Декабрь 1986

А теперь — вручение призов за лучший маскарадный костюм!         Мушкетеры подкрутили усы, Чебурашки поправили ушки, громко затрещали пластмассовыми веерами какие-то придворные дамы.         Один лишь Петр Иванович, главбух НИИ, был в своем будничном костюме, сером в полоску,— даже не удосужился приодеться ради праздника.

На Центральном космодионе начинался первый чемпионат мира по скоростному спуску с орбиты.  Расположенный в цветущей Сахаре, космодион никогда не пустовал, а сегодня здесь собралось свыше миллиона зрителей.

Теперь уже, когда прошло достаточно времени с тех памятных дней в Тихом океане, я снова и снова перелистываю свой дальневосточный дневник — их у меня как у яхтенного капитана собралось несколько — и понимаю, что экспедиция 1985 года со студентами МВТУ имени Баумана на яхте «Виктория» отныне станет для меня точкой отсчета во всех будущих моих плаваниях...

Среди загадок древней географии, оставленных нам в наследство писателями и историками прошлого, знаменитый путь «из варяг в греки» занимает исключительное место. Его четкие, от начала до конца, географические ориентиры, содержащиеся среди описания известного славянам мира в «Повести временных лет», без сомнения, доказывают реальность существования такого пути. И в то же время он загадочен не менее, чем знаменитая Атлантида, описанная Платоном.

Вот чего я совсем не выношу на судне,— сказал вахтенный,— так это женщин. Сначала они задают уйму глупых вопросов, а потом жалуются капитану, что вы им невежливо отвечаете. А если вы отвечаете вежливо, что в результате? Думаете, пачка табаку, шиллинг или что-нибудь в этом роде? Ничего подобного. Скажут «спасибо», да еще таким тоном, будто одолжение делают, вообще с вами разговаривая.

В феврале разразился южак, и не местный, холодный, который часто срывается с окрестных гор, а могучий, сырой и теплый, посланный в замороженные северные просторы Тихим океаном. Температура в течение суток поднялась от минус сорока трех до плюс четырех. Ветер тряс дом, забивал дым обратно в печную трубу, дергал дверь в сенях, стремясь оборвать крючок из трехмиллиметровой проволоки. А когда он стих и образовалась даже не тишина, а какая-то абсолютная звуковая пустота, мы явственно услышали с улицы:

Главная аллея парка Самеда Вургуна в Баку покрыта золотистым ковром. Листья платана... Они похожи друг на друга, как близнецы. Недаром американский художник Уистлер говорил: «...ничто так не похоже на лист платана, как другой лист платана». Но сколько оттенков желтого цвета! — Весенний листопад...— не доверяя себе, обращаюсь к тому, кто привел меня сюда.

Из всего необычного, что плавает по поверхности океанов и морей, серая амбра — наиболее странное вещество. «Плавающее» золото, «сказочные» отбросы, «бесценный» мусор — можно придумать еще немало названий, и все равно это не уменьшит огромного количества толков, слухов, легенд, которыми обросла серая амбра за много веков.

Мартину снились киты. Они фыркали и пускали струи воды, похожие на растрепанные ветром фонтаны города Гуанахуато.         Мартин никогда не видел китов. О китовых фонтанах ему впервые поведал рабочий ранчо, вернувшийся из Нижней Калифорнии. Размахивая руками, Алехандро с восторгом рассказывал о том, как киты приплывают зимой в бухту, на берегу которой расположился его родной рыбачий поселок.

В бухте в тот день не было судов, лишь одинокая яхта томилась неподалеку от берега.         — Смотрите, кит! — вдруг закричал кто-то. Экипаж яхты увидел очертания массивного темного тела, двигавшегося к берегу.         — Да их много! — раздался возглас.         Тут и там мелькали спины морских гигантов. Они шли с большой скоростью. Прежде чем кто-либо из яхтсменов успел задуматься, что нужно животным на берегу, они достигли кромки прибоя и стали выбрасываться на берег...

В озимых ячменях ветру было тесно. Колосья стояли литой стенкой, не колышась. Зато маки на кромке полей вольно трепетали, рвались за порывами ветра, бросали следом лепестки, как языки пламени. Вдоль шоссе никли усталые, отплодоносившие черешни, свечи тополей сияли плотной зеленью, в облакоподобных кронах лип уже зуммерами ныли пчелы.

На центральной площади западногерманского города Ульма, у подножия огромного собора, чей шпиль взметнулся на сто шестьдесят метров, почти затерялась в человеческом муравейнике фигура невысокого мужчины. Длинная развевающаяся борода, черный цилиндр, мятые брюки, разбитые башмаки — он выглядел как бродячий музыкант прошлого столетия. Под стать ему и шарманка — расписной ящик с ручкой. Человек то подпрыгивает, то приплясывает и притом без устали крутит, крутит эту ручку...

Перед рассветом корабли вошли в густой туман и снизили ход. Потом и вовсе легли в дрейф: впереди были минные поля. Туман заливал море сплошной непроницаемой мутью, потом он посветлел, и сгустки его холодными бесформенными медузами пластались по палубам, пеленали надстройки, заползали в коридоры, переполненные, как и все помещения на кораблях, измученными качкой людьми.

Вокруг Найроби раскинулось зеленое море трав. И казалось, что никакой это не другой континент, а наша Хакасия с ее бескрайними степями. Лишь когда на глаза попались баобабы, как бы растущие корнями вверх, я понял, что мы — в центре Восточной Африки.

Затих вдали рокот вертолета, и нас окружила тишина. Она плескалась волнами таежной речки Дулькумы, постукивала еще голыми ветками деревьев, шуршала прошлогодней сухой осокой. Мы удивленно внимали тишине, отвыкнув в нашем железном мире слышать чистые голоса природы.

В суете каждого дня видим ли мы свой город?.. Чем старше становишься, тем пристальнее вглядываешься в то, на что раньше не обращал внимания. С какого-то момента Москва стала для меня как бы продолжением моего жилища, потребовала внимания, участия, ухода. И тогда мне открылся еще один неповторимый штрих ее облика...

Реюньон — моя маленькая страна, он находится в море...» — этими словами начинается одна из самых любимых песен молодежи острова. Реюньон лежит в самом сердце Индийского океана: в 800 километрах к востоку от Мадагаскара и в 200 к западу от Маврикия.

Утро было хмурое, легкая дымка на севере переходила в темно-серые тучи на юге. Малая видимость беспокоила — а вдруг запуржит? Однако давление и температура воздуха внушали уверенность, что погода улучшится. Я взглянул на часы, поправил шапку, обернулся и махнул рукой.