Отрывок:
Буржуа — часовщик. Не в том смысле, что производит часы, а в том, что первый в истории стал производить свое свободное время. То есть он запускает работу экономического механизма, который не требует ни мысленного, ни физического его поденного участия. Однако часовщик — не всегда буржуа. С прогрессом трудовых законодательств, возбраняющих нанимателям увольнять наемников без соблюдения известных условий (а в совокупности таковые условия зачастую означают не только увольнение работника, но и разорение работодателя), в часовщики можно смело записывать целое сословие как частных, так и государственных служащих. Все это люди, которые — если они только не воруют или не сходят с ума — болеют за свое дело исключительно в урочные часы. Оставшееся после работы время есть, в общем говоря, фаза максимального затмения состоявшейся социальной функции, период смены интеллектуального вектора, когда мысли требуют пищи, коренным образом отличной от профессиональной рутины. Время это заполняется чем попало, лишь бы не работой, но впервые именно часовщик призывает к себе искусство в качестве основного из развлечений. В рассказе «Черт на колокольне» Эдгар По описывает загадочное местечко Школькофремен. Архитектура городка, состоящего ровно из шестидесяти домов, есть калька архитектуры часового циферблата. Расположенные по кругу дома все как один обращены коньками крыш к высящейся точно посередине колокольне. Часы в Школькофремене всюду: не только там, где им положено быть — на колокольне, в карманах обывателей, на каминных полках, — но даже вделаны в животы фарфоровых человечков и болтаются привязанными к хвостам кошек. Размеренный уклад школькофременцев, занятых регулярными сверками своих домашних часов с часами на колокольне да приготовлением свинины с кислой капустой, разбивается в один прекрасный день явлением черта на колокольне. В этот прекрасный день башенные часы Школькофремена бьют в полдень не двенадцать, а тринадцать часов, и этот пробивший лишний час, когда в мгновение ока разваривается вся школькофременская капуста и гаснут все курительные трубки школькофременцев, — час буржуазии. А вернее, часовщика. Потому что часовщик производит не столько свинину с кислой капустой, сколько свое свободное время. Можно сказать, он живет на пограничной территории между экономикой — созданием прибавочного продукта — и темпономикой — созданием свободного времени. Своего свободного времени нет у пролетария и магната, так как первый, хотя и производит прибавочную стоимость, но не распоряжается ею, а второй не производит прибавочной стоимости вообще — только присваивает и распределяет ее. «Время — деньги» — лозунг этих двух типов, не создающих свободного времени для себя. Лозунг часовщика зеркальный: «Деньги — время». Или, точнее: «Деньги — свободное время». Здесь важно не путать двух, на первый взгляд, совершенно совпадающих понятий — лишнего, неурочного времени и времени свободного. Пересекаются они только в одной точке: свободное время «имеет место быть», «происходит» в течение времени неурочного. Это не время в обыденном представлении длительности, протяженности события, измеряемой часами, но, если угодно, само событие и есть.
