Оформляя билет на вертолет, девушка спросила мое имя.
— Филип Макграт, — сказал я.
И чуть было не добавил: новый вице-президент по вопросам экспорта фирмы «Спиртные напитки Э.П.Макграта».
Но промолчал и уселся на скамью, где другие пассажиры, тепло одетые и обмотанные шарфами, ожидали очередного рейса.
Я решил совершить путешествие от одного чикагского аэропорта до другого на вертолете, потому что раньше на вертолете никогда не летал. Я мог позволить себе маленький праздник. Ведь отныне мне уже не придется торчать в родном офисе в Торонто под боком у Э.П.Макграта. Может быть, у сынков других боссов другие заботы. Но лично мне в последнее время становилось все труднее и труднее выносить присутствие своего родителя.
Поглядев на него сегодня, вы ни за что не поверите, что этот самый человек догадался проложить медные трубы по дну реки Ниагары и качать виски с канадской стороны на американскую. Или что некогда близ мыса Гаттерас береговая охрана потопила его шхуну с контрабандным спиртным. В те времена он звался Фрэнчи Макграт, цедил слова сквозь зубы, крикливо одевался и носил канотье. К концу эпохи сухого закона он так нажился на контрабанде, что откупил дело своего главного поставщика и стал почтенным владельцем фирмы спиртных напитков.
Образ преуспевающего махинатора канадцы позаимствовали в США, но представление о респектабельности у нас сугубо английское. Поэтому папаша перестал подражать американскому гангстеру Алкапоне и приобрел манеры чопорного английского полковника.
Наш шофер Спэтс Ларкин, с детства потчевавший меня историями о прежних делишках отца, считает, что начало этого преображения пришлось на то время, когда папаша принялся ухаживать за моей будущей матерью. Тогда-то он и сменил «паккард» на «роллс-ройс», перестал садиться рядом с шофером и начал называть Спэтса «Жозеф».
— Мистер Макграт?
Я поднял голову. Человек в унтах и меховой куртке выкликнул мое имя по списку. Я встал, и он указал мне на дверь, ведущую на поле. Прочие пассажиры остались ожидать другого рейса. Я должен был лететь один.
Человек в унтах взял мой чемодан и, не говоря ни слова, двинулся по ярко освещенному прожекторами летному полю. Я поспешил за ним. Вертолет стоял на краю бетонной дорожки прямо за прожекторами. Он был маленький, тускло-черный, совсем старый.
За кабиной пилота размещались два пассажирских отделения с самостоятельными дверями, напоминавшие купе на английских железных дорогах.
Стены оказались отделаны темным лакированным деревом, а расположенные друг против друга кресла были покрыты каким-то ворсистым материалом, который я видел только в детстве в старинных вагонах на железной дороге, когда добирался за тридевять земель до летнего лагеря.
Сомнений не было, мне предстояло путешествие в самом что ни на есть допотопном вертолете.
Человек в унтах похлопал ладонью по стеклу кабины. Винт закрутился, и через несколько мгновений вертолет, чуть накренившись вперед, поднялся с земли. Этот крен да вдобавок тряска при полете превратили купе в настоящий старый дилижанс. Казалось, в любую минуту на нас могут напасть индейцы или снаружи просунется пара пистолетов и грабитель гаркнет: «Стой! Выкладывай деньги и вещи!»
— Далеко ли путь держите?
Я отпрянул от иллюминатора. Напротив смутно различалось чье-то лицо, наполовину скрытое воротником и шляпой. По крайней мере так казалось в сумраке.
— В Омаху,— ответил я.
— А! — последовало в ответ.
— А вы?
— В Блитцен, — сказал мой спутник. — Из Альтдорфа в Блитцен.
— Ага,— протянул я, не имея ни малейшего представления, где расположены оба этих места. — Конец немалый.
— Десять лиг, — сказал он. — Иными словами, около тридцати миль. Я нахожусь в пути с тысяча семьсот шестьдесят третьего года.
Я засмеялся.
— Очевидно, вас здорово подвело расписание.
В ответ он даже не улыбнулся.
— Разрешите представиться. Барон Гриндельвальд, адъютант герцога Альтдорфского.
— Филип Макграт, вице-президент по вопросам экспорта фирмы «Спиртные напитки Э.П.Макграта».
— Виски...— произнес он задумчиво. — Жаль. Боюсь, это вам мало поможет. Однако ближе к делу. Если моя история прозвучит несколько заученно, то это потому, что я рассказываю ее далеко не в первый раз. Разумеется, вы можете в любое время прерывать меня вопросами. Но я настоятельно советую вам задавать их только по существу. Например, обычно я начинаю с того, что я родился в тысяча семьсот двадцать пятом году. Значит, либо мне двести пятьдесят лет от роду, либо я буйно помешанный. На размышления по этому поводу я не советую тратить оставшееся у вас время. В вашем положении это бесполезно.
— Простите, а... в каком я положении? — спросил я.
— Сейчас вам все станет совершенно понятно,— ответил мой спутник.— Итак, начнем. Герцогство Альтдорфское было мельчайшим из мелких немецких государств восемнадцатого века. Его площадь не составляла и пятидесяти квадратных миль, и только один город по праву мог называться городом —сам Альтдорф. Основным источником дохода для герцога Карла Людвига служило его маленькое войско в пять сотен солдат, которых он отдавал внаем любому, кто мог хорошо заплатить. Помимо общей, так сказать, ренты за своих ландскнехтов, герцог получал определенную денежную компенсацию за любую рану и особую сумму за каждого убитого. Мой отец, который имел счастье лишиться руки в одном сражении, ноги во втором, глаза в третьем и, наконец, умер от ран, полученных в четвертом, был для герцога Карла Людвига идеалом солдата. Из уважения к памяти моего отца герцог назначил меня своим адъютантом.
