Чуть за полночь. «Крузенштерн», размеренно кроя форштевнем агатовые волны Тихого океана, идет на запад — к островам Французской Полинезии.
На капитанском мостике непроглядная темень: ночи в тропиках густые, насыщенные мраком. Верхняя палуба освещена зыбким, сумеречно-желтым светом парусных и топовых огней на мачтах. Слабое мерцание ощутимо и в штурманской рубке, под мостиком, — его излучают огоньки навигационных приборов и галогеновая лампочка, зависшая над картой на штурманском столе. Карту вполне можно было бы назвать tabula rasa, если бы не крупная сетка параллелей и меридианов, переплетенных с замысловатыми узорами из кривых линий — изобат и четырехзначных цифр, которыми обозначены громадные глубины в пустынной восточной части великого океана.
Мы с Женей Немержицким стоим на погруженном во тьму левом крыле мостика. Арго где-то рядом. Его не видно, но слышно: он что-то грызет, довольно посапывая и порыкивая, — наверное, обрубок пальмовой ветки. Эту толстую, кривую двухметровую деревяшку пес приволок прямо к трапу, когда мы еще стояли в Рио, месяц с лишним назад. Арго выбрал ее из сотен других заморских «диковинок», словно чувствовал, что она ему долго послужит: наученный горьким опытом почти двухмесячного плавания, он знает, что игрушки на корабле большая редкость — старая покрышка да пара-тройка прокушенных, отживших свой недолгий век мячиков. К тому же простора для игр не густо. Иное дело берег — там настоящее раздолье! Но где он, этот берег? О последнем осталось одно лишь быстротечное воспоминание: совсем небольшой — по крайней мере издалека, — да и название какое-то странное, рокочущее, непривычное для слуха. Во всяком случае, раньше Арго никогда не слыхал, чтобы хозяин произносил что-нибудь похожее. То был остров Робинзон-Крузо...
Они неразлучны — старший штурман Евгений Немержицкий и его пес, эрдельтерьер Арго. Хотя однажды они расставались. На целый месяц. Было это в сентябре прошлого года. Барк «Крузенштерн» отправился тогда в Гдыню на профилактический ремонт перед кругосветным плаванием. Евгений ушел на паруснике в Польшу. Арго остался дома, в Таллине. И для хозяина, и для собаки разлука тянулась нескончаемо долго. Арго не находил себе места от тоски — почти ничего не ел, только пил воду. И едва не заболел — несмотря на то, что Надежда, жена Евгения, и четырнадцатилетняя дочь Юлия в нем души не чаяли. Даже закадычные друзья-собаки стали Арго не в радость. Несчастный пес все время лежал у двери — ждал хозяина. И наконец дождался...
Остров Робинзон-Крузо, что в архипелаге Хуан-Фернандес и в 360 милях к западу от берегов Чили, показался на горизонте, слева по курсу, между шестью и семью часами утра 14 января — на семьдесят девятый день плавания и через день после того, как мы покинули бухту Консепсьон, на южном и юго-восточном берегах которой, среди холмов, приютился гостеприимный чилийский городок Талькауано.
«Крузенштерн» подходил к серо-зеленому, гористому острову с юго-востока.
До бухты Камберленд, единственного обитаемого места на острове, было рукой подать — каких-нибудь 9 миль. Арго сидел у лееров левого борта и втягивал носом воздух, насыщенный знакомыми, земными запахами. В глазах собаки была грусть — умное животное понимало, что мы и сейчас пройдем мимо земли, как это было уже не раз. А до следующего берега, острова Таити, оставалось больше трех с половиной тысяч миль — почти месяц пути через неохватную водную пустыню. Но Арго уже привык к долгим переходам, к тому, что окружают его только море и небо. И не ропщет. Главное — хозяин рядом. С корабля ему уже никуда не деться — расставания больше не будет. И пес счастлив.
Он доволен и сейчас: ведь это его время — «с нулей до четырех», или «собачья» вахта. Хотя принято считать, что настоящая «собака» с четырех до восьми, мы, на «Крузенштерне», дружно порешили, еще на Балтике, перенести ее на полночь, когда на вахту заступают старший штурман Евгений Немержицкий, 4-й помощник капитана Виктор Шаповайло и вместе с ними Арго.
Евгений Немержицкий в море с 1976 года, пошел в плавание сразу же по окончании судоводительского факультета Калининградского высшего инженерно-морского училища, — ему в ту пору было двадцать четыре. Работал на Рижской базе рефрижераторного флота тогдашнего Минрыбхоза: начал четвертым помощником капитана, потом стал вторым. Плавал на транспортных рефрижераторах и плавбазах в разных районах Атлантики...
Спустя десять лет Евгению предложили пойти инженером-методистом на «Крузенштерне» — барк отправлялся в продолжительный рейс из Таллина на Кубу. «Тогда-то и произошло мое первое знакомство с парусами», — вспоминал как-то в разговоре со мной Женя.
А еще через пять лет Евгений стал фактически капитаном «Крузенштерна» правда, всего лишь на десять месяцев: в силу сложившихся обстоятельств ему пришлось на время заменить бессменного капитана барка Геннадия Васильевича Коломенского. И все. Потом был берег. Но ненадолго.
