Отрывок:
Каждый день зеленый автобус с оранжевыми полосками отходил от станции в одно и то же время. Наверное, это единственный автобус, у которого не менялось расписание и который никогда не опаздывал, словно обычные явления вроде непогоды или проспавшего водителя его не могли коснуться.
Раньше я всегда обходила стороной этот уголок на станции, и не только я — здесь редко появлялись здоровые люди. Мы предпочитали не говорить, не думать и не замечать остальных. Мы… А теперь вот я в другой команде.
Болезнь оказалась неизлечимой и очень заразной. Хуже всего, что внешне ее симптомы никак не проявлялись, даже напротив, человек начинал чувствовать себя бодрее, переставал простывать, сами собой залечивались дырявые зубы и опухоли, если таковые имелись, восстанавливался сон, пропадали головные боли. Но ровно через два года, плюс-минус неделя, человек неожиданно рассыпался на кусочки. Эти кусочки просачивались через все, что встречалось на пути: дерево, металл, землю. В пробирке не удержать образец — он прольется через ваши пальцы, через стол и пестрый линолеум, а потом пройдет сквозь фундамент здания и исчезнет в недрах планеты.
Людей охватил ужас, а когда ужас принимает такие гигантские масштабы, человечество забывает о милосердии и начинает защищаться всеми доступными средствами. Например, устанавливать возле каждого магазина, клуба, пешеходного перехода детекторы, определяющие инфицированного человека. Можно сотни раз проходить по одному и тому же маршруту и не догадываться о том, что где-то поблизости стоит детектор. И вот неожиданно монотонный гул улицы взрывается истошной сиреной. Оглушенный, ты стоишь посреди тротуара, не в силах двинуться и не понимая, что случилось. А к тебе спешат со всех сторон люди в защитных белых одеждах и уродливых шлемах, тебя хватают, запихивают в темный фургон, пахнущий лекарствами и мылом, и ты начинаешь понимать, что вот уже и не принадлежишь ни себе, ни этой привычной жизни…
Потом будет все просто. Тебе на лоб поставят печать, выдадут предписание в двадцать четыре часа покинуть территорию здоровых людей, и ты опять не увидишь лиц тех, кто с тобой разговаривает.
Выселение… даже на отчаяние не хватает времени.
Я подняла чемодан. Мне так и не удалось попрощаться с родителями — их уже поместили на двухнедельное обследование, в квартире тем временем проводилась спешная дезинфекция.
Зеленый автобус с оранжевыми полосами меланхолично отъехал от вокзала.
Есть такое понятие «автоматическое завещание». Оно появилось не так давно, и здоровые люди предпочитают делать вид, что их это никогда не коснется (для многих так и есть, не все же заболевают). Автоматическое завещание вступает в силу, как только обнаруживается болезнь, и тогда никто не станет ждать твоей смерти, и не важно уже, кем ты был и сколько добра нажил.
Суть завещания проста: половина всего, чем ты владеешь, остается твоим прямым наследникам. Другую половину заберет государство на исследования, попытки создать вакцину, на установку все тех же детекторов и на содержание тебя в ближайшем лепрозории, который гордо называют городом Ожидающих.
Вообще-то все подобные резервации в документах назывались Стикстон, по названию первого подобного места где-то в одном из американских штатов. Официально наш ближайший лепрозорий назывался Стикстон-24. Но, разумеется, каждый из пронумерованных городков носил свое, не официальное название.
Мы добирались около шести часов. За это время автобус лишь раз остановился возле безлюдной станции, где стояло два биотуалета и автомат с пончиками. Я была единственным пассажиром, а водитель не вышел на остановке, так что даже поплакаться оказалось некому. Штора на его рабочем месте была задернута, и мне показалось неловко его беспокоить.