Альтдорфский замок сохранил дух мрачного средневековья, а при герцогском дворе господствовала умеренность и старомодность. Никто бы не сказал, что герцог был расточителен в своем гостеприимстве. Гостям он предлагал только те развлечения, которые ему ничего не стоили — например, катание в лодках по крепостному рву. Свое долгожительство герцог объяснял постоянными физическими упражнениями, заключавшимися в том, что его верный слуга Оскар каждое утро несколько раз катал его в лодке вокруг замка в сопровождении гостей, почтительно следовавших позади.
Старомодность двора подчеркивала старая, состоявшая из ветеранов — стариков гренадеров в черно-желтых мундирах стража. Любо было смотреть, как эти старые служаки, высоченные и прямые, будто шомпола, топали ботфортами и вытягивались в струнку при появлении герцога, неверными шажками спускавшегося в залу. Откашлявшись, стражники хрипло восклицали: «Их светлость герцог!» Нередко они умирали от старости прямо на посту. Мне приходилось постоянно предупреждать гостей герцога, чтобы те остерегались падающих стражников.
Впрочем, не будем отвлекаться. Суть дела в том, что однажды вечером в замке случилась кража. Пропала Золотая звезда Альтдорфа, четвертый по величине бриллиант Европы, гордость герцогской сокровищницы. Мне приказали найти бриллиант и разыскать вора за сутки, иначе меня ожидала виселица. Я не сумел выполнить приказ. Вместо того чтобы смириться со своей участью, как того требует присяга, я улизнул из замка и сел на дилижанс, отправлявшийся в Блитцен. У меня были приятнейшие воспоминания об этом городке, расположенном сразу же за границей герцогства. Я вырос там и могу засвидетельствовать, что за исключением праздников, когда на церковной колокольне раздается оглушительный трезвон, этот город самый тихий уголок на свете.
И вот уже два века с лишним я нахожусь в пути и все еще не могу добраться до цели. Вскоре я понял, что верность присяге и собственная любознательность не позволят мне доехать до Блитцена, пока я не узнаю имени вора и местонахождение бриллианта, так и не выясненное, несмотря на мои тщательнейшие поиски.
За время путешествия мне довелось пользоваться, вероятно, всеми средствами передвижения, изобретенными человечеством. Я засыпал в Восточном экспрессе и просыпался в долбленом челноке на реке Ориноко, или на карусели в парке отдыха, или в нартах, влекомых по льду собачьей упряжкой. Каждый раз мне попадался попутчик, и я рассказывал свою историю то вежливому японскому офицеру в карликовой подводной лодке, то махарадже на спине у слона во время охоты на тигров. Например, до того как проснуться здесь, я находился в вагончике канатной дороги и совершал путешествие между двумя альпийскими вершинами в компании швейцарского торговца шоколадом герра Кнаппа.
История человека, путешествующего сквозь время, чтобы раскрыть загадку двухвековой давности, без сомнения, покажется вам бредом безумца или причудливой выдумкой. Сам я нахожу это занятие довольно скучным. Я никогда не любил путешествовать. Находишься ни здесь, ни там, а где-то между. Когда без конца рассказываешь одну и ту же историю и вынужден выслушивать одни и те же жалкие догадки, время тянется ужасно медленно. Когда же я, наконец, попаду в Блитцен!
— Нда... Нелегкое у вас положение,— сказал я.
— Нелегкое положение у нас с вами, мистер Макграт, — подчеркнул он.— Видите ли, если вы не разгадаете моей загадки, я убью вас.
Из темноты появился небольшой пистолет. Вероятно, мой спутник достал его из кармана.
— Извините,— продолжал он.— Это сравнительно недавнее добавление к моему рассказу, но, увы, оно необходимо. В прошлом, когда путешествия продолжались дольше, не было ничего лучше хорошей загадки, чтобы время бежало быстрее. Но с начала этого века попутчики обычно теряют всякий интерес к моей истории, как только выясняется, что для ее решения надо поработать мозгами. Чем это объяснить, мистер Макграт, распространением прессы, кинематографа, радио, телевидения? Итак, мне пришлось прибегнуть к стимулирующему средству. Вот оно,— и он указал на пистолет.
— Сначала я предполагал ограничиться только угрозой. Никогда не забуду тот единственный случай, когда я попытался это проделать. Я задремал, а когда проснулся, обнаружил, что нахожусь по пояс в воде в спасательной шлюпке с «Титаника» вместе с каким-то пожилым мужчиной в вечернем костюме. Лунный свет, помнится, отражался в рубиновой булавке на его крахмальной рубашке. Я представился, ввел его в курс дела и заявил, что застрелю его, если он не разгадает моей загадки. Помню, как он истерически захохотал, услышав мою угрозу. Сомневаюсь, дошло ли до него хоть одно слово моего рассказа. Он не отрываясь глядел на волны, перекатывавшиеся через борт, и сорванным голосом бормотал под нос полузабытые псалмы, заученные в детстве. Тогда-то я и понял, что угроза будет звучать неубедительно, если я не готов привести ее в исполнение. Теперь вам ясно, что вопрос о том, кто я такой, двухсотпятидесятилетний старец или буйный сумасшедший, никак не отразится на вашей участи. В любом случае этот пистолет вполне реален, и, будьте уверены, я воспользуюсь им.
Он говорил спокойно, и у меня не было причин сомневаться в его словах.
— А что сталось со швейцарским торговцем шоколадом герром Кнаппом? — спросил я.
