Солнечные чилийские сны

(Продолжение. Предыдующую часть читайте здесь)

Если долго смотреть в солнечный просвет между деревьями в парке, то начинает казаться, что ты спишь... Точнее, что все увиденное до сих пор — на самом деле сон , а ты только сейчас начал это осознавать. В такие минуты кажется, что стоит чуть-чуть задержать внимание на солнечных бликах — и поднимешься вверх, полетишь с легкостью сновидения... Грань между реальностью и сном становится призрачной.

Встречные спрашивают меня — ты всегда такой счастливый? Конечно, нет. Но как можно грустить, когда вот оно — солнце, вот она — легкость полета!

Легкие мысли рождают легкие эмоции, а эмоции — легкость тела. Но, конечно, бывает и по-другому, когда ругаешься на дорогу, на себя и на всё, что вокруг. Тогда тяжело. Тогда опасно. И надо остановиться, сесть спокойно, подумать. Спеть песню. Вспомнить друзей. Послушать.

Ощущение, будто все окружающее мне снится, присутствовало почти на всем протяжении моего путешествия по Южной Америке — иногда ослабевая, иногда захватывая полностью в свой ирреальный водоворот, полный фантастических красок и удивительных картин. И тогда все предстает с легким оттенком сна наяву.

Время в этом сне течет по другим законам. Трудно сказать, что произошло два дня назад, а что — на прошлой неделе. Нить времени теряется, и лишь записи в дневнике привязывают события к датам. Будильник забыт, вместо него — внутреннее время организма, привязанное к солнечным циклам. Ты просыпаешься с первым лучом, а когда начинает темнеть, просто останавливаешься и устраиваешься на ночлег.

Совсем не важным становится вопрос, сколько я уже в дороге и сколько еще осталось времени на путешествие. Что же важно? Неспешное переживание окружающего, общение, внутренний комфорт, открытость новому.

Испанский язык так близок русскому человеку, что сам идет навстречу, сам учит потихоньку. Жители Латинской Америки часто говорят: «Tranquilo!» — расслабься, не переживай. Язык дополняет ощущение психологического комфорта. Теперь даже кажется странным, как можно не понимать другого человека, независимо от языка общения. Мы же все — одно целое, под одним солнцем, на одном ветру листья. Все одинаково любим и радуемся. Просто улыбнись от сердца — и тебе не надо будет вспоминать тонкости грамматики. Это на поверхности, это главное. All You Need is Love.

Сантьяго

Дорогу, ведущую от Пукона до Сантьяго , мне описали как заурядное длинное шоссе с плотным трафиком, поэтому я решил сэкономить время и силы для более интересного и доехал до города на автобусе.

Столица Чили встретила меня пальмами и пьянящим воздухом рассвета. Где-то там, за дымкой, высится гора. Она громадна — кажется, что это не гора, а гигантская туча.

Сантьяго — большой город. А большие города требуют от вольного путешественника особого подхода. Нужно обеспечить себе приют, недорогой, надежный и гостеприимный. Проще говоря, самое лучшее — это «вписаться» к кому-нибудь. Благодаря интернациональному Клубу Гостеприимства задача упрощается. Единственный недостаток такого клуба — если договариваться о «гостеприимстве» по Интернету, то ждать ответа придется слишком долго. Я поступил иначе — выписал телефонные номера членов клуба в Сантьяго и оккупировал телефон на полчаса. Результат не заставил себя ждать. Дизайнер с русским именем Иван согласился меня приютить на неограниченное время. Иван говорит только по-испански, и это прекрасно — есть возможность попрактиковаться. Довольно быстро найдено взаимопонимание, мы обедаем вместе, и я отправляюсь исследовать город.

И вот Сантьяго предстает для меня очередным южноамериканским сном... Можно идти по его улочкам и фантазировать — «там за поворотом будет белый домик с портиком и окошками полуарками». И так оно и получается. Это город-дежавю, город-видение. Такое ощущение, что я уже когда-то бродил по этим паркам и улочкам, а потом меня внезапно разбудили, как того пелевинского китайского коммуниста. Всё знакомо — и запах воздуха, и домики в пальмах, и само настроение Сантьяго…

В плане достатка Чили — страна очень поляризованная. Люди тут либо сказочно богаты, либо очень бедны. Переворот 1973 года поставил крест на попытках идти социалистическим путем. Сейчас одни одеты с иголочки по последней моде, ездят в дорогих машинах, другие спят в обнимку в парке, накрывшись пончо... Но коммунистическое движение здесь сильно и популярно. В помещении Комитета Компартии Чили, что в самом центре города, красивые женщины с одухотворенными лицами обсуждают тяготы жизни простого народа. Часто можно увидеть на стенах граффити в стиле «гремящих семидесятых», когда люди пытались построить свою жизнь по другим принципам. В этих наивных рисунках точно передана жизнь чилийцев. В ней всего много — и солнца, и звезд, и гор, и несущихся лошадей, радуг и птиц, радости и труда. Люблю эти картины.

