Апрель 1974

Терпеть не могу, когда при мне этакие бывалые люди начинают рассуждать о том, какие им доводилось видеть штормы, туманы, снега. У нас в Штатах еще и не то случалось. Вот на Миссисипи, например, такие дожди круглый год льют, что у людей прямо из пор трава прорастает. У собак не блохи, а пиявки заводятся. Да и куры с перепончатыми лапами черепах высиживают. Ну и что?

Знаете ли вы велосипед? Нет, вы не знаете велосипеда. Кто мог предвидеть, что его производство в Соединенных Штатах и Западной Европе возрастет в начале нынешнего года в ДЕСЯТЬ раз по сравнению с началом прошлого? Что реклама будет провозглашать его панацеей от всех бед — физических, психических и даже социальных?

Эту подробность сохранили расходные книги магистрата города Гданьска за февраль — март 1716 года. В Северной войне Гданьск предпочел союз со шведами. Шведы проиграли. Городу предстояла расплата с победителями — с русскими. Переговоры о «кондициях» мирного договора Петр I собирался вести сам.

Я иду по земле. Это удивительная штука —идти, не нагибая головы, не глядя под ноги, расслабив плечи и шею. Волны горьковатого чистого воздуха прохладно прикасаются к щекам, ветер пахнет, все вокруг движется, кивают желтые осенние травы, в огромном голубом небе плывут облака.

И вдруг его озарила мысль о Тоне, о людях на барже... Только бы не потерять эту нить, ведь он — посланец смертников. Он должен вспомнить адрес, который давала девушка Ольга...

Певек утонул в пурге. Подул знаменитый «южак». Кто не встречался с ним в пути, не слышал его пронзительного завывания, не чувствовал на лице его игольчатых уколов, тому трудно представить, что это такое.

На отдаленных высокогорьях киргизы, кроме животноводства, занимались и земледелием. Выращивали в основном пшеницу, ячмень и просо. Пшеница и просо шли в пищу людям, а ячмень — верховым лошадям. А там, где пшеница не вызревала, ячмень ели и люди и животные.

Строгая, скорее даже спартанская обстановка в кабинете гармонировала с характером ее хозяина: шеф компании Уэстерн любил повторять, что рабочее место администратора — та же кабина космического корабля— ничего лишнего.

Дыбятся над Олекмой скалы. Берега — крепчайшие плиты диабаза, дно —  линолит. Я сижу над скалистым обрывом, перебирая тяжелые кругляки скальной гальки, похожие на молоты. Внизу беззвучно струятся воды Олекмы.

Природа стран Дальнего Востока подарила их жителям отличный материал, пластичный и твердый, всепроникающий и ничего не пропускающий, бесцветный и принимающий любую окраску, устойчивый к кипятку, щелочам, кислотам, прочный и практически вечный. Материал этот — сгущенный сок лакового дерева, знаменитый японский лак.

Единственное, что начинается в Испании вовремя, — это коррида.

Слово «хиппи», родившееся на наших глазах каких-нибудь пять-шесть лет назад, прочно вошло во все европейские языки и даже успело занять место в последних изданиях энциклопедий. Тем не менее осмыслить это явление в полном объеме не просто. Одни считают, что хиппи — это стиль, своего рода «пощечина общественному вкусу», и, если долгогривого хиппи постричь, помыть и приодеть, он станет обычным добропорядочным гражданином буржуазного общества.

Каждый день мы ездили по заповедным джунглям Цейлона в поисках слонов. Распорядок был жесткий: выезжаем в шесть, затем возвращаемся к завтраку, днем отдыхаем и снова трясемся на «джипе» с пяти до шести тридцати.

Сегодня на Луне была прекрасная лунная ночь. «Уить, уить!» — дремотно кричала какая-то птица в лугах. Закинув руки под голову, я лежал на копне сена и смотрел, как всплывает лунный диск, как мерно разливается его сияние, подвижным серебром понизу блестит речной перекат, а от ближних берез ложатся черные, растушеванные тени.

Дэниел Мак-Гиннис не читал пиратских романов по двум причинам. Во-первых, на дворе стоял 1795 год, и время Стивенсона, Конрада и капитана Мариетта еще не настало, а во-вторых, зачем книжки, коли есть кое-что позанимательнее: например, рассказы старожилов о живых корсарах — капитане Кидде, Черной Бороде, Эдварде Дейвисе и многих, многих других.

Не успели мы с ледокола перейти на лоцманское  судно «Ленинец», как на горизонте появились неясные очертания идущих кораблей. Нам даже не удалось прилечь на аккуратно прибранные койки в каюте, отведенной для дежурных лоцманов: матрос сообщил, что судно «50 лет Советской Украины» на подходе.

Мой друг и коллега Алеш — натура увлекающаяся и непоседливая. В свои тридцать лет он успел объехать чуть ли не половину Советского Союза, побывать в Австралии и Штатах, исколесить Западную Европу. К тому же в душе Алеш романтик. Я до сих пор помню его восторженный гимн самому обыкновенному хмелю, пропетый им в сорокаградусную бакинскую жару: — Пусть в наших реках нет золотоносного песка, а в недрах — «черного золота», нефти, — говорил он, вытирая градом катившийся пот, — зато у нас есть «зеленое золото» — хмель. Просто кое-кто еще не понимает, насколько он необходим человечеству.

Ровно в восемнадцать часов объявили посадку, и по брошенным на причал сходням, толкаясь и суетясь, сотни пассажиров третьего класса устремляются в темное чрево «Лауро Содре». Беря штурмом нижнюю и верхнюю палубы, пассажиры кидаются к стоикам, расчалкам, перилам и, пытаясь опередить друг друга, захватывают лучшие места, куда можно привязать цветастые гамаки.

Заполярный, увязший в синих снегах Салехард был занавешен пургой. Колкий, как песок, морозный ветер зарождался далеко в тундре, скользил с бугра на бугор, вороша сугробы, и с яростью набрасывался на город. Сквозь слепящую метель едва просматривались опушенные белым здания, машины с включенными фарами, редкие прохожие на улицах.

С узкого восточного мыса Карантинного острова хорошо виден город: взбирающиеся наверх улицы, порт. Красные, синие, зеленые портальные краны, вздрагивая, то поднимают, то опускают свои треугольные головы. Они словно танцуют, в их движениях чувствуется ритм...