Автор работал в 1973—1976 годах заведующим отделением ТАСС в Финляндии. В Финляндском государственном архиве он обнаружил не публиковавшиеся ранее документы о слежке жандармов за А. М. Горьким, который приезжал в феврале 1906 года в Финляндию. Жандармские донесения, воспоминания В. М. Смирнова, Н. Е. Буренина и М. Ф. Андреевой, материалы гельсингфорсских газет тех дней и легли в основу настоящего очерка. Бее фамилии и имена подлинные.
Помощник начальника Финляндского жандармского управления по Нюландской губернии ротмистр Лявданский вызвал к себе в кабинет унтер-офицера Закачуру и филера Веца.
— Важное задание! — сказал он. — Максим Горький сегодня в Финском национальном театре будет призывать к революции. Посылаю вас в театр. Не пропускайте ни одного слова этого бунтаря. Завтра утром жду рапорт.
Зимним вечером Закачура и Вец встретились в конце Александровской улицы и пошли к театру. Его фасад был ярко освещен. На огромной афише издалека можно было разобрать: «Сегодня, 1 февраля 1906 года, литературно-музыкальный вечер с участием Максима Горького». Закачура и Вец постояли возле афиши, вглядываясь в лица прохожих, а затем предъявили билеты контролеру, разделись и пошли на свои места в заднем ряду партера. Зал быстро наполнялся и празднично гудел. У входной двери образовалась толкучка: зрители нарасхват покупали какие-то книжечки в красных обложках. «Что это? Сходи, купи!» — приказал Закачура Вецу.
В это мгновение огромный зал вздрогнул от аплодисментов. На сцену поднималась группа людей. Впереди — высокий сутулый мужчина с вислыми усами. Это был Максим Горький. Он бережно поддерживал под руку хорошо известную в Финляндии артистку Московского Художественного театра Андрееву. За ними шли писатель Скиталец и финский художник Галлен-Каллела. Замыкал группу интеллигентного вида господин с темными усами и бородой, показавшийся Закачуре знакомым.
Дирижер Каянус взмахнул палочкой, и оркестр заиграл какую-то мелодию. Тут вернулся на свое место Вец с красной книжечкой в руках. Это оказалась сказка Горького «Товарищ», написанная специально к сегодняшнему вечеру. Закачура углубился в чтение и почти не слышал, как выступали известный финский поэт Эйно Лейно, Андреева, Скиталец.
Под конец вечера на сцене появился Горький. Он остановился перед рампой и, смущенно улыбаясь, ждал, когда смолкнут аплодисменты. Наконец зазвучал его глуховатый, с характерным оканьем голос. В зале расцвели тысячи красных гвоздик — это зрители раскрыли книжечки и следили по тексту за тем, как автор читал сказку.
Горькому устроили восторженную овацию. Мощно грянула «Марсельеза». В едином порыве зал встал и запел. Пришлось подняться и жандармским филерам в заднем ряду.
У выхода из театра Горького ожидала огромная толпа. Как только он появился, раздалось многоголосое «ура!». Закачура решил протиснуться поближе к Горькому, чтобы проследить, кто его сопровождает, но сильная рука схватила за воротник пальто:
— Эй, ты? Куда? Жандармам здесь делать нечего! — и увесистый, как булыжник, кулак прижался к носу унтера. Тот оглянулся. Сзади стояли молодые, здоровые парни с красными повязками. Их вид не предвещал ничего хорошего.
— Да вы что? — захныкал Закачура неожиданно тонким голосом. — Какой я жандарм! Хотел поближе разглядеть любимого писателя.
Подошел мужчина, поднимавшийся последним на сцену вслед за Горьким. Он был одет в щегольскую шубу. И тут Закачура узнал его: это был Николай Евгеньевич Буренин, сын богатого купца. Его мать владела имением у границы Финляндии и России. В жандармском управлении стало известно о его связях с финскими подпольщиками, и филерам было вменено в обязанность следить за Бурениным, когда он прибывает в Гельсингфорс. Однако Закачура не знал, что Н. Е. Буренин входил в боевую техническую группу при ЦК РСДРП и что именно он был организатором вечера в Гельсингфорсе с участием Горького.
