Большое путешествие: развод и девичья фамилия!

«Свободу политзаключенным!» — огромная желтая надпись встречает на вокзале приезжающих в Жирону, «самую каталонскую» провинцию Каталонии. Отсюда подруга Жина везет меня к себе в деревеньку Ла-Тальяда д’Эмпурда с населением 450 жителей. Желтые надписи сопровождают нас вдоль шоссе: они на ограждениях, эстакадах, прямо на асфальте. «Наш деревенский комитет делал. По ночам», — сообщает Жина и посвящает меня в секретные подробности деятельности Комитетов защиты республики (Comitès de Defensa de la República, CDR) , которые, разумеется, останутся в секрете. Разглашу лишь, что эта добровольная деятельность безобиднее «тимуровской» — даже с хулиганами не дерутся.

От надписей и желтых же ленточек пестрит в глазах, когда мы въезжаем в Ла-Тальяду. Им вторят желтые полосы флагов-эстелад движения за независимость, вьющихся чуть не над каждой дверью. Желтый цвет в Каталонии используется как символ солидарности с теми, кто попал под горячую руку Мадрида, взбешенного вопиющим ослушанием «благоверной»: ей запретили референдум о независимости, так она хитростью провела. Девять человек посадили по обвинениям в подстрекательстве к мятежу и превышении служебных полномочий.

Как трепетная мать, самопровозглашенная Каталонская Республика, забыв о внутренних противоречиях, бросилась на защиту своих питомцев. Жинин сосед, отставной полицейский, вывесил на фасаде дома портреты «девяти» и сильно увеличенную фотографию собственного живота с синяками — профессиональное освидетельствование побоев, полученных в день плебисцита.

Оскорбление действием

В тот день, 1 октября 2017 года, каталонцы ловко обдурили испанскую полицию: 10 тысяч урн для голосования были оплачены неким частным лицом, тайно доставлены из Китая во Францию и переправлены через государственную границу под нелепым предлогом, что из них будут строить самый большой в мире пластиковый замок. Потом эти урны перекочевали в почти пять тысяч избирательных участков для незаконного, по мнению Мадрида, голосования.

Вполне возможно, что полицейское руководство, проворонившее операцию такого масштаба, обозлил издевательский маневр с урнами. Так или иначе, не очень многочисленные жители Ла-Тальяды, собравшиеся воспользоваться одной из них по назначению, в шоке наблюдали, как полтора десятка до зубов вооруженных гвардейцев выбивали сапогами дверь мэрии, чтобы лишить их этой возможности. Сапогами досталось в том числе Жининому соседу — их бывшему коллеге. Урну увезли с мигалками, оторопевшие жители поехали голосовать на другие участки. Из-за этого в соседнем с Ла-Тальядой селе Вержес явка составила аж 103,49%. Из 859 избирателей только 18 проголосовали против отделения от Испании.

Все эти факты наперебой излагают члены Жининого семейства, дружно уставляющие закусками большой обеденный стол. Артишоки по-каталонски, местные коричневые оливки, жиронская сладкая колбаса бутифарра: Каталония, может, и строптивая жена, но образцовая хозяйка.

— Меня эти дела никогда не волновали, — говорит Вивьен, жена Жининого брата, француженка. — Но когда муж вернулся после разгона избирателей, я впервые увидела, как он плачет. И я поехала в Вержес вместе с ним и проголосовала за.

Муж Вивьен, здоровяк Руже, раскладывает по тарелкам жаркое из кабана, которого, кажется, мог бы завалить одной левой. Но он не охотник, полкабана ему подарил сосед. Руже замариновал подарок в красном вине и тушил полдня для обеда в честь восьмилетия дочери. «В Вержесе мэрия в самом центре, туда на джипах не проедешь, да и народу побольше, вот полицейские и не сунулись», — добродушно поясняет он, и мне сложно представить его в слезах.

