История Ирландии в двух частях
Окончание. Начало — Изумрудный остров. Часть 1
Так, например, возродился танец «витье веревки». В его основу положен древний обычай вязки снопов, когда вся деревня принимала живейшее участие в подготовке к сбору урожая и каждый стремился внести свою лепту, потому что витье веревки должно принести удачу. Благодаря театру обрели право гражданства танец рыбаков «освящение сетей», «угощение фей», когда за порог выставляются еда и питье, чтобы угодить духам и спасти урожай от «дурного глаза», и праздничный танец «встреча весны», участники которого выходят на сцену с лентами, украшенными цветами. Многим из этих танцев участники ансамбля «Шиамса» научились у рыбаков Аранских островов, которые живут по старинке, свято чтут народные обычаи и традиции. Но это уже другая история.
Пасынки счастья
От знакомых журналистов в Дублине мне часто приходилось слышать об Аранских островах, лежащих на крайнем западе у города Голуэй. Утверждали, что это единственное место в Ирландии, где еще сохранились практически нетронутыми обычаи и традиции, существовавшие до прихода английских завоевателей. Моим гидом в поездке на острова был главный редактор газеты «Айриш пресс» Тимоти Патрик Кутан, автор многих книг, рассказывающих об истории Ирландии. Каждое лето он проводил со своей большой семьей на Аранских островах, где, по его словам, «можно по-настоящему почувствовать свое ирландское происхождение».
Воды Атлантики в районе Голуэя неспокойны, и от заманчивой идеи добираться к островам лодкой мы были вынуждены отказаться. Неунывающий Куган где-то раздобыл вертолет. «Связи, друг мой. В Ирландии все решают связи. Без них и телефона не добьешься, и дом хороший не снимешь, и телекса тебе вовремя не поставят», — важничал он по дороге на аэродром, явно намекая на трудности, с которыми я столкнулся, когда оборудовал корпункт ТАСС в Дублине.
Первые же встречи на Аранских островах показали, что моих знаний иностранных языков явно не хватает для общения с их жителями. Местные рыбаки говорят на гэльском и очень неохотно переходят на чужеродный английский. Летом сюда со всей Ирландии стекаются энтузиасты — любители гэльского языка и специалисты, преподающие его в школах и университетах. Но зато из-за трудностей в сообщении с Большой землей не докучают туристы. Островитяне упорно придерживаются старого уклада жизни — мужчины ловят рыбу, а во время шторма отсиживаются в пабе, полностью передоверяя женщинам заботы о доме и семье. Живут коммуной, распределяя улов по некой очень запутанной системе «трудодней», в которой мне не удалось разобраться.
В прокуренном пабе, куда меня затащил Куган, нас приняли радушно, но без лишней суеты. Никто не выразил удивления, не проявил назойливого любопытства. Все выглядело так, будто приезд советского журналиста — дело обыденное. Только старик в брезентовом плаще-накидке вежливо поинтересовался: «Ну и как там у вас дела, в Москве?» Не дожидаясь ответа, спросил, что пьют гости, и начал задушевный и весьма содержательный, с его точки зрения, разговор о погоде и видах на рыбалку.
Признаться, я был удивлен. По опыту встреч в Дублине я привык к тому, что новые знакомые набрасываются на советского человека с расспросами, требуя сведений о таких деталях жизни в СССР, что в пору возить с собой справочники. Да и сам по себе факт, что перед ними сидит «живой русский», многих несколько вроде бы тревожил. С малых лет в школе и церкви им внушали, что «все русские — коммунисты, все коммунисты — безбожники, а безбожники никак не могут быть хорошими людьми». Находились и такие, кто откровенно признавался, что отсутствие у меня рогов и хвоста их безмерно беспокоит и настораживает.