— Бедняга Кнапп. Он так настаивал на том, что бриллиант кто-то проглотил. Я объяснил, что это не могло произойти. Под конец он совсем впал в отчаянье и, чтобы доказать, что такой вариант возможен, сам принялся глотать монеты и ключи. Он как раз давился часами с браслетом, когда я пристрелил его.
Барон Гриндельвальд немного помолчал.
— Ну-с, позволите ли продолжать мой рассказ?
— Вряд ли у меня есть выбор,— заметил я.
— Прекрасно,— сказал он.— Рад, что вы это поняли. Итак, и в тот вечер, когда случилась кража, герцог и его гости обедали в малой трапезной на четвертом этаже замка. После обеда герцог объявил, что мы будем играть в «найди булавочку», очень популярную игру моего времени. Водящий выходит из комнаты. Прячут булавку или какую-нибудь другую вещицу. Пока он ищет, остальные играющие барабанят ладонями по столу. По мере того, как он приближается к вещи, стучат громче, а если он удаляется от нее, стучат тише. После обеда герцог был не прочь вздремнуть за столом, потому-то он и любил эту игру, ибо громкий стук пробуждал его в заключительные, самые волнующие мгновения.
Слуга герцога Оскар внес в трапезную небольшой сейф. Я понял, что это значило. Время от времени один или два раза в год герцогу доставляло удовольствие играть в «найди булавочку» Золотой звездой Альтдорфа. Подобное развлечение для гостей было вполне в его духе — экстравагантно и без всяких расходов. Возможно, он хотел произвести впечатление на своего случайного гостя, графа Штокхорна, прибывшего утром того рокового дня.
Герцог открыл сейф и, удовлетворенно хихикая, достал оттуда бесценный бриллиант. Надо сказать, что с этого мгновения и до того момента, когда обнаружилась кража, ни одна душа не входила и не выходила из комнаты.
Для начала герцог передал бриллиант по кругу, чтобы каждый мог оценить великолепный камень. Пока бриллиант передают по кругу, разрешите представить вам гостей. Я сидел слева от герцога и, так как видел бриллиант до этого неоднократно, быстро передал его графу Штокхорну. Граф слыл щедрым покровителем литературы, а с недавнего времени и науки. Осмотрев бриллиант, он передал его Леонии фон Гаслебург, восемнадцатилетней красавице. Леония и ее мать постоянно приглашались на приемы в замок. Могу лично свидетельствовать, что девушка была глупа, как пробка.
Она охала и ахала, восхищаясь бриллиантом, а потом передала его некоему субъекту, называвшему себя маркиз де Карабас. За неделю до происшествия карету герцога остановил на сельской дороге какой-то наглый слуга в огромных сапожищах. Покручивая усы, слуга наплел герцогу невероятную историю, будто бы у его хозяина маркиза де Карабаса украли одежду, пока маркиз купался в пруду. С тех пор маркиз де Карабас — настоящий мошенник, могу поклясться! — торчал у нас в замке. Он носил одежду с чужого плеча и уверял, что ожидает откуда-то денег, которые позволят ему продолжить странствия.
Маркиз вручил бриллиант Вольфгангу Брюнигу, бледному, бедно одетому юноше, отпрыску почтенного, но обедневшего рода. Брюниг был довольно известным поэтом. Его доктора, как я слышал, считали, что без продолжительного лечения в Италии он не успеет закончить труд своей жизни, пространную поэму о молодом человеке, сошедшем с ума от любви. Брюниг пылко взглянул на Золотую звезду, как на солнце Италии, а затем передал ее баронессе фон Гаслебург.
Баронесса, старая корыстная карга, была во многих отношениях схожа нравом с герцогом Альтдорфским. Она мечтала поймать для красавицы Леонии состоятельного мужа, который увеличил бы богатство фон Гаслебургов.
Из рук баронессы бриллиант перешел к последнему гостю, капитану герцогского войска шотландцу Мактавишу. Отец капитана Мактавиша лишился титула и поместьев в тысяча семьсот сорок пятом году, поддержав в борьбе за престол не того претендента. Капитан считал делом чести выкупить поросшие вереском бесплодные поля, принадлежавшие некогда его предкам. Увы, он собирался сделать это, женившись на старой баронессе фон Гаслебург. Как выразился один молодой щеголь, которого потом я вынужден был прикончить, прострелив его роскошную енотовую шубу, капитан Мактавиш весь тот вечер строил баронессе глазки. В конце концов капитан Мактавиш нехотя вернул бесценный бриллиант герцогу.
На этот раз герцог придвинул бриллиант графу Штокхорну. Это означало, что графу первому предстоит спрятать камень и выбрать ведущего. Пока прятали камень, ведущего обычно отсылали в задернутый занавесом альков, имевший выход только в трапезную. Граф еще раз полюбовался бриллиантом, а затем оглядел присутствовавших, выбирая, кого бы отослать в альков. Рассматривая гостей, граф небрежно подбрасывал камень в воздух и ловил его. Быть может, графа забавляли лица гостей, ибо на каждой физиономии было написано страстное желание любой ценой завладеть бесценным бриллиантом.
Наконец баронесса фон Гаслебург воскликнула:
— Перестаньте, сударь! Вы действуете мне на нервы!
— Повинуюсь, мадам,— ответил граф. Он перестал подбрасывать бриллиант и, повернувшись к герцогу, заметил, что в последнее время драгоценные камни стали интересовать его все больше и больше. Герцог захихикал и предложил графу купить Золотую звезду за астрономическую сумму. Граф вежливо отказался. Вернувшись к игре, он выбрал в ведущие баронессу и предложил ей выйти из комнаты.
