(Продолжение. Предыдующую часть читайте здесь)
Север — суровое слово, так привычно ассоциируемое с холодом и снегом. Меня же движение на север привело к тропику Козерога на подъездах к боливийскому рубежу. И, хотя дорога здесь совершает подъем на обширную Андскую равнину — Альтиплано, расположенную на высотах около 4000 м, полуденное солнце вынуждает устраивать сиесты где-нибудь в тени.
Постепенный подъем на Альтиплано начинается от города Сан-Сальвадор-де-Жужуй (или просто Жужуй, по-испански произносится как Хухуй) по долине Умауака. К слову сказать, Жужуй — это название, принятое на отечественных картах, несмотря на то, что в испанском языке вы не найдете звука «ж», особенно в таком фонетическом сочетании. Буква «J», «хота», всегда читается как «х» и, если вы будете спрашивать людей, как проехать в Жужуй, вас наверняка не поймут. Отечественная картография настойчиво предлагает свое прочтение в соответствии с принятыми правилами передачи иноязычных имен и названий.
Большую радость доставила очередная встреча. Голландцы Арнаут и Марлис, муж и жена, на тот момент были в пути уже больше года. Они проехали по Европе и северу Африки , а теперь направлялись на велосипедах от Огненной земли до Аляски .
Арнаут и Марлис — безумцы в хорошем смысле этого слова, с прекрасным чувством юмора и очень легки в общении. Легкость — это качество, которое сочетает в себе открытость, щедрость, отсутствие навязчивости, философское приятие всего, что бы ни послала дорога. Последнее трудно переоценить. «Быть может, мы умрем в дороге», — смеются они. Действительно, что может быть веселее!
Некоторое время мы будем ехать вместе, потом расстанемся, потом чудесным стечением обстоятельств встретимся вновь, буквально найдем друг друга по следам на грунтовке... Потом снова пути разойдутся, но теплота нашей встречи останется в памяти.
Аргентинские провинции Сальта и Жужуй выделяются из всего виденного мной в этой стране. Пейзажи по-прежнему безлюдны, но теперь уже красочно разнообразны. Тут и просторы пуны (высокогорной пампы), и покинутые железные дороги, и холмы в тропической зелени, и цветные скалы. Вдобавок наконец-то ощущается по-настоящему индейский колорит . В Боливии преобладают кечуа (), самый многочисленный андский народ, но здесь чаще встречаются аймара (), знаменитые своим колдовством и .
Долина Умауака служит Боливии своеобразными воротами: через нее проходит единственное шоссе из провинций Сальта и Жужуй. Городок Умауака находится уже на высоте 3000 м. Днем горы пышут жаром, а ночью приходит ледяной ветер. Население преимущественно индейское. На местный базар боливийские умельцы привозят шерстяные изделия прекрасной работы. На улицах сидят полуслепые индейские старухи; они уже не могут двигаться самостоятельно, но не расстаются со своим рукоделием. Детей принято носить в тканой перевязи за спиной , только чумазые мордашки торчат.
В городе слышны разговоры, что граница с Боливией закрыта из-за очередного государственного переворота. От состояния дел на границе зависел выбор нашего дальнейшего пути. Будь рубеж закрыт, нам пришлось бы пробираться в Чили через пустынную высокогорную местность вблизи Атакамы …
Между тем дорога поднимается все выше и выше. На велосипеде я еще никогда так высоко — 3800 м — не забирался, и требуется акклиматизация. Приходится часто отдыхать.
Высота делает мышление слегка эйфоричным. Глядя на рыжую нить старой железной дороги, я позволяю мыслям свободно выбирать себе русло.
…Быть может, поезда тут перестали ходить, потому что никто их более не ждет на заброшенных станциях? Быть может, если мы присядем тут на пару часов, то вон из-за тех скал непременно появится узкоколейный локомотив в белых клубах, везущий почту наверх, в шахтерский поселок? Старик аймара стоит на насыпи, заложив мозолистые узловатые руки за спину и щурится на солнце. Он ждет поезда, который никогда не придет.
Но может, поезда тут ходят в надпространстве, едва касаясь рельсов колесами, и их пассажиры перемещаются между цветочными долинами и дельтами рек. Между разноцветными скалами и ультрафиолетовыми закатами, между культурами и временами, независимо от всего остального мира, забывшего таинство ожидания поезда...
Опять отовсюду слышатся предостережения о ситуации в Боливии. Встречные говорят мне: если хочешь вернуться домой целым и невредимым — оставайся в Аргентине и отправляйся в восточные провинции. Постепенно к таким речам привыкаешь. Людям, редко выезжающим за границы своего мирка, свойственно считать что там, за пределами обыденного, происходит нечто ужасное. Решаю, что открытая граница будет означать для меня пропуск в Боливию.