Рыбаки с Аранских островов — народ суровый, спокойный и обстоятельный. На своих утлых суденышках им так часто приходится смотреть смерти в лицо, что всякая чертовщина нипочем. Со временем они тоже стали задавать вопросы, но предварительно дали гостю возможность освоиться, да и сами присмотрелись к нему. Поинтересовались, как у нас налажена рыболовная промышленность, посетовали, что Советский Союз не закупает в Ирландии рыбу, но тут же признали, что наладить это не просто. Сенсацию произвело сообщение, что в СССР нет безработицы. Долго не верили, качали недоуменно головами: «Поди ж ты! Вот устроились!»
С откровенной горечью поведали, что Аранские острова покидают самые молодые и здоровые — кто подается в города, а кто и подальше, в Англию, США, Канаду и Австралию. «Если есть, что продать и оплатить дорогу, уезжают, — горевал старый рыбак с тяжелыми, разбитыми работой руками. — А у нас, глядите, какая благодать! Все есть, но только куда все это девать? Вот если бы нам завод или фабрику по переработке рыбы!» Сидевшие за столом дружно вздохнули. Видно, эта мысль терзает не одно сердце, прикипевшее к диким берегам. Расстались большими друзьями, клятвенно пообещав почаще ездить друг к другу в гости.
На обратном пути у города Лимерик мы обогнали два фургона. Неожиданно Куган резко затормозил, вытащил меня из машины и с криком: «Королева Марго!» — заспешил навстречу лошадям. С козел к нам спустилась высокая смуглая женщина.
— Маргарита О'Салливан, — представилась «королева».
Договорились, что Маргарита отправится с нами до ближайшей придорожной гостиницы и там мы поговорим, пока подъедут тихоходные фургоны.
— Никакая я не королева, — сразу же уточнила отношения Маргарита. — Просто мне довелось несколько раз выступать в печати и по телевидению, рассказывать о проблемах моего народа, требовать у правительства решения. Вот газетчики и прилепили это прозвище.
— Вы здесь человек новый, — продолжала она, — и вряд ли что-нибудь толком знаете о «бродячих людях». В вашем представлении — это наверняка нищие на мосту О'Коннелла, босые женщины, сидящие зимой с грудными детьми на мокром асфальте у подъездов шикарных гостиниц в центре города. Для вас мы нищие, попрошайки» — с горечью добавила она. — На самом деле все это не так.
Слышали небось выражение «в ад или в Коннот»? Есть такая историческая провинция на западе нашей страны. Пошло оно от англичан, когда те огнем и мечом стали сгонять ирландцев с плодородных земель на востоке. Тысячи семей мыкали тогда горе среди бесплодных камней в поисках пристанища. Но ведь на голых скалах не проживешь, вот и пошли наши предки по дорогам. «Бродячие люди», как нас называют в Ирландии, это не цыгане в полном смысле, со своим языком, традициями, историей и культурой. Мы такие же ирландцы, как и те, кому удалось каким-то чудом удержаться на земле. Разница в том, что наши предки приспособились к кочевой жизни, и вот уже которое столетие мы все едем, едем... Едем, чтобы жить, и живем, чтобы ехать.
В былые времена «бродячие люди» в основном занимались куплей-продажей лошадей и ослов. Не обходилось, конечно, и без конокрадов. Ирландия, как вы знаете, славится своими скакунами на весь мир, а настоящих знатоков лошадей осталось немного. Вот мы и стали, как теперь говорят, экспертами по этой части. По нашим меркам я, например, не очень большой специалист, но и то могу определить достоинства и недостатки любой лошади (Куган согласно кивнул головой). Да, еще лудили и паяли посуду, точили ножи-ножницы, нанимались поденщиками к богатым фермерам. В книгах пишут, что в прошлом веке в Ирландии было 300 тысяч «бродячих людей». А на самом деле кто их считал? Кого это интересовало?
Вначале Маргарита говорила спокойно, пожалуй, даже подчеркнуто бесстрастно, но сейчас заметно разволновалась.
