!), что предложил подбросить нас аж до Ниагарского водопада — а это, как никак, 100 миль! Знай наших, дескать!

Ниагара немного разочаровала: мы ожидали увидеть царство могучей водной стихии и девственного леса — свидетеля неспокойной истории индейских племен, а вместо этого затерялись среди искусственного хаоса стекла, бетона, строений КПП на американо-канадской границе и мельтешащих повсюду японских туристов.

На водопаде мы с точностью повторили ситуацию, описанную Стейнбе-ком в «Путешествии с Чарли», — попросились на канадскую сторону, но пограничник отказал и отправил с нашими паспортами по кругам бюрократического ада. Пришлось воздержаться от похода через пограничный мост.

За городом Буффало мы расстались с Джимом, снова оказавшись на хайвэе №20.
Долго не было машин, и вдруг притормозил пикап с тремя подростками. Ох уж эти по всему миру одинаковые шестнадцатилетние, которые на дух не выносят чужаков.
— Далеко едем? — грозно напыжился самый мелкий из них.
— Далеко — в Мичиган, — отвечаем, стараясь вызвать уважение у местных хулиганов к нашим неблизким маршрутам.
— А сами откуда? — поинтересовался сидевший за рулем очкарик, сплевывая для форсу.
— Из России.
— Ясно, поехали с нами.

Мы забрались в кузов. Пикап катил по шоссе, а затем неожиданно свернул на какой-то проселок. Трое в кабине что-то с жаром обсуждали. Мне этот маневр не понравился.
— Эй, вы не заблудились? — постучал Стас в кабину.

Машина остановилась, и все трое вылезли из нее. Дурацкая ситуация — неужели придется драться с молокососами из американской глубинки?
— Значит, вы русские? — с ехидством спросил «мелкий», явный заводила гоп-компании. — А ну-ка скажи чего-нибудь по-русски!

Мы переглянулись, Стас усмехнулся и произнес длинную тираду хорошо подобранных русских выражений, самым нейтральным из которых было: «Ты, маленький говнюк!»

Хулиганы были просто зачарованы.
— Да, это похоже на русский язык, — сказал очкарик. — Я что-то подобное в одном фильме слышал.

Наши попутчики тут же впали в миролюбивое настроение. Они прокатили нас еще миль десять по шоссе до индейской резервации, куда сами постоянно ездили заправлять машину и попить пива — в резервациях все гораздо дешевле из-за отсутствия налогов. Предложили выпить с ними, но мы вежливо отказались — хотелось поскорее двигаться на Запад.

Остановив еще парочку машин, в тот вечер мы добрались до небольшого национального парка на берегу озера Эри. Сначала я предложил поставить палатку прямо в лесу, но затем мы решили побродить до темноты по парку. А выбрели мы как раз туда, куда нужно — в кемпинг.

Кемпинг — это то самое место, где законопослушные американцы ставят палатку, оплатив предварительно кусочек земли десятью долларами. Взращенные в стране ничейной собственности, мы не могли преодолеть этот психологический барьер — как это возможно платить за квадратный метр травы? И мы не заплатили. Дождавшись темноты, просто прокрались на территорию кемпинга и поставили палатку в укромном месте, надеясь, что нас никто не заметит.

Все-таки недооценили мы развитой капитализм — нас очень быстро вычислил обходчик кемпинга — миловидная студентка Джилл:
— Ой, ребята, — удивилась она, — а на чем вы въехали сюда, что я вас проглядела?
— А мы, собственно говоря, не въехали — мы вошли.

То, что кто-то мог путешествовать без своих «колес», Джилл страшно удивило, но еще больше ее поразило, что эти «кто-то» прибыли из России. Нам милостиво было позволено остаться без всякой оплаты («Хозяин все равно уже уехал»), и более того — Джилл принесла миниатюрную вязанку чистеньких дров:
— Давайте, что ли, костер разведем.

Оказалось, дровами для костра торгуют сотрудники кемпинга. Джилл просто стянула со Склада дрова, чтобы сделать жизнь двух русских бродяг чуточку светлее.

Я чиркнул спичкой. Аккуратные полешки вспыхнули мгновенно — поди, какой-нибудь дрянью пропитывают для лучшей горючести, — я едва успел заметить ярлычок на торце одной из чурок — «цена 5 долларов». Господи, пять долларов за вязанку дров! Как же долго нам еще идти, чтобы понять — в этой жизни ничего не бывает за так. Да разве можно объяснить в нашей, зараженной культом СКВ стране, что 5 долларов — это не только бутылка вина или блок жвачки, это еще и цена небольшой вязанки дров. У нас-то этих дров — хоть Антарктиду растапливай. Выходит, не такие уж мы и бедные.

