Способны ли мыши узнавать себя в зеркале? Фото: SHUTTERSTOCK
Изучение интеллекта животных — одно из направлений, на котором за последние десятилетия наука достигла немалых успехов. Еще сравнительно недавно поведение животных описывалось в терминах бихевиоризма и схемы «стимулреакция». Теперь же ученые говорят об их внутренних когнитивных состояниях, и слово «зоопсихология» воспринимается без всякой иронии.
Признание за животными права думать повлекло за собой изменения в построении экспериментов. В них стали учитывать естественные условия, в которых тот или иной вид привык решать задачи. Как только это было сделано, интеллект испытуемых заметно «возрос». В наши дни перед исследователями, пожалуй, встает обратная проблема — как не попасть в ловушку антропоморфизма, усматривая впечатляющую мыслительную деятельность там, где ее, возможно, нет.
Приведенные в статье Лиз Боннин примеры любопытны, но не являются самыми яркими. Если вести речь о наиболее убедительных проявлениях интеллекта животных, то нельзя не упомянуть об опытах Айрин Пепперберг (Irene Pepperberg) из Гарварда, которая много лет работает с серыми попугаями. Ее лучший ученик, попугай Алекс, не только понимал вопросы на английском языке, но и умел на этом же языке осмысленно отвечать. Более того, комбинируя известные ему слова, он для обозначения предметов сочинял новые, а верхом его достижений было самостоятельное открытие такого понятия, как «ноль».
Память слонов, о которой идет речь в статье, феноменальна, но настоящим виртуозом в этом деле выглядит североамериканская ореховка, птичка размером с синицу, которая осенью раскладывает орехи в несколько тысяч тайников на территории около 40 км2. В зимнюю пору ее выживание зависит исключительно от того, насколько хорошо она запомнила места, куда спрятала свои запасы. При этом размеры мозга слона и мозга птицы соотносятся примерно как баскетбольный мяч и фасолина.
Умение узнавать себя в зеркале удалось экспериментально наблюдать у высших приматов, а также слонов и дельфинов, что позволяет задуматься о возможных универсальных закономерностях развития разума. Ведь помимо существенных различий во внешнем облике и образе жизни, все эти виды животных разделяет то, что они действуют в кардинально разных средах. Независимое достижение столь продвинутого когнитивного уровня очень далекими друг от друга видами (а сюда, возможно, стоит добавить и некоторых птиц) свидетельствует о том, что эволюция нервной системы в пределе тяготеет к построению внутренней модели самой себя.
Конечно, это не значит, что человек и животные думают одинаковым способом. Однако какими бы далекими от нас ни казались дельфин или ворон, наши с ними когнитивные аппараты практически неотличимы на фоне так называемого роевого интеллекта (англ. swarm intelligence), который существует на планете уже добрую сотню миллионов лет.
Поведение муравьиной колонии по сложности не уступает поведению многих млекопитающих, а порой их превосходит (например, кроликов или коров). Муравьи владеют навыками животноводства и сельского хозяйства, строят гигантские наземные и подземные сооружения с системой кондиционирования и отводными туннелями на случай ливневого затопления. В определенном смысле даже для стаи обезьян такая задача недосягаема. Колония насекомых воплощает интеллект иного типа, главная особенность которого в том, что он распределен между особями и не локализован ни в одной из них.
Понять принципы, посредством которых он реализован, исключительно важно, причем не только в части приложений swarm intelligence и распределенных сетей, но и в рамках фундаментальных исследований сложных интеллектуальных систем. В конечном счете, существует уровень абстрагирования, на котором муравейник становится подобен мозгу, с той лишь оговоркой, что его «нейроны» подвижны.
За последнее время животные смогли нас немало удивить. И все-таки нельзя не учитывать вероятность переоценки их интеллекта и отождествления своего и чужого поведения. Обезьяна научилась общаться с человеком посредством языка-посредника, но способна ли она, скажем, беспокоиться о будущем или вообразить кентавра? Последнее — не что иное как умение представить невиданное, соединив известные вещи неизвестным ранее способом. Именно такое умение лежит в основе всякой подлинной креативности. Будущие исследования должны прояснить эти вопросы.