Когда она, опираясь на палку, проковыляла в альков, граф спрятал камень в ящик секретера, стоявшего в простенке между окнами. Сперва меня удивило такое отсутствие изобретательности. Думаю, что как галантный кавалер он просто хотел облегчить задачу баронессе, надо сказать, страшно близорукой. Мы начали барабанить по столу, и, руководствуясь нашим стуком, баронесса направилась, наконец, к секретеру, и, когда она выдвинула ящик, мы все вежливо зааплодировали. Но даже тогда из-за своего слабого зрения она не сразу разглядела бриллиант. Обнаружив камень, она вернула его герцогу.
Теперь вы поняли, как играют в эту игру. Должен заметить, что игра становится гораздо интереснее, когда прячется вещица поменьше, чем Золотая звезда.
Герцог придвинул бриллиант следующему из сидевших за столом, поэту Брюнигу. Вспыхнув, поэт остановил свой выбор на прекрасной Леонии, и та направилась в альков. Брюниг спрятал бриллиант среди лепестков розы в вазе с цветами, стоявшей на буфете. Леония была чрезвычайно глупа, поэтому ей понадобилось немало времени, чтобы обнаружить бриллиант. Однако я заметил, что, когда она нашла камень, она быстро спрятала за корсаж платья какой-то предмет.
Смею заметить, все мы знали, что Брюниг был безумно влюблен в Леонию, а она обращала внимание лишь на маркиза де Карабаса. Карабасу не нравилось, что Брюниг ухаживал за Леонией, и это, возможно, послужило причиной следующего пустячного инцидента. Пока Леония возвращала бриллиант герцогу, Брюниг в очередной раз достал из кармана табакерку, дешевую деревянную коробочку, из которой все время сыпался табак.
Карабас принюхался и воскликнул с ухмылкой:
— Какая шикарная табакерка, сударь!
Услышать такое от негодяя, которому не принадлежит даже его одежда! От оскорбления кровь бросилась в лицо Брюнигу. Однако в то же мгновение граф Штокхорн обернулся к поэту и промолвил:
— Как почитатель вашего таланта я считал бы большой честью для себя иметь вашу табакерку, о которой я говорил бы, что она некогда принадлежала самому Вольфгангу Брюнигу. Не смея просить ее в дар, предлагаю вам обменяться табакерками со мной.
И граф Штокхорн вынул серебряную табакерку самой тонкой работы. Это был великолепный жест. Граф говорил с такой сердечностью, что Брюниг принял его предложение. Этим не исчерпывалось великодушие графа, проявившего такую деликатность по отношению к гордому бедняку.
— Сударь, — продолжил граф,—возможно, новая табакерка покажется вам слишком вычурной, как это иногда кажется мне самому. Все ж она дорога мне как семейная реликвия. Если вам когда-нибудь захочется расстаться с новой табакеркой, я буду рад получить ее назад и возмещу вам ее вес в золоте.
Видите ли, мистер Макграт, граф Штокхорн был настоящим джентльменом, а Карабас просто-напросто мошенником. Происхождение всегда сказывается.
Впрочем, вернемся к игре. На этот раз герцог передал бриллиант мне. Пока я прикидывал, куда бы его спрятать похитрее, я машинально сделал камнем несколько царапин на основании своего бокала. Позже, я думаю, вы оцените всю важность этого факта. Я выбрал капитана Мактавиша, и тот удалился в альков. Я спрятал бриллиант в пудреный парик слуги Оскара и приказал ему во время поисков раза два пройтись от стола к буфету, чтобы сбить капитана со следа.
Должен пояснить, что во время игры все мы пили вино, но слуга подавал только герцогу. Кувшины с вином стояли на буфете вместе с блюдом сушеной рыбы, которую мы ели с солью, перцем и черным хлебом. Оскар прислуживал герцогу, а остальные сами выходили из-за стола и брали вино и закуску, причем мужчины прислуживали дамам. Между прочим, Карабас уверял, что герцогское дрянное желтое вино самого высшего качества, и хлестал его, как лошадь.
Ко всеобщему удовольствию моя маленькая хитрость на время озадачила капитана Мактавиша. В конце концов, капитан понял, почему мы так бессистемно барабанили по столу и со страшным шотландским ругательством обнаружил бриллиант.
Затем бриллиант перешел к баронессе, и она выслала в альков меня. Я быстро нашел камень в футляре бронзовых настольных часов. Следующим на очереди был Карабас. Он забрался на кресло и, восхваляя собственную сообразительность, спрятал бриллиант среди хрустальных подвесок люстры. Графа, однако, это не смутило, и он нашел камень за считанные минуты.
Потом Леония простодушным намеком спрятала бриллиант во вторую цветочную вазу среди незабудок. Нахальный Карабас мгновенно отыскал его и вернул герцогу. Затем капитан Мактавиш засунул камень в обивку кресла, где Брюниг через некоторое время обнаружил его. После этого герцог передал камень мне. Я отправил в альков графа Штокхорна.
Тут я совершил оплошность. Я хотел спрятать бриллиант в массивную серебряную солонку, но в ней оказалось слишком мало соли, чтобы прикрыть камень. Поэтому я положил его в перечницу, откуда вылетело облако перца прямо мне в лицо, и я расчихался. Конечно, граф услышал и сразу же догадался, где спрятан бриллиант. Граф, впрочем, похвалил меня за остроумный выбор и уверял, что никогда не нашел бы камня, если бы мой нос не выдал меня. Граф был настоящим джентльменом. Происхождение всегда сказывается.
Теперь расскажу о том, как была обнаружена кража.
Герцог придвинул бриллиант баронессе фон Гаслебург. Баронесса не успела схватить его, камень свалился со стола и... разбился вдребезги о мраморный пол.
