Отрывок:
Где-то внизу в жаркой кухне тренькала посуда.
— Альберт, вставай! — позвала жена.
Её было еле слышно сквозь толстые, пахнущие елью и снегом стены. Но он услышал и открыл глаза.
Он проснулся и сладко провёл языком по пересохшим губам. Он всё ещё ощущал во рту этот вкус. Нежный, точно первый поцелуй, прохладный, как бьющееся сердце оазиса. Вкус таял... Мимолётная улыбка. Уходящая гостья из яркого сновидения. Тихое детское воспоминание...
...Вначале надо было зайти за ржавые гаражи, пахнущие пылью и краской, спуститься в сплошь заросший крапивой и мятой овраг, перейти по скользким булыжникам мелкую речушку. Дальше дорогу преграждал двухметровый бетонный забор. Его можно было преодолеть, забравшись на засохшую яблоню. И уже с её крючковатых хрустящих ветвей ты попадал прямиком в невероятный, яркий мир. Чудесный зазаборный мир, где властвовала дикая ежевика...
Он плотно зажмурился, пытаясь схватить за хвост ускользающее видение. Однако оно пламенной жар-птицей ускользнуло непонятно куда.
— Постой... — шепнул он.
Было поздно. День уже начался. Его бодрый, подогретый на солнце лик упорно смотрел сквозь неплотно сомкнутые занавески. Жёлтые блики бесшумными крыльями бились о белую стену. И память, ночная птица, скрыла детское воспоминание. Голову наполнили стройные, повседневные мысли.
Он сбросил с себя бледную простыню и подошёл к окну. Он открыл форточку, впуская в душную комнату летний сквозняк. Глядя на аляповато-пёструю лужайку своего дома, он подумал о чём-то неважном, но в то же время приятном. Мысли скользили легко, как меч в хороших ножнах.
— Альберт, вставай! — позвала жена.
Он виновато почесал затылок и принялся одеваться. Стоя перед зеркалом, он завязал галстук. Потом приколол к груди значок, изображающий атом гелия. Глядя в зеркало, он опять задумался. На этот раз мысли были фундаментальные, исполненные важности. Такие, которые требовали дальнейшего рассмотрения.
Шорох за окном заставил его вздрогнуть.
— Доброе утро, — сказал он воробьям.
Птицы толклись у окна, сверкая тёмно-серыми зрачками.
— Сегодня запускаем третий... — по секрету сказал он птицам.
Воробьи продолжали с воинственным щебетом толкать друг друга.
— Альберт, ты опоздаешь! — глухо прозвучало с нижнего этажа.
Он улыбнулся, схватил с журнального столика согретый солнцем листок, сунул в карман красногрифельный карандаш и быстро вышел в коридор. Спустился по лакированным ступенькам лестницы и вышел в налитую медовым светом кухню.
Жена, стоя у раковины, рассеянно играла на вилках и ножах. Сверкающие брызги нимбом висели над головой Бетти.
Он тихо, наступая на только ему ведомые нескрипящие доски, подкрался к столу. Он хотел незаметно подойти сзади и нежно коснуться её плеча, чтобы Бетти удивлённо вздохнула, и он, прижав её, шепнул бы, как в незабытом ещё детстве: «Угадай, кто?».
Его выдал чихнувший от собственного жара чайник. Бетти по-деловому сложила свежевымытые столовые приборы на стол и оглянулась.
— Наконец-то, Альберт! Я уже хотела идти будить тебя.
Он так и замер, протянув перед собой растопыренные пальцы. Бетти, глядя в его недоумённое лицо, засмеялась:
— Пойман с поличным!
Он быстро нашёлся. Легко поцеловав её, он незаметно подхватил чайник и прыгнул за стол.
— Тебе опять сегодня снился тот сон? — улыбнулась Бетти.
— Да. — Альберт вздохнул и с улыбкой глянул на жену.
Солнце лениво слизывало капли с влажных тарелок. Часы, привезённые из Брюсселя, исправно щёлкали секундами.
— Что у нас на завтрак? — спросил Альберт.
Бетти бросила взгляд на часы и засуетилась.
— Бекон с грибами, два тоста и стакан сока, — сказала она, ставя перед ним благоухающую тарелку. — Будете ещё что-нибудь заказывать или принести счёт?
Альберт взглянул на жену и улыбнулся. Бетти поставила перед ним тарелку и села напротив.
— Всегда удивлялся твоему таланту делать из обычной стряпни настоящее искусство, — сказал он.
— Всегда удивлялась твоему таланту замечать в обычной стряпне искусство, — сказала она.
Альберт вооружился вилкой и приступил к трапезе. Он медленно жевал, глядя на жену, однако не видя её. Он думал. Блеснувшая с утра догадка была очень многообещающей. «Надо будет сразу проверить, — отметил он. — Первым делом эта неустойчивость... Заманчивая неустойчивость...»
— Тинни Майкли и Джон Тайтон развелись, — внезапно громко сказала Бетти.
Она пристально посмотрела ему в глаза. Он ел, погружённый в свои мысли.
— Альберт?
— А?
Он оторвался от своих мыслей и взглянул на неё. Бетти, нахмурив лобик, грустно вздохнула.
— Альберт, давай поболтаем. Как все нормальные люди.
Он вопросительно поднял брови. Бетти покачала головой.
— Ты уже третье утро... Да что там утро, третий день почти не разговариваешь! Молчишь, смотришь сквозь меня.
По интонациям Бетти Альберт понял, что она очень расстроена, и поспешил сказать:
— Хорошо-хорошо, дорогая, давай поговорим...
— Нет, не поговорим, а поболтаем, — уточнила она, всё ещё грустным голосом.
Он пожал плечами и примирительно улыбнулся.
— Ладно, — сказала она, успокаиваясь. — Так что ты думаешь по поводу Тинни Майкли и Джона Тайтона?
— По поводу чего? — переспросил Альберт.
Она вздохнула.
— Ох.... Я же тебе постоянно рассказывала про них. Они актёры!
— А! Ну конечно!.. И что я должен думать по их поводу?
Бетти, насупившись, отвернулась от Альберта. Она не ответила. Некоторое время Альберт виновато молчал, потом продолжил завтрак.