— Алпо, отпустите его, — сказал Буренин молодому здоровяку, задержавшему жандарма. — Пусть убирается!
Под свист и улюлюканье Закачура бросился к вокзалу. А Вец, никем не узнанный, направился вслед за Горьким в огромной толпе, которая провожала писателя до гостиницы с пением «Марсельезы».
...Ротмистр Лявданский еще раз прочитал рапорт Закачуры и Веца и решительно взялся за перо. В начале донесения начальнику управления генералу Фрейбергу он указал, что вечер в Финском национальном театре был организован «в пользу якобы пострадавших во время мятежей в России. В сущности, — подчеркнул Лявданский, — сбор должен поступить на революционное дело в России».
Далее жандарм отметил, что в театр доставлено было «огромное количество» брошюр со сказкой Горького «Товарищ», причем их распродали «в один миг». В конце рапорта Лявданский с тревогой писал, как тепло встречали зрители Горького: «Когда он вышел, публика кричала: «Да здравствует Максим Горький, брат свободы!» — и тому подобные возгласы».
В воскресенье, 22 января (4 февраля) 1906 года в Доме пожарной охраны, где имелся вместительный зрительный зал, по инициативе Гельсингфорсского рабочего союза и Красной гвардии был устроен второй литературно-музыкальный вечер с участием писателя, который прошел с еще большим успехом.
Глубоко взволнованный оказанным ему сердечным приемом, А. М. Горький писал в феврале 1906 года из Гельсингфорса Е. П. Пешковой:
«В Гельсингфорсе пережил совершенно сказочный день. Красная гвардия устроила мне праздник, какого я не видел и не увижу больше никогда. Сначала пели серенаду под моим окном, играла музыка, потом меня несли на руках в зал, где местные рабочие устроили концерт для меня. В концерте и я принимал участие. Говорил с эстрады речь и, когда закончил ее словами: «Эляккеен Суо-мен тюэвястё», что значит: «Да здравствует финский рабочий народ», — три тысячи человек встали как один и запели «Наш край» — финский национальный гимн. Впечатление потрясающее. Масса людей плакали... Все было как в сказке, и вся страна, точно древняя сказка, — сильная, красивая, изумительно оригинальная».
Извозчик натянул вожжи, и под копытами лошадей зацокали камни Елизаветинской улицы. Горький посмотрел назад, в конец улицы, и, обернувшись к сидевшему рядом с ним в санях мужчине, сказал:
— Ловко мы их объегорили, Владимир Мартынович! Теперь долго меня не найдут. А то уж обнаглели, прямо на пятки наступают.
Мужчина сдвинул шапку на затылок, обнажив высокий, крутой лоб, и ответил, заикаясь:
— М-могут еще догнать. Они вынюхивать мастера. Да и мой адрес им давно известен.
Это был большевик В. М. Смирнов, живший с 1903 года в Гельсингфорсе.
Сани остановились у серого пятиэтажного здания с квадратной аркой.
— Приехали, Алексей Максимович, — сказал Смирнов, расплачиваясь с извозчиком.
На втором этаже оба остановились перед дверью, на которой висела металлическая дощечка: «Владимир Смирнов, лектор университета». На звонок открыла пожилая женщина.
— Знакомьтесь, Алексей Максимович: моя мать, Виргиния Карловна. Главный помощник по конспиративным делам. А ты, наверно, — оборотился он к женщине, — уже узнала нашего гостя.
— Конечно, узнала, — ответила та, выговаривая слова с заметным акцентом. — Весь Гельсингфорс о нем только и говорит. Каждый финн теперь знает Горького.
В это время открылась дверь из комнаты и в прихожую вышел Ленин.
— Слышу голос Владимира Мартыновича, — сказал он. — Все благополучно?
— Вот, прибыл с гостем, Владимир Ильич.
Ленин подошел, пожал руку Горькому, подождал, когда тот снимет шубу, и пригласил писателя пройти в комнату.
— А ты, Вольдемар, почему не раздеваешься? — спросила Смирнова мать.
— Пойду посмотрю, нет ли хвоста. Будь добра, приготовь пока чаю нашим гостям. Пусть располагаются в кабинете.