Мичиган

После ночевки в кемпинге мы довольно быстро двигались вдоль озера, минуя города Эри, Кливленд, Толидо. Проскочили штат Пенсильвания, Огайо и, чуть-чуть не дотянув до Индианы, повернули на север, в Мичиган.

Путь лежал в город Лансинг, где жил еще один знакомый журналист, Том Кэлинон. Уже в Мичигане нас подобрал тяжелый грузовик с прицепной платформой, на которой высился строительный кран. За рулем — два веселых водителя лет по тридцать. Ребята оказались отличными — всю дорогу хохмили, учили нас, как завоевывать сердца американок:
— Здешние девки страсть как обожают иностранцев. Так что, ребята, у вас козырные карты на руках. Главное — не стесняйтесь акцента, лепите напрямую: «Girl, I am from Russia, you are precious» («Девочка, я из России, ты — золотце!») — и она твоя.

Они высадили нас у города Джэксон, а сами повернули в сторону Чикаго. Мы оглянулись по сторонам и обмерли: прямо перед нами — огромный щит с надписью: «Внимание! Вы находитесь неподалеку от федеральной тюрьмы особого режима. Ни в коем случае не сажайте попутчиков!»

Все, приехали, называется! Я уж было стал прикидывать по карте, где бы найти автобусную станцию, как вдруг остановился легкий «фордик». Не веря глазам, мы бросились к машине. Веселый мексиканец крикнул из кабины:
— Ребята, я только до Лансинга!
— Кто же тебя послал, дружище! — ликовали мы.

Не знаю почему, но Лансинг, столица штата Мичиган, показался мне ближе остальных американских городов. Было что-то родное и в природе штата, смахивающей на север России, и в отсутствии слишком крикливой рекламы на улицах, да и народ в Мичигане в основном трудовой, будничный — не чета пижонам в белых шортах штата Нью-Йорк.

Первый сюрприз — Тома Кэлинона в редакции не оказалось: уехал на новое место работы во Флориду. Впрочем, благородный Том успел позаботиться о нас и отдал распоряжение своей секретарше Кэтти поселить двух русских журналистов за счет редакции «Стейт джорнэл» в центральной гостинице «Дэйз инн». Кроме того, у нас купили пару статей для газеты и организовали лекцию в местном университете. Впервые за весь путь в кармане объявились крупные долларовые бумажки.

Я никогда прежде не читал лекций, да еще и на английском языке. Больше всего меня страшили вопросы американских студентов, известных своей раскованностью, поэтому на лекцию мы заявились в преувеличенно либеральном виде — шортах и футболках. Когда мы взошли на кафедру, кто-то из студентов крикнул:
— Ну куда вы, ребята? Сейчас здесь двое русских будут читать лекцию.
Пришлось объяснить, что явление русских уже состоялось. Зал погрузился в молчание: переваривали.

В конце нашего выступления встала худенькая девочка и сказала:
— Вы извините, что не признали вас сразу, но я с детства привыкла считать, что русские должны быть обязательно одеты в серые костюмы с галстуком, они никогда не улыбаются и все время произносят на плохом английском: «Нет-нет».

Слава Богу, что наша одежда внесла какие-то коррективы в образ соотечественника.
Тут же на лекции нам предложили выступить по местному радио в программе «Колин», то есть — отвечать на телефонные звонки радиослушателей.

Передача длилась больше часа. Звонки поступали со всех уголков Мичигана — спрашивали о нашем путешествии, о религиозном воспитании в России, предлагали посетить симпатичные уголки Мичигана, находившиеся на нашем предстоящем пути, а также — купить по дешевке видеоаппаратуру и автомобиль. В конце программы я обратился к слушателям:
«Уважаемые мичиганцы! Если вы, проезжая по дороге, увидите двух ребят с серым и желтым рюкзаками, пожалуйста, не бойтесь остановиться и подвезти их. Ей-богу, мы не бродяги и не маньяки. Мы — обыкновенные путешественники. Запомните — два рюкзака, серый и желтый».

Вечером журналисты из «Стейт джорнэл» пригласили нас в бар. Я слышал о том, что в Америке определенные строгости с выпивкой для несовершеннолетних, но никогда не думал, насколько это серьезно. Перед входом в бар огромный детина останавливал всех, кому приблизительно меньше сорока, и спрашивал любой документ, подтверждающий, что вам больше двадцати одного.