— Журналисту наша жизнь может показаться чем-то весьма романтическим: лошади, фургоны, постоянная смена мест, новые впечатления, веселые костры. Только в действительности все куда серьезнее и хуже. Вот сейчас модно писать об условиях жизни, приводить всякие там статистические выкладки. Так послушайте нашу статистику: из каждых 6 тысяч детей у нас 400 умирают не дожив до месяца. По-. чему? Фургон — не дом, и кочевать в нем ой как не сладко. Особенно для младенцев: недоедание, холод, воспаление легких. За первый год жизни умирают 15 детей из каждых ста. Среди взрослых только один из двух достигает тридцати лет от роду. А 50—60-летние составляют едва два процента от общего числа «бродячих людей».
Да и хлеб насущный с каждым годом добывать становится все труднее. В полях тракторы вытеснили лошадей, а магазины завалены дешевой посудой, не требующей пайки и лужения. Перебиваемся тем, что собираем и продаем железный лом и старые вещи. Нищенствуем, просим милостыню. Некоторые поэтому вообще осели возле городов. Наверное, видели вокруг Дублина, а то и на пустырях в самом городе лагеря «бродячих людей»? Да, раньше среди нас было много профессиональных трубочистов, но кому они сейчас нужны?
Маргарита О'Салливан немного помолчала.
— Конечно, правительство кое-что предпринимает. В районе Голуэя и в других местах строят дома для «бродячих людей», дают им возможность обрести домашний очаг. Но где взять деньги? Как поломать традиции, сложившиеся веками? Как убедить мой народ расстаться с дорогой и как убедить людей, что можно жить с нами по соседству? Если будете писать о колониальном прошлом Ирландии, если люди за границей хотят понять, как много сложнейших проблем у нашей республики, не забудьте о «бродячих людях», — сказала, прощаясь, Маргарита. И тут же улыбнулась. — А если надумаете покупать лошадь, позовите меня.
— Вот какие у нас встречаются женщины, — оживленно заговорил Куган, когда мы продолжили свой путь. — Ей бы министром быть или уж на худой конец сенатором. Только ведь у нас домострой, — и, видимо, находясь под впечатлением разговора с «королевой Марго», тоже начал сыпать цифрами. — Женщины составляют треть рабочей силы, но заняты почти исключительно на самой низкооплачиваемой работе. Их средний заработок составляет только половину заработной платы мужчин. Лишь 12 процентов учителей и медицинских сестер, один процент адвокатов и врачей — женщины. Их удел — профессии телефонисток, машинисток, официанток, продавщиц да еще домашней прислуги. Причем учтите, что свыше 80 процентов работающих женщин в Ирландии незамужние, но не по своему желанию. После свадьбы их просто увольняют не только с государственной службы, но и со многих предприятий. К тому же не забывайте, что у нас нет детских садов и яслей, если не считать частных, оплатить которые большинству семей просто не по карману. Значит, женщине так или иначе приходится сидеть дома. Как-то мне предложили для публикации материал о положении женщин в вашей стране. Пришлось его основательно подредактировать, а то наша лучшая половина, того и гляди, могла бы устроить социалистическую революцию. И не посмотрела бы на приходского священника...
Правда, в последние годы положение стало меняться, — утешил меня в заключение Куган. — Есть надежда, что кампания с требованием равной оплаты за равный труд, которую развернул Ирландский конгресс тред-юнионов, увенчается успехом. Что ни говорите, 600 тысяч организованных рабочих — сила, с которой вынуждены считаться.
На этой оптимистической нотке и закончился наш разговор о положении женщин в Ирландии. Мы въезжали в Дублин.
Чем знаменита Ирландия?
Ответить коротко на этот вопрос не так-то просто. Сами ирландцы считают, что их страна может по праву гордиться холодным огнем хрусталя Уотерфорда, расшитыми коврами и теплым твидом Донегола, затейливыми керамическими изделиями Арклоу, белоснежными, ручной вязки, свитерами Аранских островов, воздушными кружевами Карикмакроса, сыром и, конечно же, ароматным ирландским виски и темным пивом «Гиннесс». Причем перечисление ведется не обязательно именно в этом порядке и зависит от индивидуальных вкусов собеседника. Поэтому принципиально не так уж важно, с чего начинать повествование.