Все пограничные города чем-то похожи. Это порталы, через которые сообщаются разные миры. Именно таков двойной город Ла-Кьяка — Виллазон. Аргентинский форпост Ла-Кьяка показался довольно уютным по сравнению с продуваемыми всеми ветрами поселками пуны, которые не давали нам ни приюта, ни тепла после Абра-Пампа (дословно — Открытая Пампа), гордо именуемого «столицей пуны». Два города разделены мостом через сухую реку, и по мосту этому непрерывно течет людской поток. Индейцы с тюками на плечах шагают гуськом, подобно муравьям-кочевникам , влекомые только им одним видимой судьбой.
Тут я тепло расстался со своими попутчиками. Арнаут и Марлис решили задержаться в Аргентине на пару дней, чтобы отдохнуть и набраться решимости перед Боливией. Я же решил, что на боливийской стороне жильё и провизия будут намного дешевле, а в такой политической ситуации границу лучше пересекать, пока она еще открыта.
Формальности довольно быстро улажены, и я попадаю на другую сторону вместе с разноцветным потоком тюков, чумазых детей, мужчин в пончо и женщин в многочисленных цветных юбках. Тут совершенно другой мир, и он поначалу немного шокирует. Я стараюсь как можно быстрее уехать из грязноватого города, потому как количество людей просто пугает. Нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
Боливия и Перу — самые латиноамериканские страны во всей Латинской Америке. Это мир индейцев и государственных переворотов. Только что в Боливии произошел очередной переворот, скинули, дороги разрушили, а потому прекращены поставки топлива и продовольствия во многие точки страны. «Блокеос», завалы на дорогах — здесь самая популярная мера воздействия. И самая неразумная, потому что глупо рубить сук, на котором сидишь, ведь без дорог не обойтись. Одни дорогу заваливают камнями, другим надо проехать к родственникам в соседнюю деревню, и приходится эти завалы разбирать. И так всю жизнь: одни ломают, другие тут же восстанавливают. Вся история Боливии состоит из таких переворотов.
Итак, новый президент Эво Моралес () уже у власти, но у него моментально образовалась оппозиция, давшая ему 10 дней на восстановления порядка в стране. Этого, конечно же, очень мало. Что будет после указанного срока, никто предугадать не может. Лучше всего найти тихое место, где переждать «лихие времена», благо такие «революции» обычно быстро заканчиваются.
Таким тихим местом стал небольшой городок Туписа. Я поселился в доме у боливийской семьи и познакомился с огромным количеством интересных людей. Прежде всего, это аргентинец Луис, который на тот момент путешествовал на велосипеде уже четыре месяца, двигаясь в обратном моему направлении. Удивительный человек, глубокий и щедрый. Щедрость, пожалуй, это главный урок Туписы. Общаясь много с приезжими европейцами, я пришел к выводу, что щедрость в том спокойном высоком понятии, в каком я встретил её здесь, в западной Европе всё-таки отсутствует. Хотя и европейцы в Южной Америке изо всех сил пытаются овладеть этим искусством.
Тут же жили Фито и Каталина — веселая бродячая аргентинская семья, зарабатывающая на дорогу и еду изготовлением рукодельных сувениров. Вместе мы много гуляли по окрестным горам, и потом вместе с Луисом они открывали мне тайны местной кухни. Как-то вечером, во время душевного общения за бутылкой вина , было принято единогласное решение торжественно принять меня в аргентинцы. С тех пор свою «внутреннюю Аргентину» я всегда ношу в сердце.
Здесь, в Туписе меня впервые угораздило заболеть животом. Меня лечили всем миром — хозяйка заваривала лекарственные травки, (кстати, тут все травяные чаи называются «мате» , как и известный в Аргентине напиток), Фито поил меня коковым чаем с лимонным соком и бегал на базар за фруктами. Отвар из листьев коки помимо тонизирующего свойства помогает наладить пищеварение.
Встречи, как всегда, интересны более всего. Удивительные люди подчас идут с нами одной дорогой. На подъездах к Туписе, выезжая из-за очередного поворота, я догнал причудливый велосипедный кортеж. В чем дело? Откуда столько велотуристов сразу в этом столь удаленном месте?! Кортеж оказался большой французской семьей — родители и четверо детей в возрасте от четырех до четырнадцати лет. Самый младший ехал пассажиром в специальном кресле. Разговорились. Оказалось, они в дороге уже четвертый месяц и начали путешествие в Сантьяго , следуя тем же маршрутом, что и я.
Конечно, вся эта компания двигается чрезвычайно медленно. Дети без конца прокалывают шины, отец возвращается, чинит, они нагоняют уехавших вперед, а там — новый прокол и так далее. Но спешить некуда.