Тут же возникла проблема: Стасу всего 19. Но не зря же мы воспитывались на похождениях Остапа Бендера — показали репортерские карточки газеты.
— Но здесь нет года рождения, — возразил работник бара.
— Дело в том, что наша газета — самая крупная в мире. Можете проверить по Книге рекордов Гиннесса. Как вы думаете, примут на работу в такую газету человека до 21 года?
Аргумент был принят без возражения.

Но в следующем баре — а разгулявшиеся американцы редко останавливаются в одном заведении на весь вечер — этот номер не прошел. Я показал паспорт и спас свою честь — на руку мне поставили синий штамп лояльности. А Стас по малолетству получил обидный красный штамп — если ты с этой позорной меткой хлебнешь в баре чего-нибудь крепче кока-колы, дело может обернуться крупным штрафом или приводом в полицию. Правда, выход был найден — одна из журналисток была за рулем, но взяла виски со льдом. У Стаса была законная кока, по цвету не слишком отличавшаяся от «скотча».

Лансинг мы покинули на машине университетского профессора Джима Вэлингтона. Он был среди слушателей нашей лекции, и ему захотелось помочь необычному проекту.

Вэлингтон, либеральный бородач и большой охотник до выпивки, направлялся в коттедж своей подружки на берегу озера Гурон. За несколько часов он домчал нас от Лансинга до Маки-ноу-Сити — худо-бедно, двести с лишним миль пути!

Дальше начинался чудовищно длинный шестимильный мост через пролив, разделявший два Великих озера — Мичиган и Гурон. На прощание Джим Вэлингтон надарил нам целый ворох карт разных регионов США.

Двое студентов в автомобильчике, забитом удочками и пивом, перебросили нас через мост и подвезли еще миль на тридцать по берегу Мичигана. Потом они свернули на север к какому-то потаенному рыбацкому озеру. Мы остались на пустынной лесной дороге.

Сориентировавшись по дорожному указателю, мы отправились к берегу озера и нашли там маленький частный кемпинг — пару трейлеров и несколько бревенчатых домишек.

Удивительный край — северный Мичиган, его еще называют Верхним полуостровом — суровые ели, березы, маленькие чистые озера, в лесу полно грибов и ягод — благодатней места и не придумаешь. А населенных пунктов совсем мало: американцы считают здешние края чуть ли не тундрой.

Мы искупались в озере, поставили палатку, а потом пошли на зов — хозяйские дети затеяли костер. Я помог нарубить дров четырнадцатилетнему сыну хозяйки, затем разговорился с его старшей сестрой.
Линда, крупная задумчивая девица, грустно смотрела в огонь.
— Хотите выпить? — спросила она неожиданно.
— Здесь есть где выпить? — удивился я.
— Я работаю в придорожном ресторанчике. У официантки всегда есть выпивка.
Она принесла джина и сока.
— Должно быть, скучно здесь жить? — спросил я.— Людей совсем не видно.
— Почему? Иногда сюда наезжают человек восемнадцать. Правда, в основном одни и те же — родственники, знакомые.
— И тебя никогда не тянуло поехать в большой город — Нью-Йорк или хотя бы Лансинг?
— А зачем? Здесь так спокойно, а потом — как родителей бросишь, у нас ведь здесь свое дело — кемпинг…

Свое представление об американцах мы привыкли составлять по тем беспечным туристам, что снуют по Красной плошали и валютным лавкам — с каким-то особым красивым загаром, причудливо одетые и, разумеется, богатые, они, сами того не зная, сформировали у нашего невыездного народа совершенно оторванный от жизни образ: вот такие они все. Да нет же, в Москве мы встречаем лишь тех американцев, у которых хватает средств и времени на перелет через океан, а большинству из них, типа официантки Линды, за всю жизнь не удается выбраться даже в соседнюю Канаду. Кстати, на протяженни всего нашего пути длиной в 15 тысяч километров мы в основном и встречались с «невыездными» американцами.

Утром, когда мы вышли на шоссе, я впервые осознал великую силу средств массовой информации. По дороге мирно катил небольшой семейный фургон с молодой женщиной за рулем. Увидев нас, она неожиданно притормозила — случай, до сих пор беспрецедентный. Высунувшись из окна, она неуверенно оглядела нас и наши рюкзаки:
— Эй, ребята, неужто вы те самые русские журналисты?
— Конечно, мы! — обрадовался я, вспомнив радиопередачу: узнали!
— Тогда полезайте в «вэн». Мы с мужем едем на Золотое озеро к моим родителям. Это на самом западе Мичигана.