Все присутствующие замерли от удивления. Разумеется, настоящий бриллиант не мог расколоться. Кто-то подменил Золотую звезду Альтдорфа стеклянной имитацией.
Герцог закричал:
— Гриндельвальд, разберись!
И я немедленно объявил, что все присутствующие должны быть обысканы. Герцог сказал, что раз уж он вынужден подвергать гостей подобному унижению, он разрешает обыскать и самого себя.
Я вызвал в помещение двух стражников и приказал им проследить, чтобы все гости оставались на своих местах. Потом я провел герцога и Оскара в соседнюю комнату, где я тщательно обыскал герцога с головы до ног.
— Гриндельвальд, — сказал герцог, — разыщи мой бриллиант и найди вора. Срок сутки. Если не справишься, повешу.
Когда герцог произносил эти слова, он был совершенно голый. Но я знал, что он выполнит свою угрозу.
Затем я обыскал Оскара, а тот, в присутствии герцога, обыскал меня. После чего я послал за своей женой, сообщил ей об ожидающей меня участи и велел ей в другой комнате обыскать женщин, пока я обработаю всех мужчин.
Что же мы обнаружили? Кое-что нашлось, но, увы, бриллианта не было и в помине. Обыскивая капитана Мактавиша, я, например, нашел на нем четыре серебряных ложечки, украденных у герцога. Поэт Брюниг набил один карман сушеной рыбой, а другой — черным хлебом. Учитывая важность произошедшего, я даже не донес герцогу об этих мелких кражах. Однако на ногах у так называемого маркиза де Карабаса я обнаружил шрамы от кандалов, и эта находка была куда серьезнее. Из мужчин только граф Штокхорн успешно прошел процедуру обыска. В его карманах не было найдено ничего, кроме носового платка, нескольких монет и двух-трех ключей. Это вызвало мои подозрения, и я обыскал его еще раз, но не нашел ничего нового.
В это время моя жена обнаружила в рукоятке палки баронессы фон Гаслебург потайное отделение, достаточно большое, чтобы там можно было спрятать камень. Но потайное отделение оказалось пустым. Осматривая Леонию, супруга натолкнулась на два листка бумаги. На одном из них было начертано стихотворение, озаглавленное «К Леонии», в котором Брюниг сравнивал ее с луной, розой и ранней весенней малиновкой. Насколько мне известно, стихи эти позже были положены на музыку Францем Шубертом. Второй листок представлял собой записку от Карабаса, в которой он напоминал Леонии о назначенном на вечер побеге и умолял ее захватить с собой все фамильные ценности, чтобы в будущем можно было вести жизнь, посвященную одной только любви, свободную от низменных материальных забот простых смертных. Надо ли говорить, какое величайшее удовлетворение я испытывал, глядя, как Карабаса под конвоем ведут в темницу, где после небольшого допроса с пристрастием он быстро сознался в том, что он мошенник, бродячий лудильщик, бежавший с каторги, куда угодил за кражу.
После обыска гостей отправили в их комнаты. Подыскали помещение и для Брюнига с Мактавишем, которые не ночевали в замке и были приглашены только на обед. Обыскав последнего из гостей, я понял, что бриллиант мог находиться только в трапезной или в алькове. Уверяю вас, за весь вечер окна в трапезной не открывались ни разу. Предположим, что вор швырнул бриллиант из окна алькова в ров? Предположим, что Золотая звезда лежит на дне, на глубине пятнадцати футов, или плавает на поверхности, заключенная в какой-нибудь легкий предмет или прикрепленная к нему, дожидаясь, чтобы вор подобрал ее во время ежедневной лодочной прогулки?
Я послал гонца во Франкфурт-на-Майне срочно нанять и немедленно доставить в Альтдорф искусных ныряльщиков. Затем я приказал начальнику стражи выслать людей в лодках с факелами и выловить все, что плавает во рву.
— А вдруг у вора имелся сообщник, ждавший в лодке под окнами и скрывшийся до того, как начались розыски? — спросил я.
— Наверное, вы имеет в виду слугу Карабаса, малого в сапогах? — предположил барон Гриндельвальд.— Он весь вечер торчал в караулке, обыгрывая старых солдат краплеными картами, и быстро оказался в одной темнице со своим хозяином. Нет, сообщничество начисто исключается. На всем протяжении рва на равном расстоянии друг от друга находились будки с часовыми. Больше всего в жизни герцог любил послать какого-нибудь шестидесятилетнего гренадера сквозь строй за незначительный служебный промах. Так что не сомневайтесь, гвардия ветеранов была стара, но бдительна.
Покончив с гостями и распорядившись насчет рва, я вернулся в трапезную и обыскал ее и альков тщательнейшим образом, пядь за пядью. Я не нашел ничего. Ровно ничего. Верьте мне, бриллианта там не было. Но тогда где же он? Ага, вы хотите что-то спросить, мистер Макграт?
— Помнится, вы сказали, что герцог использовал бриллиант Золотая звезда для игры в «найди булавочку», один или два раза в год по вдохновению?
— Совершенно верно,— сказал барон.
— Следовательно, вор имел заранее обдуманный план кражи, загодя подготовив для подлога имитацию драгоценного камня?
— Верно и на этот раз,— отозвался мой спутник.
— Теперь, если потайное отделение в рукоятке палки баронессы фон Гаслебург было достаточно велико для того, чтобы вместить Золотую звезду Альтдорфа, оно было достаточно велико и для того, чтобы вместить подделку?
— Верно и это,— сказал барон.— Старую баронессу часто приглашали в замок, поэтому можно предположить, что она постоянно носила с собой имитацию камня, терпеливо ожидая удобного случая для подмены. Но ведь сама подмена нужна для того, чтобы кража осталась незамеченной и баронесса смогла бы в конце вечера вынести подлинный бриллиант в своей клюке.