Первые стекольные заводы возникли в Ирландии еще в начале XVII века, но позднее англичане буквально задушили их непосильными налогами и пошлинами. Остались лишь легенды о старом ирландском хрустале, отличавшемся чистотой рисунка и редкой прозрачностью. Коллекционерам приходится только мечтать о хрустальных бутылях для спиртного, вокруг горлышка которых предусмотрительные мастера вырезали три выпуклых кольца, чтобы сосуды с огненной влагой не выскользнули из ослабевших рук; о вазах-кораблях и наборах «музыкальных бокалов», нежный, серебристый звон которых напоминал звучание какого-то волшебного музыкального инструмента. Лишь в 1951 году ирландцам удалось вновь пустить печи в Уотерфорде.
Технологический процесс на этих предприятиях ничем особенным не отличался. Из трубок стеклодувов выползали блестящие пузыри, меняли форму под легкими ударами, а затем, отрезанные, уползали по конвейеру. «До недавнего времени, — пояснили нам, — мы ввозили сырье из Чехословакии, но сейчас наладили его получение у себя. А вот на заводе в Голуэе работают по-прежнему на привозном сырье».
Скрежетали резцы граверов, вырезая причудливые узоры. В отдельной комнате делали на заказ хрустальные призы и кубки. Больше всего меня поразил отдел технического контроля: тяжелые молотки вдребезги разбивали, на мой взгляд, отличные стаканы, вазы и пепельницы. Ничего не поделаешь: в них обнаружился мельчайший брак. «Марка фирмы дороже всего, — говорил сопровождающий, тоскливо глядя на очередной разбитый сосуд. — Из Уотерфорда выходят только первосортные изделия».
По сравнению с хрусталем ирландское виски перенесло колониальное правление англичан с куда меньшими потерями. Причем, как уверял меня заведующий рекламным бюро фирмы «Юнайтед айриш дистиллерс» Тед Боннер, именно ирландцы первыми познали радость общения с этим напитком, который имеет даже свое название на гэльском языке — «живая вода». Что же касается Шотландии, то секрет изготовления виски, по словам Боннера, был специально ввезен туда в V—VI веках хитрыми ирландскими монахами, чтобы использовать дополнительное грозное оружие в борьбе с язычеством, за торжество христианской веры. Англичане познакомились с виски лишь в XII столетии, когда войска Генриха Второго вступили на ирландскую землю. Шотландцы горячо оспаривают эту версию, но, к сожалению, ни одна из сторон не способна убедительно доказать свою правоту.
Так или иначе ирландское виски во многом отличается от шотландского. Последнее на сто процентов является продуктом переработки солодового ячменя, а ирландское получают из солодового ячменя пополам с обычным. На первый взгляд ничего хитрого. Светло-коричневую кашу заливают водой и оставляют «бродить» 20 часов. Полученное крепкое пиво кипятят в огромных медных баках, пар собирают и трижды охлаждают, добавляя воду, пока не сведут 33 тысячи галлонов (1 Галлон — около 4,5 литра.) до трех тысяч при содержании спирта в 60—65 процентов. Весь секрет ирландского виски в том, что конечный продукт заливают в старые дубовые бочки, служившие ранее тарой для хереса, рома, американского и шотландского виски. При хранении каждая бочка передает свою память о прошлом — цвет или аромат.
Согласно закону виски должно находиться в бочках не менее трех лет, но в Ирландии по традиции его держат минимум семь лет. Затем в подвалах появляются дегустаторы, которые решают кардинальный вопрос: из каких бочек и складов пойдет виски в разлив, чтобы смесь соответствовала определенной марке. «В бутылку ирландского виски, — разглагольствовал Тед Боннер, когда мы бродили по подвалам сквозь строй темных бочек, — налито понемножку минимум из 500 бочек. Это вам не водку гнать или пиво варить. Чем старше возраст виски, тем ярче его аромат и выше все прочие достоинства».