Во времена Пиночета были построены целые районы Сантьяго, проведены дороги и коммуникации в удаленные части страны. Многие чилийцы связывают позитивные изменения с самой личностью диктатора. Но то и дело встречаются люди, у которых его военная диктатура отняла близких и разрушила все надежды ...

Катаясь по городу, я нашел известный стадион Сантьяго, в котором в сентябре 1973-го наскоро соорудили застенки. Стадион давно уже используется по прямому назначению, и ни памятника, ни таблички, которые напомнили бы о былом позоре, я не нашел. Лишь нарисованный на стене выцветший чилийский флаг, с которого ветер уносит белых птиц, — словно тех, кого уже никогда не вернуть... Именно здесь пытали и казнили чилийского поэта и музыканта Виктора Хара (Victor Lidio Jara Martinez, 1932–1973), ведь поэты сильны любовью народной. Они имеют власть над словом, которое настолько сильно, чтобы напугать людей со сталью в руках. Как часто поэзия на испанском языке перемешана с кровью и смертью!..

Виктора Хара любят в Чили. Любят и Че . Просто за то, что эти люди хотели, чтобы все жили хорошо, чтобы у всех была крыша над головой, образование и работа, как это ни наивно звучит. Любят именно за это, не разбираясь ни в чем остальном.

А вот военная школа — огромная площадь, на ней маршируют, бьют в барабан. Здесь людям дают униформу и оружие в обмен на личность. Оловянные солдатики готовы выполнить приказ, снова стрелять по своим согражданам...

Эти мысли легко могут наполнить сознание трагизмом, но все же основное настроение Сантьяго не в этом. В столице Чили есть все условия для того, чтобы быть романтиком, влюбляться, целоваться на газонах, валяться на траве, обессилев от любовной неги , как это делают многие пары в тенистых парках. Потому что Сантьяго — это, прежде всего, целый город любви.

В романтическом настроении дни в этом городе пролетают легко, вечера же посвящены общению с моими новыми знакомыми. Мы вместе готовим, много беседуем под вино на совершенно разные темы — от китайской философии и искусства Тарковского (здесь регулярно проходят «дни русского кино») до социально-политических процессов в наших странах. Исключительно приятно. Но, не желая слишком долго засиживаться в большом городе, я снова собираю расслабившуюся волю и покидаю гостеприимный Сантьяго.

На Мендосу

Мой дальнейший путь лежит через высокий перевал близ горы Аконкагуа на Мендосу, аргентинский город недалеко от границы с Чили. Перевал находится на высоте приблизительно 3800 м, но на высоте 3200 м относительно недавно в горе пробит тоннель. Правда говорят, что велосипедистов туда не пускают — и правильно, в этом склепе делать им совершенно нечего.

Путь на перевал от города занял два дня. В конце первого ночь застала меня в узком густонаселенном ущелье, надвигалась сильная гроза. Других вариантов не было, и я напросился переночевать на двор одного небогатого дома, фактически, к первому встречному на улице человеку.

В общем, это был странный дом. Не бедность его меня неприятно поразила, а то, что хозяева его были… «потухшие». Ни любопытства, ни поговорить, ни расспросить — откуда путник, почему на велосипеде передвигается. Ни одного ожидаемого в таких случаях вопроса, никакого интереса. В контрасте с предшествовавшей гостеприимностью и общительностью это выглядело несколько неприятно и странно. Хоть чаем напоили — и на том спасибо.

Разбирая сумки, положил рядом початую шоколадку . Дети схватили ее и тут же слопали, давясь и икая, перемазавшись до неприличия.

Спал на дворе под навесом. Всю ночь под ухом возились собака и куры, и под утро дискомфорт стал невыносим. С первыми петухами я собрал свои вещи и уехал, не попрощавшись.

Дорога через перевал весьма оживленна. Грузовики идут сплошным потоком в обе стороны. Одни еле-еле ползут вверх в облаках дизельной гари: непросто тащить эти тонны по многокилометровому подъему! Другие так же медленно ползут вниз.

