Отрывок:
Перекрестье оптического прицела перечеркнуло чужой затылок. Плавное движение пальца — ощутить ставшую уже привычной отдачу и сразу же исчезнуть. Использовать доли секунды до того, как превратишься в идеальную мишень. Потому что невозможно осознавать реальность, когда она рассыпается на осколки в огне чужой боли… чужой агонии, чужой смерти.
Мир снова обрел плоть. Я вытерла лицо рукавом, размазывая по щекам штукатурку. Кажется, обошлось. Еще раз. Проклятый дар! Ему все равно, что лекарь стал убийцей.
Осторожно выглянула из окна: вокруг убитого суетились. Кто-то расстреливал близлежащие окна — автомат судорожно дергался в побелевших пальцах, лицо перекошено. Никто вас сюда не звал, ребятки, а раз приперлись — получайте.
Пора делать ноги. Я привычно закинула винтовку на плечо. Многие мои «коллеги» оставляли зарубки на прикладе — по числу удачных выстрелов. Мне они были не нужны — каждый остался в памяти агонией чужого разума, осознавшего, что умирает. И злорадным торжеством потом — когда понимаешь, что ты жива. Несмотря ни на что. А значит…
Пистолет давно стал продолжением руки. Чужие солдаты штурмовали город уже три недели. Самое поганое в уличных боях — не поймешь, где свои и что встретит тебя за следующим углом — приветствие или пуля. Ладно, будем надеяться, что наши не ушли из того дома, где я их оставила полдня назад. Добраться по подвалам до них не так уж трудно… для того, кто знал эти подвалы наизусть. Когда-то здесь был больничный корпус, в котором мы проходили практику. Помнится, в первый раз я заблудилась в этих бесконечных переходах. Казалось, буду бродить вечно среди стен, освещенных тусклыми лампочками, и никто никогда не найдет… даже испугалась. Два года назад. Целую жизнь назад.
Надо же, добраться до места удалось без приключений. Что-то не к добру везет в последнее время. Я вытянулась по стойке смирно:
— Товарищ командир. Выполняя боевое задание…
Рапорт, как мы говорили в детстве, — «отлетал от зубов». Лешка с официальным лицом слушал. Впрочем, для кого «Лешка», а для кого и «товарищ командир». Забавно было встретить одноклассника в этом аду. Жизнь вообще в последнее время стала очень забавной штукой. Как в той старой байке про хана, собиравшего дань: «Они смеются, значит, у них и впрямь ничего не осталось».
— Рапорт сдан.
— Рапорт принят. — Он улыбнулся, сбросив маску командира. — Ты молодец, Анечка. Иди, отдыхай… вроде поспокойней стало. Я через полчасика загляну.
Тут, похоже, и впрямь стало поспокойнее — канонада откатилась на другой конец города. Интересно, как долго мы сможем продержаться… Потому что за спиной река и отступать некуда. Как там звали древнего полководца, спалившего свои корабли?
— Аня, можно к тебе?
— Заходи.
— Поговорить надо.
— Садись, — я пожала плечами. В этой комнате сохранились остатки мебели — стол и пара табуреток. Кажется, в другой жизни это было кухней. Лешка осторожно устроился на краешке второй табуретки.
— Поговорить надо, — повторил он. Кажется, парень был сконфужен.
— Что случилось? — я взглянула на него внимательней. «А он изменился», — мелькнула нелепая мысль. Что же, все мы изменились — и явно не в лучшую сторону. Интересно — еще одна нелепость — про нас уже сплетничают? Поводов, наверное, масса, хотя причины нет. Он, может, и не прочь, да только мне не до того.
— Аня, тебя переводят.
— Куда?
— Видишь ли… твое личное дело все-таки дошло до заинтересованных людей. Будешь работать в госпитале. В столице. Врачей не хватает.
— Чушь собачья! — возмутилась я. — Врачей полно: четыре года, и вперед. Эка невидаль!
— Хорошо: лекарей не хватает. Наверху решили, что использовать высококвалифицированного специалиста в качестве снайпера — непозволительная расточительность.
Как ни странно, они правы. Единственная доступная человеку магия — магия исцеления. Хотя мы не зовем себя магами — мы лекари. Те, кто чувствует чужую боль, словно свою. Те, кто исцеляет наложением рук. Мы — элита. На нашем курсе меда — четыре человека. На предыдущем — ни одного. На следующем — двое.
— Я ничего не смог сделать.
— Не смог? Или не захотел? — прищурилась я.
— Аня, приказы не обсуждают.
— Значит, не захотел, — я усмехнулась. — Что ж, спасибо за трогательную заботу.
— Перестань! — рявкнул Алексей. — Как командир, я обязан проявлять заботу. В том числе о благе подчиненных. И о благе государства, как это ни глупо звучит. Особенно о благе государства. Потому что солдат — море. И таких, как я, — двенадцать на дюжину. А таких, как ты, — единицы. Тех, кто может покойника вытащить с того света.
— Из клинической смерти, — машинально поправила я. — Это любой врач может. Реанимация называется.
— Уймись! — снова рявкнул он. — Прекрасно знаешь, о чем речь.
— А ты? Знаешь, что делаешь?! — закричала я в ответ. — Я не хочу, понимаешь! Я ненавижу свой дар! Потому что от него никакого — ты слышишь — никакого проку! Потому, что тех, кого я хотела спасти, — нет! И сейчас я умею только одно — убивать!
— Аня…
— Да какого рожна ты вообще полез в мою жизнь? Командир! Заботник хренов!
— Аня, успокойся. Я представляю, что тебе пришлось…
— Ни черта ты не представляешь, — устало сказала я. И расплакалась.
