Заложники

Отрывок:

Чиновник не был злодеем. Так, усталый отец большого семейства. Такой же снулый, как дождь за окном.
— Снова вы здесь, господин Соколов, — чиновник поморщился. — Давайте ваши бумаги. В этот раз ничего не забыли?
Я пожал плечами. В центре усыновления не задают вопросов просто так. Лучше промолчать. Одинокие выпускники приютов и без того группа риска…
Пуговка в ухе негромко пересказывала последние новости. «…Матч на звание чемпиона мира по шахматам состоится в Эдинбургском замке… Двенадцатилетний Алексей Авдеев — самый молодой претендент на корону со времен…»
— Забыли, — удовлетворенно сказал чиновник. — Повернитесь вправо. Ага, значит, имплантат в ухе носим, а в анкете не указали. Нехорошо… А вы знаете, что почти все носители пуговки со временем глохнут на левое ухо?
— Что?
— Вот-вот, — он вздохнул. — Раньше телевизоры не выключали, а теперь… эх. Без чужого голоса жить не могут. Холодно стало…
— Осень, — тихо сказал я.
— Да, осень… Проходите.
Вдоль прозрачных стен располагались уютные кресла. Первый этаж ломился от мягких игрушек: редко на каком диване не валялся забытый плюшевый мишка или смешной розовый заяц. То ли организаторы испугались, что внутри будет пахнуть одиночеством и больницей, то ли просто решили подзаработать. Так или иначе, за стеклянными перегородками расположился огромный и радужный «Детский мир». Лучший в городе, как говорят.
Мне здесь покупать нечего. Если только Юльке и ее мальчишкам… Но они, наверное, меня и не вспомнят. А местным детям нужно другое. Да и возраст не тот: десять лет и старше, требуется осознанное согласие на усыновление, письменного заявления достаточно, чтобы начать процедуру по лишению матери и отца родительских прав. Все согласно федеральным законам: логично, сухо, безжалостно.
И наоборот — так же.
— Я не понимаю, Лена, как ты можешь быть против, — послышался взволнованный голос. — Мы с отцом не для того тебя рожали, чтобы вырастить эгоистку!
— Мам, ну нас и так в комнате уже двое! Зачем тебе еще?
— Во-первых, не мне, а нам всем. Во-вторых, ты уже через три года поступаешь, Маришка одна остается. А в-третьих, ты думаешь, они там по двое в комнате живут?
— Да хоть по семеро!
Мимо, скрипя кедами по блестящему полу, пронеслась долговязая девчонка. За ней, удрученно, «на публику», покачав головой, прошла к лифтам полная женщина. Последним плелся лысеющий мужчина за руку со светловолосой малышкой лет семи. Про таких девчушек говорят: колокольчик. Глаза голубые, а у родителей и старшей дочери — темные…
Обычное дело.
В пуговке щелкнуло: блок новостей закончился, и ведущий перешел на обычный утренний треп. «Семь часов пятьдесят минут в Твери, и с вами, как всегда, ди-джей Гильотен, лучшее средство от головы: первое лезвие бреет чисто, второе — еще чище! Ну, что повесили носы? Дождик-дождик, лейка, скамейка? А скажите, дорогие мои, многие ли из вас помнят, что сегодня Родительский день? Да, всякое бывает, не хочу вам портить настроение с утра, но многие детишки остаются без родителей просто потому, что папе с мамой они больше не нужны. Пишешь заявление в районную комиссию, подписываешь отказ от прав — и вуаля, ни забот, ни алиментов, можно продавать фазенду и двигать в Штаты. Хотя цены на нефть сами знаете какие, так что можно и не дергаться. Правнуки Барака Обамы скоро сами к нам приедут, ботинки в переходах чистить. Так вот, о детишках: областной центр усыновления напоминает, что…»
Я убрал звук. Не сегодня.
Не сейчас.
Я подошел к терминалу. На экране сменяли друг друга детские фотографии. Возраст, имя, увлечения, успеваемость, хронические болезни… Хорошо еще в мое время этого не было. Видят боги, я и так не мог побыть один. Ни в учебной аудитории, ни в туалете, где закрывалась только одна дверь из четырех, ни в комнате, ни на подоконнике. А знать, что кто-то то и дело смотрит твои данные, разглядывает лицо, читает детские стихи… Нет, спасибо.
Дверь женского туалета приоткрылась. Сначала на свет выползла моющая машина, потом ножка в изящной туфельке на высоком каблуке и наконец — неопределенного возраста блондинка в халате уборщицы. Воровато оглядываясь, она покатила поломойку к лифтам.
Я остолбенел. Это с каких пор технички носят туфли из крокодиловой кожи?
Бросив прощальный взгляд на терминал, я последовал за женщиной. Все равно придется ехать наверх, рано или поздно. Так лучше рано.
У лифтов почти никого не было. Я поискал взглядом блондинку, но она исчезла. Бродил с сумрачным видом черноволосый мужчина с рюкзаком, и чуть поодаль сотрудница центра что-то втолковывала мальчику лет десяти.
— Ну хорошо, — донеслось до меня. — Но только пять минут, Саша! Зайдем, посмотрим, и сразу назад. Обещаешь?
Саша энергично кивнул.
Двери лифта звякнули, открываясь. Я пропустил остальных вперед и замер на пороге. Ехать, не ехать? Ведь если честно, разве я могу что-то дать такому ребенку? Ему нужна семья…
— Молодой человек, вы заходите? — окликнула меня сотрудница центра. «Пичугина Светлана Витальевна» значилось под ее фото.
— Да, конечно… Простите.
Она мельком глянула на мой пропуск визитера и тут же заулыбалась.
— Тот самый Родион Соколов! А я смотрю, где-то я вашу фотографию видела… Мы с мужем в ту субботу были на вашей выставке. На следующей неделе ребят поведу. Саша, правда, уже не пойдет, разве что с родителями, — она счастливо рассмеялась. — Сегодня последнее собеседование. Документы уже готовы.
Черноволосый мужчина вздрогнул и дернулся, будто собираясь выйти. Светлана не обратила на него внимания.
Двери сошлись за моей спиной, и лифт начал подниматься.