— Возможно, она сумела как-то по-другому избавиться от камня,— сказал я,— Ведь подмена была обнаружена случайно.
— Может быть, и так,— произнес барон Гриндельвальд.— Тогда остается выяснить, что она сделала с камнем, и объяснить еще один весьма интересный факт. Я абсолютно уверен, что, когда фальшивый камень был передан ей в последний раз, баронесса нарочно уронила его на пол, где он и разбился. Вероятнее всего, потайное отделение в ее клюке предназначалось для нюхательного табака, ведь в ее возрасте многие женщины имеют эту тайную слабость.
— Ну, хорошо,— сказал я.— А что вы думаете о серебряной табакерке графа Штокхорна? Той самой, которую он подарил Брюнигу.
— Да,— подхватил барон,— граф вполне мог спрятать бриллиант в табакерку, обменяться с Брюнигом, а позже выкупить свою табакерку у бедного поэта, против чего тот не сумел бы возразить. В случае раскрытия кражи не граф, а Брюниг рисковал быть пойманным на месте как вор. Вашей версии, однако, противоречат три факта. Во-первых, откуда графу знать, что бриллиант используют для игры именно в этот вечер? А ведь стеклянная подделка была наготове. Во-вторых, я внимательнейшим образом обследовал серебряную табакерку и могу поклясться, в ней не было секретных отделений. И в-третьих, в момент передачи табакерки Брюнигу подлинная Золотая звезда Альтдорфа еще находилась в игре. Как сказано, я сам совершенно случайно подтвердил это, царапая бриллиантом основание своего бокала.
Я почувствовал, что теряю надежду.
— Тогда вино,— предположил я.— Судя по названию, Золотая звезда была желтоватой, как и вино. Вы отметили, что Карабас хвалил вино. Предположим...
Гриндельвальд расхохотался.
— Я знал, что рано или поздно вы к этому придете! — воскликнул он.— Каждый предлагает решение моей тайны, руководствуясь своим профессиональным опытом. Я так часто сталкиваюсь с этим явлением, что назвал его альтдорфской приметой. Помните швейцарского торговца шоколадом герра Кнаппа, уверявшего, что бриллиант проглотили, как леденец? Я встречал краснодеревщиков, клявшихся, что мебель в трапезной имела потайные отделения, сапожников, которые настаивали на том, что бриллиант был вынесен в выдолбленном каблуке башмака, и рыбаков, полагавших, что Брюниг спрятал бриллиант в сушеной рыбе. Вы торгуете виски, поэтому в первую очередь подумали о спиртном. Альтдорфская болезнь. Хотя предположение насчет вина не лишено остроумия. Благодаря своему цвету бриллиант был бы почти невидим в вине. Но дело в том, что, обыскивая комнату, я вылил все вино из бокалов и кувшинов, процедив его через собственные пальцы. Вот почему, как я говорил вам в самом начале нашей беседы, боюсь, что профессия, связанная с виски, вряд ли вам поможет, если вы, конечно, не думаете, что вор запил камень вином, как пилюлю.
Я порывался еще что-то сказать, но Гриндельвальд остановил меня.
— Минуту,— произнес он.— Я должен рассказать вам, что я предпринял после безрезультатного обыска трапезной и алькова. Я вызвал дворцового плотника и приказал ему просверлить в дубовой планке отверстие, несколько меньшее, чем диаметр Золотой звезды. Затем трое верных слуг под моим надзором измельчили все предметы, находившиеся в трапезной и алькове,— стол, кресла, буфет, люстры, столовое серебро, гобелены. Все было раздроблено, разрублено, сплющено и разорвано на мельчайшие кусочки, проходившие через отверстие в дубовой планке. Когда начальник стражи явился с подобранной на воде во рву добычей — четыре дохлые крысы и куча мусора,— ее тоже протащили через отверстие.
Рассвет застал меня одного в совершенно голом помещении. Ничто в нем не укрылось от осмотра, но бриллианта я так и не нашел.— Барон замолчал.— У вас есть ко мне вопросы, мистер Макграт? — спросил он.— Надеюсь, вы не потеряли интереса к моей истории, ведь она касается и вас.
— Я внимательно слушаю,— ответил я.— Просто мне кое-что пришло в голову.
— Искренне надеюсь, что вы близки к разгадке,— сказал Гриндельвальд,— ибо мы, кажется, начинаем снижаться, а это значит, что ваше время на исходе. Мне осталось рассказать немногое. От виселицы меня отделяла только одна-единственная надежда, что бриллиант лежит на дне рва. Ныряльщики прибыли к полудню. Я приказал им немедленно приняться за работу и достать со дна рва все, что они там увидят. К тому времени я совсем потерял надежду. Герцог и гости катались в лодках вокруг замка, и каждый раз, поравнявшись со мной, герцог зловеще восклицал: «Двадцать четыре часа, Гриндельвальд!» Ничего не знавшие об ожидавшей меня участи гости занимались своими делами. Поскольку негодяй Карабас пребывал в темнице, Брюниг катал в лодке Леонию, красота которой так заворожила его, что он несколько раз тыкался бортом лодки о стенки рва. Бедный капитан Мактавиш сидел в лодке с баронессой и строил ей глазки, мечтая добиться ее руки, высохшей от старости. Находившийся в отдельной лодке граф Штокхорн приглашал меня составить ему компанию, но я отказался.