Столетиями виски было традиционным хмельным напитком на Британских островах. В конце прошлого — начале нашего века ирландское виски не знало равных и успешно расходилось по всему земному шару. «Но, увы, в последнее десятилетие наблюдается все больший спрос на спиртное, не имеющее вкуса и запаха, самым модным напитком стала водка», — сокрушался Боннер.
И все же своим национальным напитком ирландцы считают бархатистое пиво «Гиннесс», образующее у края бокала густую белую пену и по виду напоминающее «гэльский кофе» — смесь, в состав которой входит горячий кофе с сахаром, ирландское виски и холодные сливки. В Ирландии не могут всерьез воспринимать иностранца, если он не понимает прелести «Гиннесса», и мне пришлось очень туго на первых порах, так как завоевать авторитет на темном пиве я был просто не в силах, отдавая предпочтение светлому.
Впрочем, в Ирландии пьют не только такие благородные напитки, как виски и «Гиннесс». В горной местности; подальше от бдительного ока полиции, варят «почин», По запаху напоминающий прокисшие сливы, а по вкусу — самый настоящий самогон. Однако его потребление не идет ни в какое сравнение с национальным напитком. По официальной статистике, ирландцы выпивают ежегодно 200 миллионов литров пива. Не случайно Дублин был избран местом проведения международной конференции по проблемам алкоголизма. Но нужно быть справедливым до конца и добавить, что Ирландия занимает первое место в мире по потреблению чая — около 4 кг в год на душу населения.
Статистика, как утверждают И. Ильф и Е. Петров, знает все, но пока еще никто не удосужился подсчитать, сколько времени проводят ирландцы в пабах. (Не следует путать их с ординарными пивными!) По традиции, паб не просто питейное заведение, а нечто вроде клуба, где почтенные отцы семейств, спасаются от докучливых жен, надоедливого мельканья телевизора, обыденных хлопот по дому и забот по воспитанию детей. Течет неспешная, проникновенная беседа о делах мирских и взлетах духовных. Женщины же узнают последние новости и сплетни в очередях в продовольственных магазинах. Причем эти очереди в Ирландии как раз и образуются из-за такого обмена новостями. Но мужчины входят в курс событий обычно за кружкой доброго пива.
Хозяин каждого паба стремится обставить его так, чтобы он не походил на заведение соседей и конкурентов. Одних влечет романтика моря, другие ударяются в глубь истории или сельскую идиллию, третьи крепко держатся за питейную тематику, заменяя стулья бочонками и выставляя коллекции затейливых пивных кружек. Стены обшиты темным дубом «под старину» или современным ярким пластиком. В углу чаще всего пылает камин либо зовуще переливается разноцветными огнями игральный автомат, выдающий в виде выигрыша жетоны на даровую выпивку. В баре можно перекусить бутербродами, а в прилегающих залах поменьше, если они есть, подается обед и ужин.
Есть ли загробная жизнь, нет ли загробной жизни...
Когда-то Святой Патрик с честью выполнил свой миссионерский долг, и теперь Ирландии принадлежит далеко не последнее место в мире по религиозности. Во всяком случае, говорят, что католические священники из Америки приезжают сюда отдыхать в надежде на почет и уважение, коих им недостает в США, где для привлечения прихожан приходится прибегать ко всяким ухищрениям, приглашая модные певческо-струнные ансамбли с мощными усилителями, популярных комедийных актеров и даже чревовещателей.
В Ирландии пока живут по старинке, и на дверях ресторанов в сельской местности вместо рекламы лепят небольшие объявления: «Здесь столуются священнослужители». Ничто не пробуждает такого нездорового интереса, как безбожник. Мне как-то случилось выступать в национальном университете «Юниверсити колледж», рассказывать о жизни в Советском Союзе. После лекции в забитом до отказа молодежью огромном актовом зале возле кафедры собралась группа студентов, засыпавших меня самыми разными вопросами. Но главным среди них был: «Верите ли вы в загробную жизнь? А если нет, как вы вообще-то живете на белом свете?»
