Отрывок:
Дело было летом, аккурат к восьмому юбилею экономических реформ, на девяносто восьмом году двадцатого по счёту столетия. В серой, плюгавой от непролазного бездорожья деревушке по имени Косая, что сидела, как чирей, на попе у крупного индустриального центра Угреево, сроду никто не слыхивал о космосе. Стояла деревня на ветру, щерилась, умытая дождями да прожаренная солнышком, и тихо кряхтела, дожидаясь осени, — глядела на небо крышами и жила своей жизнью. А жизнь у неё, надо заметить, случалась очень интересная.
До революции о Косой ничего не было известно. Вернее, было, но что именно — за давностью лет никто не помнил. Советская власть отметилась флагом на коньке управы и глиняным бюстом не то Ульянова-Ленина, не то Клары Цеткин. Уж больно образ оказался всеобщий и собирательный. Под него очень любили ходить местные алкаши, это называлось «наказ избирателя».
Телеграфных столбов в Косой не имелось. Власть решила разумно: телеграфа нету, и за каким же столбы?.. И пронеслась с электрификацией и телефонизацией мимо, но далеко не ушла, заблудившись в болотах.
Из скудных воспоминаний о прошлом у местных старожилов осталась ещё память о гуманитарной помощи из Германии. Стараниями зенитной батареи прилетела она самолётом люфтваффе, в памятном сорок втором. На каждую душу в деревне тогда досталось по банке каши с тушёнкой, по упаковке эрзац-кофе и по красивому дюралевому кресту. В общем, всё, что осталось от сбитого «Юнкерса».
Кстати, ту немецкую кашу и кресты почему-то долго ставил в заслугу Советской власти деревенский голова, до шестьдесят пятого года включительно. Он регулярно собирал деревенских на митинги, шевеля общественную сознательность, но раз пошёл гулять в лес, заплутал на болотах, и больше его никто не видел. В этих краях всегда так — есть человек, нет человека.
После войны в Косой стало хуже. Советская власть вспоминала о деревне только к юбилеям — спускала сверху планы и соцобязательства. Народ молчал. Власть настаивала. Народ опять молчал. Тогда власть избрала другую тактику, наведываясь раз в пятилетку, чтобы собрать оброк натурой, — требовалось служить в народной армии или сидеть в народных тюрьмах, в зависимости от обстоятельств и текущей необходимости.
Чинить людям хаты и обустраивать быт державе было некогда — занята. То возилась с Полпотом в Камбодже, то обгоняла Америку на лунном траверзе, а то и вовсе прирастала африканскими косяками. Косочане, люди не глупые и понимающие, державе не мешали, под ногами не путались.
Неравная борьба с мировой закулисой закончилась плачевно. Где-то с середины семидесятых Косая стала хиреть. Знаменитые первопроходцы, кроившие карты и составлявшие планы поворотов рек, не добирались до неё. Ну, не получалось у них! На Южный полюс сигали без особых проблем, а вот в Косую — не срабатывало. Должно, карты с изъяном или аномалия пошаливала. Мощные таёжные тягачи первопроходцев, рассчитанные на суровые условия Севера, вечно ломались. Пустые корпуса потом долго ржавели по округе. Ребятня ломала остовы на чугунные финтифлюшки, а самих незадачливых «Ермаков» извлекали из стрессовой экстремали вертолётами, роняя запчасти и пустые бутылки на головы медведям и егерям.
Ну, а кроме Советской, а потом и Российской власти в Косой больше ничего и не было. Совсем. Так, десяток халуп, восемь сараев, три бани и два колодца — вот и весь реквизит. Кто мог уехать, давно уехали, а до оставшихся доходили слухи, будто некоторым удалось добраться аж до Рязани! За Рязанью мир для косочан обрывался, был дик, страшен и не изучен.
Всё же добрая половина уехавших дальше уездного райцентра Угреево не добиралась. Устраивались на хиревшем ДСК разнорабочими и забывали про малую родину. Назад эмигранты не возвращались никогда. Наверное, стыдились. Это и к лучшему: оставшийся народ крепчал духом, не завидуя городу на предмет наличия дома культуры, пельменной и удобств в доме, вроде электричества.
Изредка наведывались в Косую одичалые грибники и ягодники. Ненадолго. Даже радиоточка в Косой отсутствовала! Верховная Власть сообщала о подвигах через дырочку детекторного приёмника, сию чудо-штуковину собрал агрономовский пострел в пионерлагере. Главное, жужжал приёмник без батареек.
— Это он что? Из воздуха, что ли, слова-то берёт? — дивился народ.
— А то! — отвечал, кто учёный. — Ты вон из головы их выдаёшь, а в голову они тебе как попадают?
— Через уши, ясен-красен.
— А в уши?
— Изо рта.
— А в рот?
— Из головы...
Спор заходил в тупик, но приёмник жужжать не переставал. То балет покажет, в общих чертах, так сказать — своими словами, а то и про победы концерт запоет, часа на три. Слушали косочане и светлели лицами — много побед у Родины.
Вообще, про победы приёмник особенно любил. Так издревле повелось. Сперва далёкая власть побеждала врагов народа и урожаи, потом взялась побеждать друзей народа и неурожаи. Когда никого в живых не осталось, решила добить какую-то непонятную косочанам «инфляцию» со «стагнацией». Словом, внешний мир, большой и пугающий, чудил, бушуя эфирными волнами.
Иногда добиралась до Косой старая автолавка. Бывало, причохивал старенький, антикварный «газик», окрашенный в синюю краску. На нём местный участковый, Сергей Никитич Скворцов, объезжал владения. Вообще, кто кого объезжал, вопрос спорный. Этот «ГАЗ-69» Родина родила на заре промышленного спада. Он и молодым-то был инвалид, с заводским браком, а уж теперь стал так стар и немощен, что всем казалось, будто сам Сергей Никитич вывозит боевого коня подышать свежим воздухом.