Ныряльщики обшаривали дно рва целых пять часов и ничего не нашли. Я предложил им попытать счастья еще раз, посулив золото из собственного кармана. Перед заходом солнца, продрогшие и усталые, они вылезли из рва с пустыми руками. Во дворе замка уже стучали молотки плотников, сколачивавших виселицу. Я написал жене, что буду ждать ее за пределами герцогства, и сел в дилижанс, отправлявшийся из Альтдорфа в Блитцен. Я до сих пор не могу добраться до места. Зато ваши странствия теперь закончены навсегда. Если, конечно, вы не разгадали эту загадку.
Снизу на нас надвигались здания и огни. Вертолет приземлился на краю бетонной дорожки, мотор заглох, и винты постепенно замедляли свое вращение.
— Что же вы хотите узнать сперва — кто оказался вором или как бриллиант ускользнул от вас? — спросил я.
Гриндельвальд недоверчиво засмеялся.
— Самое интересное оставим напоследок,— сказал он. — Сначала назовите мне имя вора.
— Граф Штокхорн,— произнес я.
— В таком случае,— устало сказал барон,— вы должны убедить меня, что благодаря невероятному совпадению у графа оказалась с собой стеклянная имитация Золотой звезды и именно в тот вечер, когда она смогла пригодиться.
— Фальшивый камень не принадлежал графу,— сказал я. — Его принесла баронесса фон Гаслебург.
— Тогда зачем же она нарочно разбила его об пол?
— Потому что хотела разоблачить кражу.
Барон недоверчиво хмыкнул и поднял пистолет.
— Постойте,— сказал я.— Прежде чем началась игра, камень побывал в руках у всех сидевших за столом. Герцог вручил его вам. Вы передали его графу Штокхорну, и тот, убедившись, что это подлинный бриллиант, отдал его Леонии. Так камень обошел всех гостей и возвратился к герцогу. Герцог придвинул камень графу Штокхорну, чтобы граф начал игру.
Граф Штокхорн с удивлением обнаружил, что на этот раз перед ним оказался фальшивый камень. Очевидно, пока бриллиант передавали из рук в руки, кто-то подменил его. Граф понял, что у него самого появился шанс заполучить Золотую звезду, поэтому он ничего не сказал о своем открытии. Вместо этого он начал высоко подбрасывать фальшивый камень и ловить его, внимательно вглядываясь при этом в лица присутствовавших. Ведь только еще один человек знал, что камень фальшивый и может разбиться при падении.
Когда баронесса попросила графа Штокхорна перестать подбрасывать камень, он понял, что нашел вора. Слова графа о его недавно появившемся интересе к драгоценным камням должны были объяснить баронессе, что ее проделка раскрыта. Вероятно, она подумала, что граф предоставляет ей возможность вернуть Золотую звезду.
У нее не было выбора. В алькове она вынула из своей палки подлинный бриллиант и вернулась с ним в трапезную, рассчитывая обменять его на фальшивый камень. Удары по столу привели ее к ящику секретера, куда граф на ваших глазах спрятал фальшивый камень. На самом деле граф оставил его у себя. Когда баронесса открыла ящик, он был пуст. Тогда-то баронесса и поняла, что граф Штокхорн собирается похитить Золотую звезду сам. Поскольку вы все аплодировали баронессе, ей не оставалось ничего другого, как продемонстрировать настоящий бриллиант, будто бы вынутый из секретера, и вручить его герцогу. Дальше в игру вступил подлинный камень, что вы сами доказали, царапая им свой бокал.
Теперь представим себе положение графа. Поддельный бриллиант находился у него, но он не пытался снова подменить камень, пока не придумает верного способа вынести Золотую звезду вопреки неизбежному обыску, вроде вашего, включающему осмотр гостей, трапезной, алькова и рва.
— Я не согласен,— сказал барон.— Откуда он мог знать, что поддельный бриллиант расколется и кража разоблачится.
— Он знал наверняка! — воскликнул я.— Он знал, что, если баронесса заподозрит новую подмену и увидит, что игра снова ведется фальшивым камнем, она разобьет подделку при первой же возможности. Тогда графа уличили бы в воровстве и баронесса была бы отомщена.
Наконец, граф Штокхорн придумал, как спрятать Золотую звезду, хотя для этого надо было пойти на риск. Только тогда он решился подменить камень. Помните, как Карабас спрятал бриллиант в люстру, где граф и обнаружил его? Вот когда граф совершил подмену и вернул герцогу фальшивый камень. Теперь весь риск заключался в том, что баронесса могла заполучить фальшивый камень раньше, чем графа выберут ведущим и он должен будет удалиться в альков. Вы сами помогли графу. Именно вы остановили выбор на нем, и он отыскал камень, спрятанный вами в перечницу. Находясь в алькове, он избавился от Золотой звезды.
— Как? — глухо спросил Гриндельвальд.— Как он ухитрился припрятать камень так, что я не сумел найти его?
— Вы искали там, где надо, но всегда не вовремя, — сказал я.— Припомните-ка снова, что вы нашли при обыске в карманах графа Штокхорна?
— Носовой платок, два-три золотых и несколько ключей, — пробормотал барон.
— А разве там не следовало находиться кое-чему еще? Разве там не должна была быть дешевая деревянная табакерка?
— Да, — задумчиво промолвил Гриндельвальд. — Деревянная табакерка Брюнига, которую граф выменял на свою серебряную.— Барон деланно рассмеялся.— Но не думаете же вы, что граф положил бриллиант в табакерку и сбросил ее в ров? Мы выловили все, что плавало на воде.
— Пока вы осматривали поверхность воды, табакерка лежала на дне, а когда ныряльщики обшаривали дно, табакерка снова всплыла на поверхность,— сказал я.— Граф Штокхорн...
— Молчать! — вскричал Гриндельвальд.— Еще слово, и я убью вас. Не думаю, чтобы я был когда-нибудь ближе к Блитцену. Я слышу, как там звонит колокол. Мерный погребальный звон. Чьи это похороны, мистер Макграт?
