Отрывок:
Говорят, что Максвелл искренне удивился, когда убедился, что его знаменитые законы электромагнетизма четко работают при расчетах реальных систем. Уравнения, содержащие почти недоступные обыденному человеческому сознанию роторы и дивергенции электромагнитных величин, оказывались столь же работоспособными, как таблица умножения. В фантастике подобную роль сейчас играет часто с мазохистским удивлением поминаемый закон Старджона, согласно которому девяносто процентов всей продукции, скажем мягко, некачественна, остальные десять процентов худо-бедно могут претендовать на принадлежность к художественной литературе. Разумеется, этот закон справедлив для всей литературы, но для филологического интеллекта, опекающего «боллитру», всяческие «законы» подобны аллергенам. Хотя закон в формулировке Старджона вполне филологичен, ибо ничем сложнее процентов не оперирует. Но мы-то, фантасты, обожаем всякие околонаучные кунштюки типа роторов с дивергенциями, нам-то интересно, почему это филологический закон выполняется. Меня, по крайней мере, один из Интернет-конкурсов фантастических рассказов неожиданно натолкнул на подобные пустопорожние, по большому счету (ибо писать лучше надо!), изыскания. После первого же тура голосования взял за шкирку и ткнул носом…
Это было, как пресловутое яблоко, выбившее из Ньютона закон всемирного тяготения. Из меня ничего путного не выбьешь, поэтому просто увидел очевидное: вопреки всем фаталистам и рокерам (от Рока), жизнь подчиняется законам Ее Величества Теории Вероятностей и палачу ее — Математической Статистике. А может, и не вопреки, потому что Фатум и Рок означают свершение событий, имеющих наибольшую вероятность свершения. И главный закон, которому подчиняется наша нормальная жизнь, — это Закон Больших Чисел (для филологов), он же Закон Гаусса (для математиков), он же Закон Нормального Распределения вероятностей — для нормальных людей. Графически выглядит он так (вид сбоку для двумерного случая), как если бы удав Маленького Принца проглотил не слона, а арбуз или Земной Шар, если мыслить глобально, как надлежит фантастам. Для многомерного случая лучше представить себе мячик под простыней. По сути внешнего вида это симметричный горб, плавно перетекающий в два симметричных хвоста. Горб соответствует максимальным вероятностям, а хвосты — минимальным.
Есть у нормального распределения одно замечательно жизненное свойство — наибольшую вероятность имеет математическое ожидание, то есть среднеарифметическое (для нормальных людей) значение рассматриваемой величины. И чем сильнее нечто отклоняется от среднего, тем меньше вероятность его реализации. Говоря языком фэнтези, тем меньше его жизненная сила.
Нетрудно видеть, что концентрация гениев и полных идиотов в растворе социума мизерна — в пределах «хвостовых вероятностей», а подавляющая, определяющая вкус и запах социума, — концентрация «нормальных» людей со средними способностями, достаточными для сносного существования.
Сразу становится ясно, откуда взялся «закон Старджона», — он не что иное как литературное проявление «закона нормального распределения». Надо только уточнить (цифры условны, ибо меняются от принятых «доверительных пределов»), что девяносто процентов составляет не «полное дерьмо», как принято считать, а вполне среднее чтиво, отвечающее эстетическим и психологическим ожиданиям среднего большинства читателей. Причем наибольшую вероятность признания и опубликования имеют литературно добротные узнаваемые по шаблонам ситуаций, характеров, сюжетов и прочих литературных компонент, вживленным чтением образцов, которые изначально могут быть вполне гениальны, как, например, творения Толкиена для его поклонников. Это и называется модным ныне термином «формат». А его гонимый антипод — «неформат» обретается в области «хвостовых» отбросов.