— Не волнуйся, самовар уже кипит.
Смирнов вышел на улицу. На противоположной стороне внимательно рассматривали витрину магазина два субъекта. Вернувшись домой, Владимир Мартынович поспешил в кабинет. Ленин сидел за письменным столом, Горький разместился на диване, спрятав длинные ноги под книжный столик.
— Ну как, чисто? — обернулся Ленин в сторону вошедшего.
— Нет, Владимир Ильич. Есть хвост. Можете посмотреть сами. — Смирнов указал на окно: из-за полузадернутой шторы было видно, как филеры шарили взглядами по окнам дома, вглядывались в прохожих
— Да, крепко они прилипли к вам, Алексей Максимович, — озабоченно сказал Ленин. — Надо распроститься с ними всерьез и поскорее уезжать из Финляндии за границу. Владимиру Мартыновичу его знакомые из финской полиции сообщили, что из Петербурга местному генерал-губернатору предложили выдать Горького жандармам на расправу. Не так ли, Владимир Мартынович?
— Знающий товарищ сообщил, ему можно верить. — подтвердил Смирнов
— Вот видите, — продолжал Ленин. — Департамент полиции не может забыть, йто Горький был во время Декабрьского вооруженного восстания в Москве, он не простит ваших выступлений здесь, в Гельсингфорсе. Ведь вы, батенька, всю Финляндию взбудоражили. Читаю газеты и радуюсь за вас. Могучую силу личного влияния несете вы в себе. Пишут, что каждый, кто был на вечерах, получил от Горького мощный эмоциональный и революционный заряд.
— Наговаривают на меня, — смущенно забасил Горький. — Преувеличивают мои скромные возможности. Просто люди здесь замечательные. Чем больше в Финляндии живу, тем больше встречаю друзей.
— Да, страна Финляндия людьми хорошими богата, это верно, — согласился Ленин. — Финны оказывают большую помощь российским революционерам, видя в них своих союзников в борьбе против царизма. Ведь царизм постоянно нарушает конституцию Финляндии, попирает права финнов. И ваши слова о российской революции, произнесенные в эти дни перед тысячами финнов, пали на благодатную почву. Да, большую вы провели работу здесь, Алексей Максимович. Надо полагать, что после ваших выступлений число наших добровольных помощников среди финнов умножится. Они лучше стали понимать наши задачи и наши нужды. Нельзя забывать и другую сторону ваших выступлений. Два литературно-музыкальных вечера в Гельсингфорсе дали в партийную кассу довольно значительную сумму. А деньги нам сейчас очень нужны! Рабочие требуют оружия, мы обязаны его приобрести.
— Можно такие же вечера организовать в Або и Таммерфорсе, — предложил Горький.
— Это было бы замечательно, но мы не можем больше подвергать риску вашу жизнь. Буренин рассказывал мне, что вас охраняет целая дружина былинных финских богатырей, но у царской охранки руки длинные. Вы это на собственном опыте знаете. Жандармы побоятся арестовать вас здесь, но могут устроить какую-нибудь грязную провокацию.
— Да, я этих господ знаю. Имел удовольствие познакомиться. От них можно ожидать любой гадости, — согласился Горький.
— Ну вот, и не нужно испытывать судьбу слишком долго. Надо внять предупреждению финских друзей и побыстрее скрыться от преследования охранки. Например, уехать в какое-нибудь имение. Есть такая возможность, Владимир Мартынович?
— Конечно, Владимир Ильич! — ответил Смирнов. — Буренин вполне может это устроить. У него много знакомых среди финских помещиков. Они ему не откажут, я уверен. Тем более если речь идет о Горьком. Каждая финская семья сочтет за честь пригласить к себе в гости знаменитого писателя.
— Вот и прекрасно, — хлопнул Ленин ладонью по столу. — Вы, Алексей Максимович, исчезнете на время от назойливых глаз, отдохнете. А наши друзья Смирнов и Буренин будут готовить с помощью финнов ваш безопасный отъезд за границу. Другого выхода нет. Возвращаться в Россию — все равно что самому совать голову в пасть медведю, жить здесь тоже опасно. Остается одно — заграница.
