Декабрь 1972

Был конец сентября, солнце светило не так яростно, как в августе, но все же знойно, и на виноградниках крестьяне в белых панамах собирали последний виноград.      Я шел из деревни, чтобы попасть в другую, и не торопился, потому что на ртвели опоздать нельзя. Еще в XI веке дед царицы Тамары Давид Строитель справедливо сравнил этот грузинский праздник урожая с греческими торжествами в честь бога Дионисия.

Каюр бежит, давая оленям разогнаться, и рывком прыгает в нарту. Взмахнул хореем: «Эй-эй-эй-эй!» И нет упряжки. Лишь крутящийся вихрь снега под оленьими копытами. Дальше, дальше, за горизонт.

Бэби-Док объявил, что будет безумно рад встретиться со всеми журналистами мира, — и вот они приехали в Порт-о-Пренс. Прежде всего им предстоит уразуметь, что это такое, Гаити, — монархия или республика?

В новой книге «Пингвины на ветру», отрывки из которой мы предлагаем читателям, Свен Йильсетер по-прежнему верен своей главной теме — борьбе в защиту природы и животных. И, как всегда, его книги сопровождаются фотографиями, подтверждающими, что Свен Йильсетер недаром считается одним из лучших в мире фотографов-анималистов.

Договаривались на понедельник, точно на десять утра. А вот теперь стоим на перекрестке, ждем Серхио Альсага. «Удивительная все же зима в Сантьяго, никак не могу к ней привыкнуть, — старается отвлечь меня Лев Александрович. — Свет в это время мягкий и рассеянный, вокруг зелено, цветут мимозы, эвкалипты...»

Клуб стоял на краю поселка, и сразу за ним начиналась тундра. У крыльца на бревне сидели старики, молча курили трубки. На ярко-рыжем ковре осенней тундры зачернела точка, она приближалась, увеличивалась. В предвечерней тишине отчетливо послышался гул вездехода.

Последний хлопок был собран, и люди праздновали это. Старики туркмены сидели на солнце, в первом ряду каре, а на пустой середине ходили, разминаясь, борцы. Они встряхивали руками, угрожающе делали выпады и отступали, готовые бросить своих противников наземь и, выпрямившись, идти, чуть переваливаясь, играя уставшими мышцами, к столу, накрытому красным. Там их ждали призы.

Февраль на берега Балтики обычно приносит крепкие морозы. Начинаются метели, бывает порой так, что ни проехать ни пройти. Но в небольшом литовском городе Дусетосе, невзирая ни на что, каждый год в первое воскресенье февраля устраиваются традиционные конные скачки на льду озера Сартай.

Хуан Кабраль трудился одно время на винограднике моего дяди, подрезая лозу. Это был высокий бедный мексиканец. Жена Консуэла, сыновья Пабло и Панчо, три дочери, хромой кузен Федерико, четыре собаки, кошка, дробовик, старая кляча, ветхий фургон, куча горшков и кастрюль — вот все, что он имел.

Врезанное в глубь великой Русской равнины, Азовское море предстает перед глазами в скромной оправе степных просторов. И справочник деловито информирует: в длину оно тянется лишь на триста восемьдесят километров, в ширину — на двести.

Через полчаса после вызова Матвей был у Чекмарева. Федор Васильевич медленно разбирал какие-то бумаги. Увидев Матвея, он отложил дела и сказал нарочито официальным тоном: — Товарищ Асташков, вы зачислены в отряд особого назначения. Командовать им буду я.

Мы едем по Якутии на лошадях, машинах, лодках, катерах, «Ракетах», летим на самолетах. Мы едем от наслега к наслегу, от ысыаха к ысыаху. В одном наслеге праздник затихает, в другом только зарождается. Для нас, фольклорной экспедиции Института истории искусств, главное — больше увидеть.

Входя в парную, я столкнулся с человеком распаренным и красным, словно только что сваренный рак. Человек шумно отдувался, лоснился, как жирный тюлень, и, конечно, это был он, мой старый приятель Серх, мариец, классный бортрадист, летавший когда-то в Арктике, а теперь поставивший задачу облететь весь мир. Я не видел его год, но не прошло и минуты, как он потащил меня на полок, и я со всею силою, по-настоящему, по-приятельски вынужден был колошматить его двумя вениками.

Что-то невероятное должно было произойти. Уже трудно было представить, куда все эти прибывшие люди деваются по ночам. Их мог вместить только город, но его поблизости не было: Полтава далеко, а люди все прибывали и прибывали. Уже не было хаты без гостей, уже не было ни одного плетня в Сорочинцах, на который бы кто-нибудь не опирался и не глядел на улицу, чего-то ожидая. Люди ходили по селу, пели, начинали приплясывать, а то и плясать, но как-то не в полную силу, словно берегли себя для чего-то.

Несколько лет назад свою первую посадку самолет компании КЛМ на пути из Иоганнесбурга в Европу совершал в Браззавиле. У европейцев, живущих в небольших африканских городах, существует комплекс, который когда-то наблюдался у жителей захолустных пристанционных местечек и городков России: к приходу скорого поезда, проскакивавшего через станцию с минутной остановкой, на перроне собирались праздные обыватели, жаждущие «людей посмотреть и себя показать».

— Эй! Гости дорогие, собирайтесь! В селе Черная Тиса свадьба! Еще, еще зовет трембита, и вот на горном склоне показалось цветное пятно, будто бросили на зелень травы букет ярких цветов. Ближе, ближе подходят. Широкие ремни охватили талии, в руках топорики с длинными древками. Белизна рубах оттеняет цвет вышивки. Поверх бахи овчинная безрукавка — кептарь.

На Волге, под Ржевом, истинно русские места. Меж холмистых берегов, еще не широкая, но уже сильная, стремительная и все-таки плавная, течет Волга. Взойдешь на холм — обожжет лицо горячий ветер, сладко дохнет поспевающим зерном, пылью, полынью.

Еще очень далеко — более четверти века! — до 2000 года, а интерес к нему сейчас такой, будто он уже на пороге. Дело, однако, не только в том, что это рубеж третьего тысячелетия и, стало быть, своего рода историческая веха. Пристальный взгляд в будущее с развертыванием научно-технической революции стал жизненной необходимостью, ибо ускорился темп движения, а чем выше скорость, тем, понятно, лучше должна быть высвечена дорога.

В десятый раз капитан Олькин перелистывал радиограммы с краткими указаниями пароходства. Да разве в них найдешь ответ на свои сомнения? «Принять все меры для спасения людей», «Запросить власти Манилы о необходимости спасательных операций по судну». И опять: «...все меры для спасения людей».

Рассеянно глядя на стол, вдруг ловлю себя на том, что уже в который раз пробегаю глазами строчки, написанные на одном из листков: «Теперь мы в Холмске, на строительстве паромной переправы. Переправа что мост, только плавающий. Один конец «моста» — на материке, другой — здесь, на Сахалине...» Чье-то неоконченное письмо.