Отрывок:
Я некрасивая. У меня рост метр девяносто, серые маленькие глаза, носище-груша и рыжие, как беличья шкура, волосы. Ни один мужик до эпидемии не обратил бы на меня внимания.
Вичка — моя противоположность. Посмотрите, как она красится перед зеркальцем, — вся из себя речная нимфочка: длинные светлые волосы, зеленые глазки, аккуратная высокая грудь. Модель для «Плэйбоя». Вичка сосредоточенно рисует себе рот, подводит ресницы (для кого все это, спрашивается?) и вдруг вздыхает на весь офис:
— Как же хочется любви, девочки…
И неожиданно смотрит на меня.
Я отворачиваюсь к монитору, ударяю по клавишам. Надеюсь, под пудрой не заметно, как я покраснела?
Девчонки переглядываются — Вичка надоела всем со своей любвеобильностью. Странно, что никто до сих пор не настучал на нее в Комитет Нравственности.
Шесть часов вечера. Я выключаю компьютер, подхватываю сумку и иду на выход. Вичка увязывается за мной. Мы живем в одном подъезде и часто вместе ходим с работы.
— Машенька, лапка, возьмем чего-нибудь вкусненького — и к тебе?
— Вик, я так устала… извини.
— Не прячь себя от людей, подружка. Одиночество старит! — Вичка делает страшные глаза.
Холодно. На углу Тверской и Столешникова поставили музыкальный ларек. Он сияет в ночи красным, желтым и голубым огнем — заманивает; из колонок-шкафов водопадом льются на площадь рекомендованные Комитетом по Культуре песни-вопли лесбийских групп. Да только после того, как вымерли мужики, никто не хочет покупать эти диски.
На решетчатых воротах мэрии нахально расселись вороны. Они не галдят, не суетятся, насмешливо изучают черными блестящими глазками женское море внизу. Подлые твари.
Поодаль курят, пританцовывая, трансвеститки. С первого взгляда не отличишь от мужиков — крупные, безгрудые, коротко стриженные, они нарочито грубо ругаются низкими голосами, смачно плюют на асфальт и сосут пиво. Женщины, идущие с работы, поглядывают на них с брезгливым интересом и отводят глаза, но ближе к полуночи все трансвеститки будут разобраны по теплым квартирам. Сексуальный голод — тайный бич однополого общества.
— Хочется, — говорит-стонет Вичка, — как хочется любви, но не такой, нет. Хочется тепла, хочется ласки, хочется запаха мужчины.
Вичкины каблуки выцокивают по асфальту фокстрот одинокой кошки. Я ускоряю шаг, спохватываюсь и снова иду медленно, как на прогулке. Весь день я думала о Диме. Как он там? А если он неосторожно выглянул в окно и кто-то его заметил? У меня холодеют пальцы, когда я представляю, как прихожу домой, а там…
— Куда ты рванула, Машка? — Вичка хватает меня за руку.
Осторожнее, дура, ругаю я себя.
— Ненавижу их, — говорю.
— Кого, трансвеститов?
— Этих, — я указываю взглядом на ворон.
— Странная ты, подружка, — говорит Вичка, — что-то с тобой не так в последнее время, дорогая моя. Уж не заболела ли?
— Вик, ты пусти меня, хорошо? — слезы подкатывают к горлу, но голос мой звучит ровно.
Вичка пожимает плечами и отпускает руку.
— Ну иди.
Я быстро шагаю прочь. Вичка стоит на перекрестке и задумчиво смотрит мне вслед.
Вороны с карканьем взмывают в воздух с насиженных мест и в боевом порядке удаляются в сторону бывших спальных районов — туда, откуда ветер доносит временами сладковатый запах разложения. Вороны летят ужинать.