Молодые супруги из Лансинга, Том и Кэтти, рассказали о том, как услышали передачу на работе и затем всем коллективом обсуждали, что бы каждый смог предложить русским, если встретил бы их по пути. Теперь им есть чем хвастать перед коллегами — русские достались на долю Тома и Кэтти.

Полдня мы ехали по лесному краю Верхнего полуострова и не уставали удивляться его безлюдности. На одном отрезке пути мы пересекали границу Висконсина и миль семнадцать катили по территории другого штата. Там Кэтти сделала остановку:
— Надо закупить пива — в Висконсине оно лучше и дешевле.

Есть все-таки своя прелесть жизни в федеративном государстве: надоело все — поезжай в соседний штат, там и порядки, и цены уже другие. Границу вроде не переезжал, а будто за рубежом побывал.

К вечеру мы добрались до Золотого озера. Прелестное местечко выбрали родители Кэтти для заслуженного отдыха — суровый, почти сказочный лес и озеро представляли собой отличную иллюстрацию для романов Фенимора Купера. Когда мы все вышли из машины, а затем полезли купаться после дороги, я заплыл на середину озера и почувствовал, как проснулся во мне надежно спрятанный индеец — несомненно, в одной из предыдущих жизней я охотился по берегам этого озера, сигнализировал кострами о приходе неприятеля и приветствовал соплеменников гортанным криком.
«Ого-го-го-го!» — ответили с берега Стас, Том, Кэтти и ее отец.
Отлично, я не один — наши все в сборе!
Погода неумолимо портилась, и мы решили остаться в доме гостеприимных мичиганских пенсионеров.

Мать Кэтти, бывшая учительница, с удовольствием болтала о русской истории, которую знала совсем недурно. Отец — в прошлом бизнесмен — оказался заядлым поклонником Бахуса. Он неделями страдал от отсутствия компании, поэтому с восторгом ходил за нами весь вечер по пятам и через каждые десять минут интересовался:
— Ну что, еще чего-нибудь принести?
И приносил.

Постепенно мы впали в блаженное состояние — вяло погрузившись в мягкие кресла у камина, мы рассуждали о всякой чепухе, с трудом ворочая языками.
Неожиданно речь зашла о хваленых американских свободах.
— Мне нравится большинство ваших гарантированных прав, — сказал я, — но одного из них я никак не могу принять — права на хранение огнестрельного оружия.
— А мне кажется, — заметил отец Кэтти, — что только это право и дает
возможность чувствовать себя хозяином на своей земле. Вот, вас ограбили — и вы как миленькие отдали двадцатку, да еще и здорово отделались, что эти мерзавцы не наделали в вас дырок. А представьте себе, если бы в ту минуту случился у тебя приличный «бульдог», и ты для острастки пальнул бы в воздух или по ногам того ублюдка с ножом? В следующий раз эти ребята уже хорошенько бы подумали, прежде чем останавливать незнакомца на улице. Хороший ствол — хороший педагог.
— И все-таки Европа как-то обходится без массового владения оружием.
— Так то — Европа. А в наших медвежьих краях, к примеру, попробуй проживи без «пушки» — мало ли какая четвероногая образина нагрянет из лесу, или того хуже — двуногая.
— А какое у вас оружие? — поинтересовался я.
— Э-э, брат, — усмехнулся он, — там, в шкафчике, у меня двадцать стволов — на любой случай.
— Неужто двадцать?

Он даже обиделся и повел нас в свою комнату, где мы действительно насчитали двадцать наменований оружия — от легкого револьвера «смит-энд-вессон» до крупнокалиберной винтовки, предназначенной не меньше, как для мамонта.
Оружие таинственно мерцало черно-масленым блеском и завораживало.
— Что, нравится? — спросил довольный хозяин. — Выбирай любой — пойдем, попробуем.
— Как, здесь? — удивились мы.
— Да нет — во дворе, конечно.

Я много читал об Америке, смотрел фильмы, слышал различные истории о вооруженных маньяках и дерзких грабителях, но вся эта информация о супервооруженной нации оставалась лишь абстрактным знанием. Теперь, когда я, стоя на поляне и держа двумя руками тяжелый револьвер, методично выкраивая из старого трухлявого пня брызги коричневых крошек, я понял — все это очень серьезно: это очень серьезная страна с очень серьезными законами. Здесь вполне реально, не по-киношному, могут раскроить твой череп, как я раскрошил этот пень. Но, с другой стороны — всякий человек имеет право на защиту самого себя и своей семьи от любого недоноска с винтовкой.