Стол накрыт во дворе старинной масии (традиционного сельского дома), в самом центре Ла-Тальяды. Одна из массивных каменных стен сооружения — общая с деревенской церковью. В свое время дед Руже и Жины — человек набожный, в отличие от внуков, но такой же патриот Каталонии — срубил самый мощный кипарис в саду в дар приходу, на фигуру святого Гальдерика, покровителя каталонских крестьян. В XVIII веке Гальдерика насильно подменили общеиспанским святым Исидором. В конце XX местные таки «выдавили» Исидора с алтаря. Дело было сразу после смерти Франко — при диктаторе за такое грозил расстрел.

— И сейчас живем, как при Франко! Мадрид пытается нас кулаками запугать! — говорит Руже, и с ним соглашаются все присутствующие, несмотря на явное преувеличение. Но к десерту, домашнему каталонскому крему и каталонскому же игристому — каве — в дружном семейном хоре намечаются разногласия. Старшее поколение, которое не понаслышке знает, как жилось при диктатуре, готово простить испанскому государству оскорбление действием и остаться в «семье». Младшее уверено: рукоприкладство — это точка невозврата, даже если просто «замахнулся». Накаляющуюся обстановку разряжает именинница Лара, которая требует, чтобы гости посетили ее «салон аквагрима». На лбу каждого «клиента» она рисует желтую ленточку.

Несходство характеров

С семейного обеда, не смывая ленточек со лба, мы с Жиной направляемся на сходку «индов» (от independentista — сторонник независимости) из местной ячейки CDR . Такие ячейки как грибы после дождя повырастали в каждом населенном пункте после угроз «второго супруга» расправиться с незаконной республикой. Как объясняет Жина, каталонцы, в отличие от испанцев, имеют особую склонность к объединению для совместной деятельности, из-за чего Мадрид обвиняет «комитетчиков» чуть ли не в терроризме.

Жинина ячейка CDR базируется на заброшенной птицеферме. В ангаре, где когда-то располагались насесты для кур, стоит музыкальная аппаратура и пара ящиков пива. Сходка посвящена тому, что некоторые товарищи основали группу и пожелали ознакомить остальных со своим творчеством. Видимо, им не дают покоя лавры знаменитого земляка — барда и депутата Льюиса Льяка, автора L’estaca , неофициального гимна борцов за отделение от Испании (1968 г.) о прогнившем насквозь столбе, который рухнет, если посильнее дернуть.

Нынешним бардам не приходится разговаривать эзоповым языком. «Может показаться, что я мазохист, но на самом деле я анархист», — прямо поется в песне, разносимой ветром далеко по окрестным полям. Автор слов и фронтмен группы, Пере, по профессии реставратор старинной мебели, но в душе философ. На вопрос, зачем ему независимость, Пере отвечает: «Существующая система ведет нас к катастрофе. Если мы будем жить, как живем, так же бездумно растрачивая ресурсы, то через 50 лет Земля может запросто сгинуть. Нужно что-то менять».

— Мы просто хотим сделать мир лучше, — вторит ему гитарист Чави, у которого небольшой бизнес по рытью бассейнов. И он, и остальные «инды» искренне верят: стоит только отделиться от постылого испанского государства, ничто не будет препятствовать неудержимому движению Каталонии к свободе, равенству, взаимоуважению, экологичному прогрессу. Вдохновленные этим идеалом, мы, обнявшись, исполняем гимн Льюиса Льяка.

— У нас вообще совершенно другой характер: мы более ответственны, более терпимы, более открыты миру и предприимчивы, чем испанцы, — рассуждает Чави. Насчет предприимчивости он, пожалуй, прав: после референдума не проблема купить любые товары «инда-линейки», в том числе сезонные — пляжные зонты и полотенца желтого цвета с надписью «Свободу политзаключенным!» (по 7,95- 9,90 евро). Но самым трендовым сувениром стали урны, разошедшиеся после голосования по частным рукам: одна ловкачка продала свою на интернет-аукционе за 280 евро при себестоимости в четыре.