Трудно найти деревушку без своего святого и церкви, без «святого колодца», обладающего самыми «чудесными» свойствами. Но далеко не каждая деревня имеет поблизости школу. Куда ни поедешь, первое, что бросится в глаза, — громада католического собора, вознесшегося над домами. Поскольку же, по официальным данным, 95 процентов населения республики исповедуют католическую религию, все заявления, исходящие из Ватикана, находят живой отклик в ирландской печати, передаются по радио и телевидению, часто в ущерб важным международным новостям.
Утром по воскресеньям улицы кажутся вымершими. Зато у церквей выстраиваются длинные вереницы автомобилей. А когда служба кончается, улицы заполняют празднично одетые толпы прихожан, спешащих в ближайший паб промочить глотку после унылых гимнов. Регулярное посещение церкви считается чуть ли не первым гражданским долгом, и бдительные соседи ревниво следят, чтобы не было исключений из общего правила. При приеме в школу первым делом интересуются религией родителей и ребенка, причем ежедневно перед началом уроков всем учащимся надлежит отстоять утреннюю молитву. Больного тоже не пустят в госпиталь, пока не выяснится, какого священника он предпочитает. Как-то житель дальней деревни был лишен водительских прав за грубое нарушение правил уличного движения. Однако суд постановил вернуть их, когда обвиняемый заявил, что без машины не сможет регулярно посещать храм божий. Вообще с религией в Ирландии сталкиваешься буквально на каждом шагу. Все школы делятся на католические и протестантские, а в Дублине соответственно два университета — «Тринити колледж» и «Юниверсити колледж». На улицах священнослужители встречаются чаще, чем городские автобусы. Возле больших магазинов в центре дежурят постные монашки, многозначительно гремя медяками в жестяных коробках. Неподалеку, на мосту О'Коннелла, сидят нищенки с протянутой рукой, но монашеские деньги идут на содержание армии миссионеров за границей. Над входом в больницы и над кроватями больных висят аляповатые распятия, а проезжая мимо кладбища или церкви, женщины в автобусе механически крестятся.
Католическая церковь играет большую роль в Ирландии, но с каждым десятилетием ее воздействие на ход событий в стране все же слабеет. В 1972 году на референдуме было принято решение исключить из ирландской конституции статью, отводящую особое место католической церкви в государстве. Это было не только требованием времени, но и уступкой протестантскому большинству Северной Ирландии.
Тернистый путь к единству
Где бы ни собирались ирландцы и о чем бы ни зашла речь вначале, разговор так или иначе переходит на Северную Ирландию. События в Белфасте и Дерри доминируют в программах новостей радио и телевидения, публичных выступлениях политических деятелей. Они кричат аршинными заголовками, жуткими фотографиями смерти и разрушений со страниц газет. Для жителей республики все происходящее — не просто кадры документальной хроники, у большинства на Севере родственники, знакомые и друзья. Когда английские солдаты расстреливают демонстрацию на Фоллз-роуд или в Богсайде, они могут поразить людей, с которыми зрители у экранов телевизоров в Дублине или Дандоке недавно встречались за домашним столом или на профсоюзной конференции.
Единство Ирландии рассматривается правительством республики не как ближайшая, а конечная задача, поскольку на пути к нему лежит немало препятствий, возникших за последние полвека в ходе раздельного развития двух частей Ирландии. В них имеются различия в уровне жизни, системах социального обеспечения, образования.
Одно из таких препятствий — проблема границы, уродливым шрамом пересекающей лицо Изумрудного острова. Хотя часть ирландской земли, находящаяся под властью Англии, и называется Северной Ирландией, самая северная точка — Малинз-хед находится на территории республики. Когда мне случилось отправиться туда на машине, проложить путь по карте казалось легко, но запутаться в хитросплетении проселочных дорог, усаженных высокими кустами, оказалось еще легче.
Граница между двумя частями Ирландии проведена без всякого учета географических признаков, зачастую пересекая дома и дворы фермеров. Случается, что половина участка находится на территории республики, а другая — на английской земле. Местные жители каким-то шестым чувством угадывают, где чье, но для постороннего человека путешествие в пограничных районах сопряжено трудностями и сюрпризами.