Горы — место суровое, это хорошо заметно по тому, что они делают с дорогами и людьми. То и дело видишь расчищенный обвал, размытое потоком покрытие, разбитые ограждения — это кто-то не удержался и улетел... И кресты, и имена. Горная дорога — опасная дорога.

Как ни тяжело подниматься вместе с грузовиками, их водители, камионерос, всё-таки помогают, подбадривают как могут — кто посигналит, кто из окна высунется помахать рукой. И объезжать стараются на расстоянии или сигналят, чтоб ушел с дороги, если не могут обогнать безопасно.

Сантьяго и Мендосу некогда связывала узкоколейка. Но двадцать лет назад обвалы буквально скрутили дорогу около перевала. Поддержка пути сообщения была приостановлена на годы. А если за дорогой не следить, то она очень быстро приходит в негодность: вода, песок и камни делают свое дело без выходных. Много труда было вложено в эту дорогу — пробито множество тоннелей, скальных карманов над обрывами. Теперь железная дорога стала частью гор, они свое отвоевали назад.

Люблю заброшенные железные дороги. В убегающих в обе стороны рельсах, теряющихся в бурьяне, есть многое от бесконечности, от безвременья. Полуразрушенные ржавые мосты, забытые станционные домики...

Изнурительный 50-километровый подъем длился весь день. Под вечер я прополз мимо военной базы. «ГОРНАЯ ВОЕННАЯ ШКОЛА. Колыбель наших воинов-кондоров» — гордо гласила табличка на ней. Неподалеку ухнул взрыв. Рвут тротилом камни. Мальчишки любят, чтобы посильнее грохнуло. «Аргентинцы наступа-а-ают!!!» — крикнул кто-то, и солдаты весело бросились по машинам.

Патриотизм чужой страны всегда выглядит немного нелепо. Особенно, когда по обе стороны границы стоят горделивые памятники того, как чилийцы и аргентинцы в последнем конфликте обоюдно досадили друг другу. На деле каждые выходные эти люди ездят друг к другу в гости через перевал: аргентинцы — загорать на океан, а чилийцы — кутить в уютную и недорогую Мендосу.

...Тем временем начинается снег, и я решаю заночевать под перевалом, потому как усталость, начавшаяся «горняшка» и плохая дорога — всё это в совокупности становится опасным. «Горняшка» проявляет себя по-разному — то эйфорическими снами то, напротив, головной болью и апатией. Заболеть можно, если с непривычки резко набрать высоту при большой физической нагрузке. Окружающие пейзажи больше не радуют, общее состояние вялое, после каждого движения мучает одышка.

Ставлю палатку, пью чай. Ужинать совершенно не получается, организм не принимает пищу. Залезаю в палатку, делаю записи в дневнике. Холодно. Снег шуршит по тенту. Темнеет. Кончается ручка.

Ночью вдруг понимаю, что стало тихо. Палатку засыпало снегом; теперь внутри тепло и сыровато. Утром собираю свои вещи и героически выползаю обратно на свою дорогу. Героизма хватает на километр. А далее — снова одышка, тошнота. Под колесами снежная каша, вокруг всё бело. Глаза быстро устают: в этой белизне нет контраста, теней, а еще ослепляет, хотя солнце за тучами. Снег усиливается.

У тоннеля меня подобрал джип, в котором было тепло, сухо, мне налили горячего кофе . Это было как нельзя кстати, иначе преодоление перевала потребовало бы от меня слишком больших усилий. На короткое время остановились у тропы на Аконкагуа — ничего не видно, валит снег, всё в облаках. Очень хотелось бы на нее взглянуть вблизи, но приходится спешить вниз. Только успели пересечь границу, и перевал за нами закрывают.

Спустившись ниже снеговой линии, в бесснежье, на солнышко, долго наслаждаюсь его лучами на разрушенной железной дороге.

Шоссе с перевала идет по долине реки Мендосы, также петляя, через десятки тоннелей, карманов и мостов. Места вокруг исключительно красивые: скалы содержат палитру цветов от желтого и красного до яркого фиолетового. Спуск позволяет насладиться пейзажами. Но тоннелями надо быть внимательным — крайне неприятно оказаться в узком пространстве одновременно с двумя грузовиками, идущими навстречу друг другу.

По мере того, как дорога выходит из ущелий, становятся видны белые Высокие Анды, с которых только что спустился. Боже, какие они гигантские! Вот и Аконкагуа, самая высокая гора обеих Америк. Своенравная, не захотевшая показаться мне с перевала, теперь она красуется своей пирамидой в окружении таких же прекрасных и гордых вершин.

Продолжение следует...