— Ваши, барон.
— Да, мои,— торопливо продолжил он.— Последние два века я не знал покоя. Сегодня здесь, завтра там. Разве это настоящая жизнь? Но как-никак я жил! Теперь я вдруг понял, что не хочу в Блитцен. Не хочу, чтобы мое путешествие за кончилось. Вот почему я повторяю вам — еще одно слово, и я вас убью.
— Не надо угроз, барон,— сказал я.— Одно мое слово может убить вас быстрее пули.
Пистолет исчез.
— Пожалуй, что так, — сказал Гриндельвальд. — Похоронный звон в Блитцене подтверждает ваши слова. Я не буду вам угрожать. Сейчас мы расстанемся. Ступайте своей дорогой, а я пойду своей, поверяя свою загадку попутчикам, как я это делаю более двух веков. Конечно, пистолет больше не понадобится. Чем меньше побудительных причин для раскрытия тайны, тем лучше для меня.
Человек в унтах открыл дверь в пассажирское отделение, мельком взглянул на меня и направился в багажный отсек. Он вынес мой чемодан и пошел по дорожке к ярко освещенным дверям аэропорта.
— Прощайте, мистер Макграт,— сказал барон.— Спасибо за компанию. Моя история, надеюсь, помогла вам скоротать время.
Говорить больше было не о чем. Я встал.
— Прощайте, барон,— сказал я и начал спускаться по трапу.
— Мистер Макграт! — голос барона заставил меня обернуться. Я посмотрел в купе через открытую дверь. Барон сидел в темном углу, и его совсем не было видно. Немного помолчав, он сказал:
— Согласитесь, что таскаться по свету еще двести лет, предлагая всем и каждому загадку, ответа на которую я не желаю знать, бессмысленно и глупо. Блитцен — это тихое, спокойное местечко. Я помню его с детства. Рано или поздно каждое путешествие должно закончиться, и я думаю закончить свой путь именно в Блитцене. Пожалуйста, объясните все до конца.
Я колебался.
— Прошу вас, продолжайте,— настаивал барон.
— Вы помните, почему вы спрятали бриллиант в перечницу? — сказал я.— Потому, что в солонке было слишком мало соли, чтобы прикрыть камень. Отправившись в очередной раз к буфету, чтобы выпить вина, граф набил деревянную табакерку солью. Когда вы отослали его в альков, он положил Золотую звезду в табакерку и кинул ее в ров. Наполненная солью, она погрузилась на дно.
Вода проникала в щели табакерки, соль понемногу растворялась, и табакерка становилась все легче и легче. Граф Штокхорн предвидел, что вы будете обыскивать дно и поверхность рва. Однако он знал, что ныряльщики могут работать только при свете дня, а гладь воды можно осмотреть и ночью при факелах. Как покровителю наук, графу Штокхорну не составило труда вычислить количество соли, необходимое для того, чтобы табакерка всплыла примерно на рассвете. Даже если бы ныряльщики прибыли раньше, чем это случилось в действительности, они скорее всего не обратили бы внимания на предмет, плавающий на поверхности. Впрочем, думаю, что граф подобрал табакерку из воды во время утренней лодочной прогулки еще до того, как ныряльщики приступили к работе.
Слышно было, как барон вздохнул в темноте.
— Значит все произошло так просто.— Он помолчал, а затем добавил: — Последний вопрос, мистер Макграт. Надеюсь, он вас не оскорбит. За время странствий я встречал людей с более развитыми аналитическими способностями, чем ваши, и, сказать по правде, более острого ума. Однако рано или поздно моя история всегда ставила их в тупик. Как же вы додумались до разгадки?
— Стоило только догадаться, как был спрятан бриллиант, а дальше уже оказалось совсем нетрудно определить вора и характер его действий,— сказал я.— А как спрятали камень — соль, ров, табакерка,— вы подсказали мне сами.
— Я?
— Помните, вы смеялись над моей неудачной догадкой насчет вина? Вы еще сказали, что раз уж я связан с торговлей виски, то должен думать, что вор запил бриллиант вином. Это явление вы окрестили альтдорфской приметой. Но ведь виски можно не только пить. Виски годится и для контрабандной торговли. Во времена сухого закона контрабандисты, переправлявшие спиртное на судах, часто нагружали ящики с виски каменной солью. Если им угрожал досмотр, они выбрасывали груз за борт, замечали место и возвращались туда через день, когда ящики уже всплыли на поверхность и покачивались себе на волнах в целости и сохранности. Это был неплохой трюк. Кстати, его изобрел мой отец.
— Ага! — воскликнул Гриндельвальд.— Как я не раз говорил, происхождение всегда сказывается.
В этот миг фары тягача, перевозившего багаж с другой половины поля, осветили внутренность вертолета, и я впервые смог хорошенько рассмотреть барона Гриндельвальда. На нем была поношенная черная шинель со стоячим воротником и треуголка с потускневшей черно-желтой кокардой. Он не был похож ни на сумасшедшего, ни на человека двухсот пятидесяти лет от роду. Он выглядел осунувшимся и усталым, как после долгого пути.
Барон слегка поклонился.
— Благодарю вас, мистер Макграт,— сказал он.
Но прежде, чем я смог понять, что было написано на его лице — умиротворенность или просто покорность судьбе, — тягач изменил направление, и внутренность вертолета погрузилась во тьму.
Мгновение я медлил, раздумывая, не окликнуть ли барона. Потом я повернулся и пошел по бетонной дорожке к ярко освещенным дверям навстречу последнему этапу своего путешествия до Омахи.
Перевел с английского М. Родионов