Темнеет. «Вторые половины» комитетчиков (разного пола) разбирают детей и разъезжаются. Я же вместе с остальными отправляюсь в затерянный среди мелких деревушек бар на шоссе, где негритянский дуэт весьма прилично исполняет блюз. Далеко за полночь, когда хозяева бара уже собираются домой, официантка отдает нам ключ от калитки на террасе: «Завтра занесете» — и выключает свет. Разговор переходит на более интимные темы. Несмотря на всю «антисистемность», «индов» беспокоят вопросы вполне традиционные, в частности супружеская измена. И те, кто считает, что наставленные рога — необязательно повод для развода, оказываются в большинстве. Общие дети держат.

Разногласия в воспитании

Дети в Ла-Тальяде сызмальства приучены проявлять активную гражданскую позицию. Многие носят зеленые футболки с надписью «Нам нужна новая школа!». Школа на десяток окрестных деревух одна — в Вержесе, куда Жина на следующее утро закидывает племянницу по дороге на работу: как и большинство местных жителей, она трудится в Жироне.

У второклассницы Лары сегодня пять уроков: математика, природоведение, основы этики, каталанский и испанский — государственный, который учат как иностранный. Это не плевок в сторону Мад рида, а последовательно применяемый принцип «позитивной дискриминации» в политике Каталонии. Суть его в том, что испанский дети и так выучат, а вот у каталанского меньше шансов, поэтому в школе преподавание ведется полностью на нем.

К таким «жестким» мерам каталонцы прибегли в 1983 году, потому что на протяжении сорока лет правления Франко (1936–1975) их язык и целый ряд других элементов национальной идентичности, вроде праздников и танцев, были вне закона.

Один пожилой кардиолог, с которым я разговорилась в кафе, признался, что писать по-каталански научился, только выйдя на пенсию: «Стыдно стало, дети смеялись над орфографическими ошибками в „вотсапах“». Дети учились уже в «перестроечный» период, когда после смерти тирана в школах разрешили ввести три часа каталанского в неделю. Теперь все ровно наоборот: три часа на испанский.

Плоды такого подхода, который явно не по душе центральным властям, очевидны: носящиеся по школьному двору дети вопят исключительно по-каталански. Учительница младших классов Монтсе, переведенная сюда из Барселоны, говорит, что там ученики, выйдя из класса, переходили на испанский: «В столице много приезжих, много смешанных семей, ребятам так привычнее». В жиронских же деревнях даже латиноамериканские переселенцы быстро осваивают местный язык, хотя глобально проблема взаимопонимания не стоит. Прокаталонский лингвистический ресурс intercat.cat признает: испанский и каталанский так похожи, что «менее чем через пятнадцать дней знающие первый будут прекрасно понимать второй», а буквально «через пару недель» заговорят на каталанском без проблем.

Имущественный спор

Из школы я направляюсь в мэрию, чтобы прояснить, кто виноват в том, что у ребятишек до сих пор нет новой школы. На круговом перекрестке — скопление машин, из которых люди выгружают автомобильные шины и сваливают в кучу на клумбу посередине. Если подойти ближе, видно, что все шины вспороты.

Через два дня после триумфальной 103-процентной явки жители Вержеса обнаружили, что у всех 163 машин, оставленных на ночь на улице, проколоты колеса. Негодующий мэр, 35-летний Игнази Сабатер, публично предположил, что это дело рук мстительных испанских полицейских, которым не удалось сорвать голосование. И сравнил такое недостойное поведение с постоянными покушениями испанского государства на частную собственность Каталонии. Не подтвержденное доказательствами предположение и обидное сравнение повлекли за собой обвинение в разжигании ненависти, наказуемое тюремным заключением сроком до пяти лет.