За крутым поворотом я наткнулся на армейский «джип», возле которого расположились полукругом трое английских солдат. Их ядовитая пятнистая форма и обилие огнестрельного оружия резко бросались в глаза на фоне безмятежных окрестных лугов. Движением дула автомата мне было предложено покинуть машину. В «джипе», восседал офицер. Никаких знаков различия. Такая же форма, как и у солдат, но в руках держит пистолет. Вежливо козырнул. «Куда направляетесь?» — «К Малинз-хед», — отвечаю. «Документы, пожалуйста». Документов не оказалось, но офицера вполне устроила и визитная карточка. «Советский журналист? — обрадовался он с плохо скрытым злорадством: попался, мол, фрукт. — Как же это вас сюда занесло? Ведь здесь британская территория, и вам надлежит иметь въездную визу либо письменное разрешение министерства иностранных дел Великобритании. Только ирландцам разрешено пересекать границу без визы. Сами понимаете, я вынужден вас доставить в ближайший полицейский участок для выяснения личности». Очень вежливый попался офицер и смотрит на меня ласково, как кот на сметану.
Попытался ему объяснить, что по карте вроде бы я ничего не нарушил. Офицер стал добросовестно изучать вместе со мной карту автомобильной ассоциации, не поленился достать свою для сравнения. Вскоре мы оба окончательно запутались. К счастью, с противоположной стороны прикатил трактор. Его водитель охотно ввязался в спор и без особого труда доказал, что не я, а английский патруль нарушил границу. Действительно, дальше по дороге удалось разыскать поросшие кустами развалины таможенного пункта — подпольная Ирландская республиканская армия взрывает их с редким постоянством.
«Здесь сам черт ногу сломит», — пожаловался смущенный офицер и отправился выяснять обстановку, сверяясь попеременно с картой и развалинами. Я все еще считался под арестом и, чтобы как-то убить время, завел разговор с ближайшим солдатом. «Ну и как вам служится?» — «Странно все и непонятно, — вздохнул он. — Перед приездом нам раздали брошюрки «Что нужно знать о беспорядках в Ольстере». Там все просто — во всем виноваты «террористы ИРА», а когда идешь в патруле по улицам Белфаста, вокруг такие же дома и такие же люди, как у нас в Бирмингеме, и хотят того же — работы, жилья, спокойной жизни. А на нас волками смотрят. Чужие мы здесь».
Вернулся несколько запыхавшийся и обескураженный командир патруля. «Да, вышла ошибка. Вы свободны». Солдаты вскочили в «джип» и умчались на северо-восток, где их ждала казарма, обложенная мешками с песком и опутанная колючей проволокой, как и полагается биваку оккупационной армии на чужой территории.
«И вот так каждый божий день, — проворчал фермер, глядя вслед «джипу». Видно, он решил не покидать меня в беде и оставался до тех пор, пока не скрылись солдаты. — Вечно кого-то задерживают, лезут в чужие дела, суются с автоматами куда не нужно. Сейчас еще спокойно, а несколько месяцев назад что было! Нагнали саперов, поперек дорог столбы натыкали, железобетонные надолбы установили, мосты взрывали, рыли канавы и рвы, как будто танков ждали. Ну и мы, конечно, в долгу не оставались. Они днем ров выроют, а мы его ночью засыпем. Они мост взорвут, а мы его восстановим. Из Дандока, Дублина, Слайго и даже из Корка люди приезжали, помогали ремонтировать дороги. Так у англичан ничего и не вышло. Наша взяла.
А меня, кстати, зовут Шон Мерфи, — представился мой новый знакомый. — Как я понял, вы из Москвы. Слышали, наверное, что мы, ирландцы, восставали против англичан не раз и не два. Только вот окончательную победу так и не одержали. Отсюда и многие проблемы, но с нашим народом, даст бог, все решим. Добро пожаловать в Ирландию. Мы хорошему гостю всегда рады».
Материал опубликован в журнале «Вокруг света» №4, апрель 1975
