Отрывок:
Герман покосился на жену. Вера выглядывала из дальней спальни, лицо встревоженное, заспанное. На руках — двухмесячный Тимка. Знаком Герман приказал ей молчать.
В прихожей их скромного, но просторного дома стояли трое. Все — мощные, высокие, в темных костюмах. На лицах — самоуверенность, даже наглость. Неудивительно, ведь они были из Особого Комитета по раскрытию тяжких преступлений против личной и государственной собственности. В их обязанности так же входил контроль за исполнением Декрета О Рождаемости.
По этой причине они и заявились сюда в такую рань. Герман не сомневался в этом.
Стоявший посередине вынул из внутреннего кармана удостоверение, молча показал его Герману.
— Это мои напарники, — Особист назвал две невнятные фамилии. — Думаю, вы знаете, зачем мы здесь.
Герман догадался, что его выдало выражение лица. Кажется, один из чиновников слабо ухмыльнулся. Неужели все это доставляет им радость?
— Декретом от четвертого января сего года, — продолжал Особист, — Правительство постановило: те граждане, что живут в пределах городской черты с годовым доходом не более десяти тысяч, не имеют права на второго ребенка в связи с установившейся экономической ситуацией. В случае нарушения, то есть в случае рождения второго ребенка, данная семья не защищена Законом до тех пор, пока желающий доброволец из числа добропорядочных граждан, именуемый Охотником, не ликвидирует одного из членов данной семьи либо не погибнет сам.
Особист посмотрел на застывшего Германа, равнодушно добавил:
— Час назад такой Охотник найден.
— Послушайте, — промямлил Герман. — Вы же не… Я… Понимаете, я… Моя жена… она была беременна, когда вышел этот Закон, и я…
Герман запнулся. Особист уже извлек какую-то бумажку и с той же самоуверенной физиономией заявил:
— Судя по этому документу, ваша жена была беременна два с половиной месяца, когда вышел Декрет. Но Декрет гласил, что на момент его принятия все женщины, беременные сроком менее трех месяцев, были обязаны сделать аборт. Родить имели право те, чей срок беременности превышал три месяца.
Герман почувствовал, как у него ослабли ноги. Эти твари из Особого Комитета все знали. С государственной машиной бессмысленно играть в прятки. Вот почему они даже не пытались пройти в дом, убедиться, живут ли здесь двое детей, — им это не нужно. Вот почему они появились в доме Германа лишь через два месяца после того, как Вера вернулась с ребенком из роддома.
Охотник нашелся лишь час назад!
Напрасно Герман успокаивал себя, что про его семью забыли, что каким-то образом он выскользнул из мышеловки. Напрасно он отправил дочку к родителям еще летом, до рождения Тимки. Этим Герман надеялся создать иллюзию семейной пары с одним законным ребенком, а ведь он так скучал по дочери, не только не навестил ее за последние три месяца, даже звонить родителям боялся.
И все напрасно!
— В вашей семье двое детей, — заявил Особист. — И с восьми утра сегодняшнего дня на вашу семью не распространяется защита Закона до тех пор, пока нанятый Охотник не ликвидирует одного из членов вашей семьи либо не погибнет сам.
Герман что-то промычал. Он хотел протестовать, пригрозить особистам или умолять их, но понимал, что все бессмысленно. С таким же успехом можно взывать к стене или к камню на дороге.
Один из особистов протянул старшему какую-то папку, тот раскрыл ее, передал Герману.
— Распишитесь. Что вы в курсе того, что вам зачитан приказ Особого Комитета и что вы согласны с действием Закона.
Герман как во сне взял ручку, но все-таки помедлил и пробормотал:
— А если… Если я… не согласен?
Губы Особиста тронула легкая усмешка:
— Распишитесь, — потребовал он.
Согласие или несогласие уже не имело значения.
Он даже поклонился, когда выходил вслед за напарниками, прикрыл за собой входную дверь. Герман стоял, тупо глядя перед собой, пока жена, по-прежнему укачивая ребенка, тронула его за плечо.
— Почему они пришли в такую рань? — прошептала она.
— Оставь меня в покое! — вскричал Герман.
Тимка проснулся от крика и заревел.