Бездна различных мыслей промчалась в моем мозгу, но главная — как же мы решились ехать автостопом по дорогам страны, где каждый второй обязательно с «пушкой»? Только теперь я понял причитания «монито-ровцев» по поводу нашей затеи. Да, Америка хиппи, пветов и простодушных автостопши-ков безвозвратно канула в прошлое. Каждый день мы натыкались в газетах на сообщения об убийствах и изнасилованиях. Вот откуда этот тревожный взгляд у тех водителей, особенно женщин, кто проезжал мимо нас без остановки. Но теперь ничего не поделать — поворачивать слишком поздно. Просто надо быть чуточку осторожвее впредь, помня о двадцати промасленных черных зверьках в комнате у добряка пенсионера.

Словно в дополнение к этим оружейным эмоциям на следующий день мы столкнулись с настоящей смертью.
Простившись утром с обитателями лесного коттеджа, мы выбрались на шоссе и приступили к своей ежедневной рутинной работе — голосованию.

Из лесу на асфальт выскочил красавец олень, равнодушно оглядел пустынную дорогу. За ним потянулась семья — олениха и трое оленьих детишек. Предстоял обычный переход шоссе — видать, в этих местах и люди, и олени привыкли друг к другу, но глава семьи должен убедиться, все ли в порядке на дороге. Он же первый и начал ее пересекать. Я достал фотоаппарат — до чего красив подлец в своем беге…

На всей скорости из-за поворота выскочила легковушка. Олень как истинный глава семейства тут же повернулся к своим, предупреждая их взглядом об опасности. Своим положением он в тот момент мало интересовался. А зря.

Водитель машины посчитал, что объезжать зверя на скорости — слишком жирно будет, и, не меняя руля, гнал прямо на рогатого красавца. Раздался удар — олень отлетел к обочине, автомобиль отшатнулся в противоположную сторону. Визг тормозов слился с хрустом разлетевшегося по асфальту стекла.

Водитель, крепышок лет пятидесяти, бодро выскочил из машины, внимательно осмотрел поражение, нанесенное оленем, — боковое зеркало сняло начисто (эх ма, долларов на двадцать потянет) — зато стекла целы. На оленя он даже не взглянул.
— Что же ты наделал, гад! — заорал я по-русски, но тот даже головы в мою сторону не повернул. Жена водителя тронула его за рукав и показала на мой фотоаппарат. Он кивнул, быстро сел в машину и резво понесся вдаль.

Оленя я все же снял. Мертвого. Потом мы перенесли его в кювет, чтобы случайные автомобили не превращали его красивое тело в грязно-кровавые лохмотья, как это случается в городах с погибшими под колесами собаками и котами. Теплые оленьи ноги еще простреливали слабые разряды конвульсий, а ясные огромные глаза уже заливала муть неподвижности. Последний взгляд — сигнал тревоги, который получила спасенная оленья семья…

Радостный камень — друг православия

Миннесота стала первым штатом в нашем «черном списке». До сих пор мы не сталкивались с особыми проблемами на дороге — худо-бедно, нас подвозили, не позволяя подолгу простаивать на шоссе. Но стоило пересечь границу шестого штата, как тут же началась невезуха.

Мы постояли около трех часов на окраине Дулута — и никакого результата. Чтобы как-то привлечь к себе внимание, решились на крайнюю меру: спекулировать на происхождении. Уже не первый водитель советовал смастерить плакатик, раскрывающий наше гражданство: «Если люди увидят, что вы русские, они тут же остановятся».

Делать нечего, придется начинать рекламную кампанию. Я быстро намалевал на картонке: «Из Москвы в Северную Дакоту».

Проносившиеся мимо водители стали снижать скорость, чтобы прочесть плакат, но останавливаться никто не спешил. Американцы вальяжно улыбались в окна и скептически кивали, дескать: «Из Москвы, ну-ну, рассказывайте сказки».

Я рассвирепел, надел футболку с английской надписью «Московский университет». Эффект тот же. Не знаю, может, они решили, что мы из Москвы, штат Айдахо? А может…

Когда начало темнеть, мы решили устраиваться на ночлег. Нашли в придорожных кустах крохотную полянку, где поставили палатку (кстати, очень вовремя — начал накрапывать дождик). Стас отправился в маленький поселок неподалеку за водой для чая. Вернулся через полчаса, страшно ругаясь:
— Представляешь, только в третьем доме открыли дверь и еле-еле дали воды. А остальные в замочную скважину что-то мямлили о сломанном водопроводе!