Нависшая над любимым мэром угроза тюрьмы мобилизовала все прогрессивные силы муниципалитета. Объявление на двери мэрии гласит, что на ближайшую субботу назначен благотворительный обед для сбора средств на оплату адвокатов обвиняемого: жители Вержеса наготовят еды и будут ее друг другу продавать. Затем — открытие монумента, сооруженного из тех самых проколотых шин, и митинг.

За дверью, в небольшой комнате за компьютером сидит улыбчивая девушка: «Игнази нет, он будет после уроков». По утрам «антисистемный» мэр работает учителем каталанского языка в средней школе. Поэтому из мэрского оклада в 600 евро по-честному отдает 400 улыбчивой помощнице.

В ожидании окончания уроков я слоняюсь по улицам и осматриваю, на что расходовала бюджетные деньги команда мэра за три года правления. Вот отстроенная после недавних событий охраняемая парковка. Вот отремонтированный детский сад. Вот новый читальный зал. В нем проходит выставка рукоделия областного значения. Местные мастерицы не остались в стороне от событий: вязаные брошки в виде национального каталонского символа — розы святого Георгия — не традиционно красного, а желтого цвета.

Самый амбициозный проект прогрессивного мэра — это внедрение на селе нового модного способа «выносить сор из избы»: в нарядных урнах индивидуального пользования, оборудованных (в точности как электоральные) электронными чипами, позволяющими отслеживать, кто хорошо мусор сортирует, а кто плохо. Об этом своем «детище» вернувшийся на пост Игнази Сабатер с нежностью рассказывает, забыв об обеде: «Каждую семью обяжут сортировать мусор дома, потому что общих контейнеров не будет. Содержимое мусорных ведер сдается прямо на мусоровозы, которые собирают в определенные дни органику, в другие — бумагу и пластик».

От личной сознательности граждан, на всякий случай контролируемой чипами, зависит общее благо: последующая переработка таким образом собранных отходов для муниципального бюджета станет дешевле. Сэкономленные на «вынесении сора» средства сельское правление планирует копить на новую школу.

Игнази Сабатер, внешне похожий на Че Гевару, что, несомненно, помогает ему вести за собой широкие (в первую очередь женские) массы, настроен столь же революционно:

— Будем саботировать ограничительные испанские законы. Будем демократическими методами бороться за новый референдум.

Улыбчивая помощница сияет. Некоторое противоречие между саботажем законов и демократическими методами не способно смутить горячие головы, грезящие строительством лучшего мира в отдельно взятой пока не стране. Они остаются вынашивать грандиозные планы, а я отправляюсь на остановку, чтобы доехать до жиронского вокзала.

На вокзале «инды» рисуют новое граффити на месте закрашенной подневольными железнодорожниками «приветственной» желтой надписи. Очередной лозунг пишется уже на пяти языках: «Каталонская Республика будет феминистской, или ее не будет!» Под ним — стихийный митинг против захвата земель «желдорстроем». «Подруги! Гражданки! Мы, республиканки, не позволим принудительно выселять жительниц района!» — обращается к разнополой аудитории бородатый парень. Слушатели сочувственно кивают, и тяжелые монеты звякают, ударяясь о дно кружек с надписями «Сбор средств на защиту Республики». Слушатели уже привыкли, что «инды» говорят обо всех и сами о себе в женском роде, чтобы не дискриминировать прекрасный пол.

Отъезжающие иностранцы с удовольствием участвуют в митинге. Их много, особенно европейцев, потому что из аэропорта Жироны можно прямым рейсом улететь в Ливерпуль, Бремен или Питер, но ни в один испанский город. Туристы расхаживают, завернувшись в эстелады и нахлобучив желтые кепки «За независимость Каталонии!». Я же перед посадкой в поезд на Мадрид переодеваю подаренную Жиной футболку с надписью Jo sóc CDR («Я из CDR ») на свою, с надписью «Я люблю Тарусу». Неблагодарное это дело — влезать в семейную ссору.