Горький откинулся на спинку дивана и задумчиво произнес:
— Признаться, боюсь я этой самой заграницы, Владимир Ильич. Как представлю, что вокруг меня никто по-русски не говорит, так мороз по коже. Как же я-то? Я к людям привык, без людей не могу. Тем более к языкам я не способен, давно в этом убедился.
— Эмиграция — тяжелое испытание, вы правы, — ответил Ленин. — Но и в эмиграции можно жить, если работать, а не хныкать и не распускать нюни, как это делают некоторые российские интеллигенты. А у вас будет много работы, в этом можете не сомневаться, во-первых, продолжайте важное дело, которое начали здесь: будете рассказывать трудящимся Европы и Америки о российской революции, вербовать сторонников и помощников. Во-вторых, ваш авторитет можно использовать и для того, чтобы помешать выделению западными странами кредитов царизму для подавления революции. Многие в Западной Европе, в том числе и рабочие, не сознают, что французские и английские капиталисты, давая деньги царю, помогают тем самым самодержавию утопить в крови революцию. Сорвать эти планы — вот на что хорошо было бы нацелить общественность европейских стран. В-третьих — материальная сторона. Наша партия очень нуждается в средствах. Они необходимы прежде всего для вооружения пролетариата, для издания нелегальных газет. И это еще не все. За границей, выбрав тихое местечко, вы могли бы спокойно писать, работать над своими произведениями. В России вам будут постоянно мешать. Вы многое видели и пережили. Рассказать миру о российской революции языком образов — это тоже важная партийная задача. И, наконец, последнее — ваше здоровье. В Европе есть хорошие врачи, которые сумеют вас подлечить. Ваше здоровье, Алексей Максимович, — не ваше личное дело. Вы и ваше здоровье очень нужны трудовому народу России. Поэтому отнеситесь к лечению как к важному партийному поручению. Как видите, скучать за границей будет некогда.
— Да, поручение вы мне даете непростое, — сказал Горький. — Трудновато будет. Но попробую, постараюсь. Хорошо бы только помощника подобрать мне порасторопнее. Нужен кто-то, чтобы организационными делами занимался.
— Это верно, — согласился Ленин. — Мы об этом подумаем с Красиным. Найдем подходящего товарища. А вы пока поразмыслите над моим предложением. Хорошо? Будем держать связь через Смирнова и Буренина. Договорились?
— Договорились, Владимир Ильич, — ответил Горький.
— Вольдемар, там пришли... — приоткрыв дверь, зашептала Виргиния Карловна Смирнов вышел в прихожую. Там стояли те два субъекта, которые дежурили под окнами. Это были Закачура и Вец.
— Здравствуйте, господин лектор, — слегка поклонился Закачура, сняв шапку. — Мы из пожарной охраны. Пришли проверить дымоходы. Много сажи скопилось. Может загореться. Покажите, пожалуйста, где у вас печи.
Голова Смирнова лихорадочно работала Что делать? Как выпроводить непрошеных гостей? Закачура, заметив минутную растерянность хозяина квартиры, злорадно улыбнулся:
— Позволите начать осмотр?
— Нет! — сказал Смирнов. — Тут какое-то недоразумение. У нас проверяли дымоходы на прошлой неделе.
— Как же так, господин лектор? Я справлялся у дворника Он говорит, давно никого из пожарников не было, — наступал Закачура.
— Дворник не знает. Я сам приглашал, — настаивал хозяин.
— Смотрите, вы играете с огнём, — пригрозил Закачура.
— Не беспокойтесь, господа пожарные. Не сгорим. Нам самим жить хочется.
Смирнов распахнул входную дверь, Закачуре и Вецу ничего не оставалось, как последовать этому вежливому, но настойчивому приглашению.
Как только дверь за ними закрылась, Смирнов начал крутить ручку телефона, стоявшего на столике в прихожей:
— Слушай внимательно, — говорил он кому-то по-шведски. — Возле моей квартиры два жандармских шпика. Нужно срочно их убрать. У меня важные гости. Ты понял? Нужно обеспечить охрану.
Через час Горький и Смирнов вышли на улицу.
— А ведь филеры-то сменились! — заметил Горький.