Утром мы решили двигаться по дороге пешком, лишь бы вперед. Через несколько миль показался перекресток с бензоколонкой — отличное место для хитч-хайка. Мы купили по мороженому и сели возле заправки, дожидаясь попутку. Я подобрал с земли вчерашнюю газету — интересно, что там творится на оставленной стороне глобуса. Просмотрев бестолково подобранный блок новостей, я взглянул на телепрограмму и едва не подскочил: оказывается, вчера по местному ТВ демонстрировался старый боевичок «Попутчик» — фильм о маньяке, который ехал автостопом и убивал по дороге своих водителей. Так вот откуда эти осторожно-насмешливые взгляды миннесотцев, проносившихся мимо.

Чуть погодя мои подозрения подтвердил паренек — развозчик мебели, который все же подобрал нас: действительно местные жители — не самые крутые смельчаки в Штатах, мало того, что газеты каждый день долдонят об убийствах на дороге, так еще и этого жуткого «Попутчика» намедни показали. «Так что, ребята — заключил паренек, — пока не доберетесь до следующего штата — Северной Дакоты (а там народ попроще и посмелее), вам удачи на трассе не видать».

Расставшись с мебелевозом, мы решили выбираться из запуганной Миннесоты любыми средствами. К счастью, такое средство подвернулось — междугородный автобус главной транспортной компании США «Грей-хаунд» — «Серая гончая». Водитель «гончей» не должен был останавливаться на развилке, где мы сидели со своими рюкзаками, но его привлек мой необычный плакат. Огромный серебристый автобус остановился прямо возле нас и зашипел дверьми. «Добро пожаловать!» — крикнул водитель.

В салоне полусидели-полулежали несколько человек, порядком истрепанные дальними переездами. Надо сказать, что пассажиры «Грей-хаунда» — это немножко другая Америка, чем та, что пролетает по хайвэю на сверкающих «фордах» и «хондах», они — бесколесное меньшинство великой автомобильной державы. Для среднего американца поездка на междугородном автобусе невыгодна — слишком медленно, не очень безопасно — в салонах «Серой гончей» случается всякая публика, иногда вооруженная, которая не прочь решить свои проблемы за счет попутчиков. И, наконец, эта поездка не слишком приятна в смысле сервиса.

Пробравшись в хвост автобуса, я занял пустое кресло у окна.
— Извините, а вы правда русский? — спросил подсевший человек лет пятидесяти с монголоидным лицом.— Я слышал ваш разговор с водителем.
— Да.
— Вот здорово. Меня зовут Радостный Камень, и я знаю кое-что по-русски.
Неожиданно он довольно складно прочел на русском молитву «Отче наш».
— Откуда вы это знаете, мистер Радостный Камень, — удивился я.— И вообще, откуда такое поэтическое имя?
— Дело в том, что я — индеец племени навахо, — улыбнулся Радостный Камень, — а у нас детей не называют Джонами и Биллами.

Дальше выяснилось, что мой собеседник — житель резервации в штате Монтана. Всю жизнь считал себя правоверным католиком, что не мешало ему иметь семерых жен. Однажды он встретился в Сиэтле с русским священником Вадимом Погребняком, настоятелем местного прихода. Тот поведал Радостному Камню об основных постулатах православия, и произошло чудо — гуляка-индеец, циник и большой поклонник «огненной воды» вдруг в корне решил изменить всю свою жизнь. Он разогнал своих жен (двоих все же оставив), бросил пить и сделался активным прихожанином церкви святого Спиридона в Сиэтле. Путь до Сиэтла неблизкий, однако благодаря своей работе в «Грей-хаунде» Радостный Камень имеет право на бесплатные автобусные поездки.

— Я стараюсь приезжать в церковь всякий раз, когда выдается свободное время, — рассказывал он, — и проводить его вместе с моими русскими братьями во Христе. Их община — самая дружная в Сиэтле.

Ну кто бы знал, что религия нашей страны, с трудом находящая понимание в католическо-протестантской Европе, придется по душе краснокожему человеку с таким чудным именем. Неисповедимы пути…

Продолжение следует

Сергей Фролов | Фото автора

Материал опубликован в журнале «Вокруг света» № 7, июль 1992