В сентябре прошлого года, перед кругосветкой, Женя вернулся на «Крузенштерн». «Меня устраивала любая должность. Предложили идти старшим штурманом — я, не колеблясь, согласился...»
На борт парусника он ступил не один — в компании счастливого Арго. «Я понял, — вспоминает Женя, — псу без меня будет худо, так же как и мне без него. На семейном совете решили — он отправится со мной. И я об этом ничуть не жалею...»
Арго на паруснике понравилось — как-никак новая обстановка. Пес обшарил все судно, у него появились излюбленные места. Арго просто обожал играть со всеми. И вниманием со стороны людей не был обделен.
Но вот через неделю после выхода из Ижевского пес вдруг заскучал. Все чаще подходил к откидному наружному трапу, сложенному на палубе у борта, обнюхивал его, бил по нему лапой — надоело это море, пора, дескать, на берег. Не миновала Арго и морская болезнь — он переносил ее, совсем как человек. И тропическую жару тоже... В общем, Арго, как и все, жил по корабельному расписанию, точнее по распорядку своего хозяина.
Забот на судне у старшего штурмана хватает: на нем весь обслуживающий персонал, камбуз, снабжение; ему подчиняются штурманы; он решает навигационные вопросы, включая проработку маршрута плавания вместе с предварительной и окончательной штурманской прокладкой; проводит техучебу судоводительского состава; оформляет заходы в порт и отходы с портовыми, таможенными, санитарными властями; во время лоцманской проводки играет роль посредника между капитаном и лоцманом — кстати, еще не было случая, чтобы лоцман, поприветствовав капитана и его первых помощников, не потрепал бы за мохнатую холку Арго, который дежурит тут же, на мостике. Наконец, старший штурман проводит установочные и плановые занятия с курсантами — по навигации и астрономии. Ну и в довершение ко всему стоит вахты. У него их две — с двенадцати до шестнадцати и, как я уже говорил, с нулей до четырех.
Нет, Арго не любит дневные вахты: в это время обычно жарко, душно и много суеты, особенно когда парусный аврал. Зато ночью истинное блаженство — тишина и покой, черный океан и черное небо, сплошь усеянное звездным крошевом...
Темнота на капитанском мостике все сгущается. Только репитер гирокомпаса отсвечивает слабым бледно-желтым пятном.
— А вот и созвездие Арго, — Женя указывает рукой в гущу звездного скопления. — Вон там, правее. Возьми четыре-шесть расстояний на юг от звезды «кси» Ориона — и увидишь «альфу» Арго, Канопус. Это вторая по яркости звезда на небе после Сириуса.
Гляжу в указанном направлении, нахожу Канопус — не заметить его трудно: он мерцает зеленоватым светом как раз над Магеллановым облаком. Слева от него, извиваясь гигантской змеей, тянется Млечный путь; он огибает справа Южный Крест и теряется во мраке, далеко-далеко на юге. Однако ж увидеть Арго так, как его видели древние — струг с килем и парусом, — не могу. Наверное, не достает воображения.
Женя приходит мне на выручку — рука его перемещается от одного хитроумного нагромождения звезд к другому, третьему, четвертому...
— Эти маленькие созвездия, — поясняет он, — называются Киль, Корма, Компас и Парус. Все они — составляющие Арго, или Корабля Арго.
Чувствую, как пес смолкает — перестает посапывать и порыкивать. И тут же ощущаю его дыхание у своих ног. Пес сидит рядом и недоуменно поглядывает то на нас, то на небо, как будто спрашивает: «И что это они смотрят, не отрываясь, в черноту? Так ведь и глаза проглядеть недолго. С какой стати они ищут меня там, где меня нет? Ну ладно этот — он чужой. А уж тебе, хозяин, не пристало. Ведь на всем свете есть только один, настоящий, Арго. Это — я. И я тут — только руку протяни. Оторви же взгляд от черной, мертвой пустоты, хозяин. Я не там — здесь. А если про меня забыли, то я о себе напомню. Сейчас как гавкну!..»
Словно угадав мысли собаки, Женя опускает глаза, склоняется над нею, треплет за кучерявую холку и говорит:
— Другого Арго мне не надо... Только ты и я, правда?
Пес довольно урчит.
— Да и вообще, он, можно сказать, оказался у нас случайно, — говорит мне Женя. — Дочка хотела коккер-спаниеля, а вышло так, что появился эрдельтерьер... У моего приятеля ощенилась сука-эрдель — первый помет, и щенков, как положено, назвали на букву «А». Нашего — Аргусом, а мы дома зовем его просто Арго...
Море, оно все равно когда-нибудь закончится, подумал я. На смену придет жизнь на берегу. Ну, а пока Арго остается только набраться терпения и ждать. Так, как это делает хозяин... Правда, для начала надо дождаться конца вахты. Он уже близок.
Черное небо за кормой разорвано мутно-серыми полосами — значит, скоро рассвет. Созвездия как будто чахнут, растворяясь в надвигающейся с востока белесой мути. Скоро исчезнут самые стойкие звезды. И вместе с ними Канопус — «альфа» Арго. А настоящий, живой, Арго останется.
Игорь Алчеев | Юрий Масляев
Борт «Крузенштерна»
