Отрывок:
Правда
Крылатая колесница неслась в предательски прозрачном небе. Внизу бугрились бесконечные хребты гор, а следом мчалась погоня. Боги ни с кем не собирались делиться священным огнем, тем более — позволить хоть кому-то пойти против их воли. И в этом все дело! В конце концов, что священный огонь? Не сделает он титанов соперниками богов. Но оставить безнаказанным бунтаря, похитителя священного артефакта... «Зевс Всепрощающий» — да уж, сомнительная слава! Проклятье, ни облачка, придется все же укрываться в горах. Те, что за спиной, нечасто бывают на земле, и лазанье по скалам вряд ли покажется им приятной прогулкой.
Рванув на себя поводья, он швырнул колесницу вниз, к мелькнувшему между скал крошечному плато. Вот и черная щель, вход в пещеру. Миг — и титан уже несся узкими коридорами, спускаясь все глубже. Язычок священного пламени на ладони рассеивал вечный мрак, разметывал по углам потревоженные тени...
…Не просто свет. Тепло. Тепло притягивало, и завороженный Щ медленно, словно пробираясь меж разомлевших на зное змей, приближался к спящему. Шажок, еще один, еще чуть ближе... Крошечный язычок бился под боком храпящего гиганта, ластился к расслабленным пальцам, отгоняя прочь ночные тени. Прозрачный, беззащитный... нет, вовсе не нуждающийся в защите, способный в миг стать огромным, грозным, сильным, непобедимым! Щ протянул руку и, сам еще не понимая, что делает, опустился на колени, прежде чем коснуться трепещущего лепестка. Волна тепла лизнула его пальцы, словно ощупывая их, мягкой волной накрыла ладонь и вдруг вольно хлынула выше, затопляя все тело. Щ не знал, сколько времени он простоял так, — да и не представлял он, что это такое — время. Наконец оторвал взгляд от мерцающего пламени, зажмурился, сбрасывая оцепенение, и осторожно отступил, накрыв алый язычок второй ладонью…
…Титан проснулся внезапно, расслабил мгновенно напрягшиеся мышцы и приказал себе замереть, вслушаться. Земля чуть приметно дрогнула, потом содрогнулась еще, и он не сомневался в том, что это значит. Еще удар! Чуть сильнее, а значит, ближе. Что ж, он старался избежать схватки, и преследователям некого будет винить, кроме самих себя. Конечно, если за ним гонится сам Арес... Впрочем, тем хуже для Ареса!
Титан приподнялся и потянулся к огню. Вскочил, обернулся, ошалело осмотрелся еще раз. Глупо, глупо! Как будто священный огонь возможно не заметить! Отсвет мелькнул в дальнем конце пещеры, и он бросился туда, в два скачка нагнав приземистое создание в вытертой звериной шкуре. Существо рванулось к какой-то щели, титан в несколько прыжков настиг его и, передернувшись от животной вони, рванул из ножен меч. Существо затравленно обернулось, стискивая в лапе пульсирующий огонек. И вдруг лапа осветилась изнутри, розово-золотистая волна залила каменный мешок, и невидимая сила отшвырнула меч. А одетое в шкуры ничтожество выпрямилось, оказавшись почти одного роста с великолепным титаном, и уверенно воззрилось на него. Взгляд титана встретился со взглядом зверя... Нет, уже не зверя. Но кого?
С оглушительным грохотом обрушился свод пещеры. Титан развернулся, описывая мечом серебристую дугу, и успел заметить, как похититель огня юркнул в неприметную расселину…
…Щ мчался беззвучной тенью, скользил сквозь чащу, почти не тревожа ее. Он не думал, куда двигаться, как избежать опасностей и почему нужно спешить. Он просто знал. Не знал главного — что такое этот красный язык в его ладони, просто хотел его и хотел принести его своим. Язык был горячий, но не такой, как языки, что лижут поваленные грозой деревья. От тех толстенные стволы вспухают смолой, а потом чернеют и рассыпаются. Этот ласкал кожу, живое тепло восходило от него по руке до плеча, переливаясь в тело и сочась внутрь, глубоко, глубоко... Туда, где что-то откликалось, и робко ворочалось, и раскрывалось, и ныло...
Уже близко. Сильный порыв ветра ударил навстречу, и Щ не столько учуял, сколько нутром ощутил запах. Дух своей самки и логова, прелые шкуры, нежный кал детеныша, сладковатый аромат молока. Он приближался к пещере. Он еще не видел, не мог видеть того, что пряталось там, внутри, в настороженном ожидании, а значит, не мог и знать. Но сегодня он знал — так ясно, словно видел наяву. Вот Ж свернулась клубочком в углу грота. Дождь льет второй день, и шкура в ногах покрыта пеленой влаги. Ж притискивает к себе детеныша и настороженно вслушивается. Медведи не слишком любят дождь, а в пещере тепло и сухо. Катится камешек — и Ж вскидывается, подбирается, втискивая детеныша в грудь и нашаривая свободной рукой заостренную палку. Знакомые шаги. Спадает волна страха. Ж расслабленно опускается на шкуру.
Щ проскользнул в тесную, едва приметную щель — и самка с глухим задавленным воем метнулась в дальний угол. Разбуженный младенец замяукал, разевая бледный ротик. Щ стоял, смотрел и впервые видел их — не клубок запахов, звуков, ощущений, а именно их, свою женщину и своего ребенка. У нее было маленькое лицо, выглядывавшее из чащи спутанных волос, белое после пережитого ужаса, и на нем — глаза такого же цвета, как вода в горном озере, вода, такая холодная, что от нее сладко сводит зубы. Щ смотрел, скалясь улыбкой, и прозрачное пламя на его ладони вздрагивало в такт биению сердца...
