Отрывок:
Митингующих было немного, человек двадцать пять.
— Памятник сейчас находится в жалком состоянии, — хрипел в мегафон кто-то из активистов, — но мэрия обещала к майским праздникам найти средства для реставрации.
Собравшиеся пенсионеры вяло помахивали выцветшими красными флажками. «Старые перечницы, — поморщился Стрельников, — все мы сейчас находимся в жалком состоянии». Оратор говорил еще много — о том, что страну разворовали, а что не разворовали — то продали. О том, что стране нужна сильная рука, и кто ее подаст, если не коммунисты. О том, что в Думе сидят одни жулики и проходимцы, пекущиеся лишь о собственном кармане. Словом, ничего нового. «Демагоги, — снова поморщился Стрельников, — ничем не лучше дерьмократов-либерастов. Только и могут, что глотки драть на митингах и ругать правительство. А разобраться — сами же все и разворовали. Не с неба же свалились они, эти олигархи, новые нуворишки». «Сталина на них нету, — гулял по жиденькой толпе старушечий шепоток, — Сталин бы с ними живо разобрался. Живо бы порядок навел…».
Стрельников плюнул и заковылял прочь по заледеневшему асфальту, по пути отцепив от пальто красный бант и сунув его в нагрудный карман. Прохожим не было никакого дела ни до него, ни до вялого митинга других пережитков недоразвитого социализма. Окружающие деловито сновали по магазинам, азартно потребляя плоды торжествующего капитала и радуясь дополнительному выходному. В такие мутировавшие праздники Антону Григорьевичу всегда было неуютно и одиноко. Новое время в нем так и не проклюнулось, а прошлое растерялось куда-то и ушло навсегда. В такие дни в душе Стрельникова всплывали только сиротливые отголоски давнишней ребячьей радости, приносившие больше мучительных воспоминаний, чем счастливых. Ярче всего помнился ему первый в детстве воздушный парад. «Где папа? Где папа? Скорей покажи!». «Вот, вот, — кричала мама, — видишь букву “а”? Самый первый самолетик!». Самый первый! Самый-самый! Такое чувство гордости подбрасывало пятилетнего Антошку вверх, что, казалось, можно было с легкостью взмыть в небо и полететь, ра
скинув руки, рядом с отцом, крохотной точкой в огромном слове «Сталин».
Теперь у Стрельникова не было ни радости, ни гордости. Да и никакого чувства праздника давно не было, только пепел. Впрочем, новое поколение не имело и пепла. Внук Егорка на демонстрацию не пошел: «Не, деда, я мультик смотрю!». «Па, не забивай ребенку голову своей политикой, — настоятельно попросила дочь, — никому это сейчас не надо». Хорошо, что зять не вмешался и не начал новые пояснения про мифы о Великой Революции, которой на самом деле не было. Антон Григорьевич и сам уже не знал, праздник это или нет. Куда уж внуку. Разве — порадовать мальца подарком. Где радость — там и праздник.
На углу площади Стрельников заметил что-то подходящее: сутулый старик цыганской внешности продавал самодельные игрушки. В глубине души Стрельникова вдруг ворохнулось давно утраченное воспоминание. «Сейчас такие поделки не в ходу, — подумал Антон Григорьевич, — все больше пластмасса да пустая мельтешня на экране».
В большой коробке на колесах, похожей на яркий рождественский вертеп, висели деревянные человечки.
