Тревожный он и неспокойная совесть утопии

Отрывок:

Автор этих строк не является писателем-фантастом, но если бы был им, то, возможно написал бы роман, в котором изображалась бы благополучная-преблагополучная и сусальная-пресусальная империя, какая может возникнуть только в сладком сне носителя имперского мировоззрения. Управляемая мудрым и причастным сакральных тайн императором, окруженным преданными сенаторами. В ней, разумеется, не было бы излишнего технического прогресса, в морях господствовали бы романтические парусники, а в городах — экипажи на конной тяге, но это не мешало бы ни организации космических полетов, ни вообще материальному благополучию.

Еще там была бы какая-нибудь контролируемая имперскими властями магия и, разумеется, церковь — хранительница древних, но исключительно важных знаний. Главный герой этого романа будет, разумеется, князь и видный деятель имперской службы безопасности. Зачем империи могучая служба безопасности, равно как и могучая армия, ведь кругом мир и преданность престолу? Но, наверное, на периферии есть варвары. Впрочем, империя просто не может без армии, армия ее украшает, а враг, наоборот, мешает, и армия после столкновения с врагом теряет свой парадный вид. Так что пусть армия будет, а враг — нет.

И вот, главный герой, князь и генерал от тайной кавалерии, принимает участие в заседаниях неких секретных комитетов, созданных потому, что вокруг происходит что-то неладное. В сумасшедших домах появляется все больше безумцев, уверенных, что скоро настанет конец света. В границы империи вторгаются злобные народы, о существовании которых никто не подозревал, — они возникли ниоткуда. В лесах также неведомо откуда появились странные чудовища. В разных краях империи начали исчезать люди, здания и целые деревни — исчезают, как будто их и не было, и даже следа от них не остается. Путешественники — особенно в море — иногда наблюдают феномен «разверзшегося пространства», в котором можно исчезнуть без вести.

Причин этих странных бедствий никто не понимает, и только мудрый митрополит Самой Истинной Церкви хранит молчание, как будто что-то знает. Когда же главный герой обращается к нему за разъяснениями, тот советует ему заглянуть себе в душу: «Ты сам знаешь ответ». И действительно, героя не покидает ощущение, что ответ ему известен, но только он не может его вспомнить.

Не знаю, как бы там развивались события дальше, но в финале все выяснится. Разумеется, эта империя не существовала на самом деле. Она была — как уже сказано — лишь сладким сном носителя имперского мировоззрения. Все сенаторы и генералы от кавалерии были лишь персонажами сновидения, подобно тому, как персонажи «Алисы в Зазеркалье» жили в сновидении не то самой Алисы, не то спящего Черного короля. И приметы близкого конца света лишь указывали обитателям сна, что спящий скоро проснется и империя, как и положено грезе, рассеется. Это были приметы «просоночного состояния».
В общем-то, подобный роман уже почти что был написан.

В мемуарах Бориса Стругацкого рассказывается, что писатели собирались создать продолжение романа «Обитаемый остров», в котором сталкивались бы две утопии — далеко не идеальный, но по-своему совершенный социум Островной империи и идеальный мир коммунистической утопии, якобы установленной в светлом будущем на Земле. В конце романа представитель Империи говорил землянину Максиму Камерреру: «Мир не может быть построен так, как вы мне сейчас рассказали. Такой мир может быть только придуман. Боюсь, друг мой, вы живете в мире, который кто-то придумал — до вас и без вас, — а вы не догадываетесь об этом...»

С точки зрения истории литературы, весьма характерно, что этот так и не написанный роман задумывался братьями Стругацкими в конце 80-х. Ситуация, когда герои текста осознают, что существуют в рамках текста, и когда тексты комментируют сами себя, начала разрабатываться в российской литературе как раз в конце 80-х—90-х годах, когда лозунгом дня стал «постмодернизм». Нет уверенности, что такой роман мог появиться раньше. Но независимо от того, мог ли в научно-фантастическом романе в советскую эпоху быть использован такой формальный прием или нет, очевидно, что некие уколы совести, связанные с неправдоподобием слишком сладкого и беспроблемного светлого будущего, даже в советскую эпоху писатели не могли не чувствовать.

В современном мире написание утопии всегда сопряжено с ответственностью и с неспокойной совестью. Создавая лучший мир, невозможно не держать в голове, что перед лицом подлинной реальности утопия выглядит хрупкой и неправдоподобной, что лишь фантазия освобождает нас от пут царящего в мире зла, что нет сил — кроме литературы, — которые действительно сейчас и немедленно воплотили бы эти мечты в жизнь.