Оставив школу в Европе, дети поступили здесь в другие классы — в школу жизни. Полученный в юном возрасте опыт столь значительного расширения кругозора и самостоятельного решения насущных проблем, несомненно, окажет влияние на всю их дальнейшую жизнь. Дети очень быстро освоили испанский, старший беседует на нем со мной бойчее, чем родители на английском . Уверен, школьную программу дети нагонят без проблем. Эту компанию я встречал потом еще дважды, один раз в Боливии, другой — в Перу.
Наконец беспорядки в стране на какое-то время замерли. Завалы на дорогах по большей части разобраны, скоро снова начнет курсировать поезд из Туписы в Уюни. На нем-то я и планировал добраться до самого большого солончака на планете , чтобы затем пересечь его на велосипеде.
Но, желая избавить себя от приключений на галопирующей горной грунтовке, я нашел их в другом месте. Надо же было заснуть в поезде под убаюкивающий перестук колес! Разумеется, никто незадачливого пассажира будить не пришел. Поезд прибыл в Уюни значительно раньше расписания. Никакого ажиотажа, весь вагон храпит, света нет. Что за станция такая?..
Поезд тронулся, и тут кто-то произнес — «Во, уже Уюни проехали». Слово «Уюни» мгновенно выдернуло меня из сна, но было уже поздно — поезд быстро набрал скорость. Все дальнейшее происходило как в странном сне.
Индейские детишки, спящие на полу в одеялах; нахохлившиеся старухи в шляпах-котелках, укутанные в многочисленные шерстяные платки и от этого похожие на сов. Всему этому сюрреализму фантасмагорическую глубину ирреальности придавали проплывающие по вагону неясные тени железнодорожных фонарей. Совы, дети, храп, мерцания — целый поезд сновидений под звездным небом, мчащийся в кромешной ночи.
Я бросился в тамбур в надежде найти там стоп-кран. Естественно, в этом сне никаких стоп-кранов не было предусмотрено, можно было даже и не искать. Я пробежал по всему составу и в его начале наткнулся на проводника в фуражке с надписью «Вагонный» (Gurdarcoche), с которым вместе мы помчались к рации, назад, в кромешной темноте через весь поезд по только одному ему знакомым лабиринтам коридоров, чудом перепрыгивая через спящих на полу детей. Всё это время я держал его за рукав, чтобы не отстать. Перед тамбурными стыками Вагонный командовал «Вперед! Быстрее!!!», и я прыгал за ним в темный проем...
По рации «обрадовали», что весь мой багаж, ехавший отдельно в грузовом вагоне, благополучно сгружен на перрон в городке Уюни, а следующая остановка возможна только через полчаса на полустанке Кальчани.
Сойдя в ледяную ночь, я направился к единственному огоньку в сторону предполагаемой дороги. Надо сказать, что ночи тут, на берегу солончака Уюни, на высоте 3600 м, весьма холодны и ветренны. Очень скоро холодный ветер пробрался под тонкие брюки и флиску, так что, дойдя до домика, в окне которого горел свет, я постучался, не раздумывая.
Дверь открыл молодой парень и, судя по хихиканью, доносящемуся из-под вороха одеял на кровати, я явился в довольно романтический момент. И все же меня не оставили замерзать за дверью, а пригласили внутрь. Я сел у печки и стал ждать проходящих ночных автобусов из крупного шахтерского города Оруро.
Чтобы заставить автобус остановиться, пришлось за ним побегать, отчаянно свистя и размахивая фонариком. Поднявшись в кабину, я понял, что приостановившийся на некоторое время ночной сюр продолжается. Мамиты-совы изредка что-то бормотали на аймара из своих снов. Три человека в кабине с набитыми кокой щеками в неверном свете приборной доски походили на бронзовых хомяков. Мой «сон» не спешил заканчиваться…
То расстояние, что поезд пролетел за полчаса, автобус преодолевал в несколько раз дольше. Дорога из пыли и камней более всего напоминала стиральную доску. Частые остановки по просьбам пассажиров, ремонт колес впотьмах не способствовали быстрому перемещению из пункта А в пункт Б.
Доехав до Уюни, я забрался в первый попавшийся отельчик, в который смог достучаться, потому что промерз и устал к тому времени уже серьезно. Так и залез в одежде под все имевшиеся в комнате одеяла. А свой ценный багаж с утра получил на станции в полной сохранности.
Закупив на базаре столь необходимые теплые шерстяные вещи, я направился к уникальному солончаку Уюни, о котором был наслышан издавна, но не мог даже представить во всей полноте необычность и красоту этого места. И теперь мне продолжают сниться его белоснежные кристаллические просторы.
Продолжение следует...