— Сменились, Алексей Максимович, — согласился Смирнов. — Видите, теперь дежурят люди с красными повязками. Они проводят вас до самой гостиницы.
— Красногвардейцы? — удивился Горький. — А где же те двое? Ну и дела!
Ленин наблюдал в окно, как двое мужчин, стоявших на противоположной стороне улицы, пошли вслед за Горьким и Смирновым
— Ну, Виргиния Карловна, спасибо за гостеприимство, — сказал он хозяйке. — Мне тоже пора.
— Погостили бы у нас, — сказала хозяйка.
— Спасибо, но сейчас спешу Дела. Передайте, пожалуйста, мой привет Владимиру Мартыновичу. И вот это.
Он вынул из кармана пальто сложенную вчетверо пачку исписанных листков.
— Пусть отдаст перепечатать. А книги из библиотеки я ему позже верну.
Ленин вышел на улицу, огляделся и спокойно зашагал по направлению к железнодорожному вокзалу. Он много раз бывал у Смирнова и хорошо знал дорогу.
— Горький пропал, ваше превосходительство, — доложил ротмистр Лявданский генералу Фрейбергу.
Генерал сердито вскинул глаза на подчиненного:
— Как это пропал? Вам же было приказано не спускать с него глаз? Куда он делся?
— Не могу знать, ваше превосходительство. Лучших агентов посылал следить за ним. И вот — потеряли.
— Вы за это ответите! — взорвался Фрейберг. — Вы же знаете, что меня о нем из Петербурга запрашивают! Что я буду отвечать?
Лявданский стоял навытяжку ни жив ни мертв.
Генерал встал из-за стола, прошелся перед ротмистром, меряя его злым взглядом.
— Потрудитесь найти, — процедил он сквозь зубы. — Поднимите на ноги филеров, потрясите агентуру, не жалейте денег. Установите наблюдение за пароходами в Або.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — вытянулся Лявданский
Ни генерал Фрейберг, ни ротмистр Лявданский не подозревали, что они совершили куда более серьезный промах «прозевали» пребывание в Гельсингфорсе в эти дни вождя большевиков В. И Ленина
* * *
12 (25) февраля 1906 года по заснеженной лесной дороге в сторону Або мчались трое саней. За ними легко скользили несколько лыжников из группы скульптора Алпо Сайло. Время от времени из чащи на дорогу выбегал человек с винтовкой и по-военному отдавал честь Горькому, сидевшему в санях. Это были часовые, расставленные финскими друзьями по всей дороге Они отвечали за безопасность дорогого гостя.
— Недаром говорят, что финны родятся с лыжами на ногах, — сказал Горький Андреевой, глядя на сопровождавших их лыжников. — Смотри, как легко они бегут.
— Да, финны — молодцы. Никогда не забуду, как они нас приняли. А лес просто сказочный. Когда-то мы увидим все это вновь? — вздохнула Мария Федоровна.
Вот и Або. Мимо побежали приземистые домики городских окраин Крутой спуск вниз, к реке, и копыта лошадей застучали по настилу моста Поворот влево, промелькнули древний собор и старый замок Сани въехали на территорию порта, и возчики лихо осадили лошадей у самого борта парохода. Толпа провожающих при виде Горького оживилась. Лявданский, Закачура и Вец попытались прорваться к нему, но здоровые, плечистые финны образовали коридор, по которому Алексей Максимович и Мария Федоровна прошли к пароходу. Задержать их жандармы уже не могли.
Горький, поднявшись на верхнюю палубу, поднял руки и крикнул:
— Някеми, Суоми! До свидания, Финляндия!
Ответные возгласы провожающих потонули в басистом пароходном гудке, и. Судно медленно отчалило и взяло курс на запад, к шведский беретам.
На другой день, когда Ленин сидел за письменным столом в кабинете Смирнова и что-то писал, вошел хозяин.
— Владимир Ильич, финские друзья только что сообщили, что Горький и Андреева благополучно прибыли в Стокгольм.
— Вот и отлично, — ответил Ленин. — Горький и за границей может очень много сделать для революции. Это большое счастье, что у нас есть такой талантливый писатель, которого знает весь мир. К его голосу прислушиваются миллионы.
Юрий Дашков, кандидат исторических наук
