Отрывок:
1.
Я Ева Эламер, дочь Александра и Марии Эламер. Мне двадцать пять лет. То, что случилось со мной, могло случиться с кем угодно. Но это произошло со мной. Так устроен мир, в котором каждый миг что-то случается. Со мной ли, с другими. Понимаю, что говорю банальные вещи. Они просты, как гаммы, которые каждый день играют мои ученики.
Я всегда знала, что буду преподавать музыку. Знала это, еще когда училась в музыкальной школе. После нее меня пригласили в городской симфонический оркестр. Я люблю свой коллектив, люблю музыку, которую мы играем. Мы довольно часто выезжаем на музыкальные фестивали или праздники в ближайшие города. Бывает, нас приглашают за границу. Однако основная моя работа — это преподавание музыки. Я даю частные уроки. Ученики — дети. С меня начинается их жизнь в музыке. Большинство из них живет здесь, в нашем городе, но есть и такие, кто живет в соседнем, том, что с другой стороны горы, в том, куда мы частенько выбираемся на выходные покупаться и позагорать — ведь там море, настоящее теплое море.
2.
Последние метры по склону, по крутой лестнице, ведущей к тоннелю, самые сложные. На тебе десятикилограммовый бронежилет, автомат, боеприпасы, несколько гранат и прочее. Словом, немало. Путь от КПП ко входу в тоннель занимает минут двадцать. Сегодня наша смена. Нас предупредили, что мы должны выдвинуться на позиции намного раньше обычного. Почти сразу вслед за предыдущей группой. Говорят, там, с той стороны, что-то происходит.
На последней ступени я обернулся: внизу — мой город, за ним море. А у самого КПП — остановка трамвая, моего трамвая, на котором я работаю. Конечная остановка. Другая конечная — у моря. Сейчас, в полдень, море искрится под солнцем, и больше всего на свете хочется окунуться в его зеленоватые воды. Я так и сделаю, когда вернусь со смены. Сяду на трамвай и сойду на конечной, проваляюсь все воскресенье на пляже, а рано утром в понедельник буду уже в нашем трампарке, и впереди целая восьмичасовая смена на транспортной артерии моего городка — маршруте номер 4. Он идет через весь город и соединяет замысловатой петлей морское побережье с КПП.
Отряд вошел в тоннель, почти сразу остановились. На рельсах стояла платформа. Рядом копошились санитары. Перекладывали на носилки раненого. Рядом лежали двое, которым помощь была не нужна. Раненый постанывал, его за руку придерживал боец. Грязное лицо, ссадина во весь лоб, порванный камуфляж. Ему повезло — живой.
— Рвануло так, — кричал он, — что уши заложило. Никто не ожидал. Это же в нашем тылу, как можно было ожидать...
— Не ори ты так, — незлобно проворчал один из санитаров.
— Чего? — тот, живой, не слышал.
Санитар трижды шмякнул четырьмя пальцами по большому, изображая говорящую ворону, затем отрезал жестом — понял?
Раненого понесли к выходу, а тот, живой, все орал:
— Этих насмерть, сразу. Сигаретку только что у меня стрельнул. Я ему зажигалку хотел дать, да уронил. Нагнулся, чтоб поднять. А тут и рвануло...
Отряд погрузился на платформу. Я отодвинулся подальше от кровавого пятна. Не хотелось пачкать чистую форму.
3.
Мы рыли этот подкоп месяц. Боковые галереи давно занял противник. Две трети всего тоннеля теперь за ними. Они спят и видят, как выйдут из него с нашей стороны, увидят у подножия горы наш город, а за ним — лес, наше богатство, нашу гордость. Пока за нами остается хоть один метр этого тоннеля, мы будем биться.
Это была брошенная галерея. Задуманная как техническая, недостроенная, она шла параллельно тоннелю и заканчивалась тупиком. Они, конечно, знали о ее существовании, но вряд ли могли предположить, что мы станем из нее рыть проход.
Под грохот стрельбы наши саперы потихоньку вели подкоп. Месяц понадобился, чтобы выйти к самой узкой части тоннеля, заложить там взрывчатку, а потом рвануть ее в тот самый момент, когда мимо пойдет платформа. Мне удалось выбраться через лаз, прокопанный в стороне от закладки. По сути, это было ответвление подкопа. Ночью — хотя пойми здесь в горе, когда день, когда ночь, — я выбрался в тоннель и отыскал укрытие. Двое суток я прятался в нише за порванными кабелями — слушал. Двое суток — это много. Мне удалось взять отгул на работе. Начальник охраны, конечно, поворчал, но больше для порядка. Когда они искали замену одному из охранников, я порой по двое суток торчал у ворот фабрики, нюхая эту вонищу, что прет от красильного цеха. Так что отгулов я заработал, считай, на неделю.
У меня были сухари, шоколад, фляжка с холодным чаем, часы и заветная кнопка. Из укрытия я почти ничего не видел, но хорошо слышал — команды, разговоры, скрежет платформы. И когда я понял расписание их передвижений, нажал на кнопку. Крики, вопли раненых, скрежет — я слышал все это даже через заткнутые уши. Когда все закончилось, я вытер пот с лица, проверил пистолет (я был налегке — ни автомата, ни броника). Теперь нужно выбираться отсюда.
