Выходные в Париже

В литературе город часто выполняет роль декорации. В рассказах, написанных для «Вокруг света», он один из героев. Продолжаем путешествовать вместе с писателями в дорогие им города

Писатель
Анна Матвеева
Родилась в Свердловске. Прозаик, автор книг «Перевал Дятлова», «Есть!», «Подожди, я умру — и приду» и т. д.
2004 — Лауреат премии Lo Stellato (Италия) за лучший рассказ года.
2013 — Финалист премии «Большая книга». Мать троих сыновей. Живет и работает в Екатеринбурге.

Я столько знаю о Париже!

Водить по нему экскурсии — это у меня сейчас заветная мечта. С прежней мечтой помог сыночек, он у меня всегда был такой умница… К сожалению, очень поправился в последние годы, особенно на лицо. Но какой сын! Я даже сама себе завидую, что у меня такой мальчик вырос.

Он знал, как я мечтала жить в Париже, и купил три года назад маленькую квартирочку. Правда, уже за Периферик (1), и район не очень спокойный, но не надо думать, что я придираюсь. Это же все равно Париж! Страшных денег стоила эта квартирочка. Сын мне всю сумму не озвучил, но я могу себе представить.

Я живу здесь с сентября по апрель, а потом уезжаю домой, потому что сад не оставишь ведь. И внуков — правда, невестка мне только гулять с ними разрешает, и то редко. Пока я дома, она уезжает с детьми в парижскую квартирочку. Так мы с ней чередуемся. Она и за городским моим жильем смотрит. Невестка неплохой человек, но какой-то холодный. И глазки у нее слишком маленькие, я когда ее увидела, сразу подумала: как она через них вообще что-то видит?

Сил у меня еще много, я бы и на пенсии работала, но мне сын запретил. «Отдыхай, — сказал, — мама. Ты и так всю жизнь нам посвятила!» Первые дни в Париже я с утра до вечера бродила по улицам. Записывала названия улиц на синих табличках — красивые, как стихи! Вожирар, Контрэскарп, Монтень! Не то что у нас — Смазчиков, Заводская, Металлургов. А тут еще недавно, аккурат в мой прошлый приезд, рядом с Широкореченским кладбищем построили торговый центр «Радуга», и остановка транспорта, главное, называется «Отрадная». Совсем уже.

В Париже такого быть не может.

Какие здесь у них, то есть у нас — никак не могу привыкнуть, — кладбища! Ну вот лично я бы все отдала, чтобы на таком упокоиться. Я уже сыну слегка намекнула на Пер-Лашез (2), хотя мне больше нравится Пасси (3), но это в шестнадцатом аррондисмане, там точно не получится. И сыночку не нравятся такие разговоры, хотя смерть — это вполне естественная тема в моем возрасте.

— Тамара Гавриловна, да вы нас всех переживете, — говорит невестка, причем таким голосом, как будто ее это не радует. Ничего, вот когда женит своего сыночка, станет меня понимать, а я ей тогда помашу ручкой откуда-нибудь с Пер-Лашез. Очень мне нравится это кладбище, прямо целый город из надгробий. Я там люблю гулять утром, когда еще туристы не пришли, не листают на каждом углу свои книжки и не спрашивают: где здесь Уайльд да где здесь Пиаф? У Пиаф на могилке часто магнитофончик играет, и она поет этим своим ржавым голосом: «Non, je ne regrette rien!» . Магнитофончик включает женщина, которая приходит сюда с уборкой — вот как я к своим, на Широкую речку. А я смотрю на эту женщину и думаю, как же она не понимает, что мертвым нужен покой, а не музыка. Может, Эдит не хочется слышать свой голос оттуда, из-под земли? Некоторые люди совершенно нечуткие.

Так вот, в первые дни в Париже я все записывала и фотографировала, а потом сын мне купил книги: и путеводители, и различную художественную литературу. А я такой человек, который всегда тянулся с детства к знаниям, но жизнь сложилась не таким образом, чтобы мне эти знания давались. Я окончила только училище, но работала всегда с совестью. Старалась всем делать как для себя. Я и сейчас, когда вижу, кто-то работает без уважения к людям, мне такой человек глубоко противен.

Про Париж мне рассказывала еще в детстве одна женщина. Мы жили на улице Народной Воли в коммуналке, и у нас была соседка. Бывшая учительница французского языка. Старенькая совсем, губы все как будто зашиты морщинками, но говорила красиво, складно, я и теперь так не сумею.

Помню, был такой голодный, холодный год — я лет семи, наверное… И вот мама ушла в ночную смену и оставила меня с этой Ксенией Андреевной. Она вообще не умела готовить, мама говорила: только продукты переводит. Поэтому оставила нам с ней какую-то кашу. Совсем мало каши было, я это помню. А у Ксении Андреевны была такая чудная тетрадь — как будто в тканевой обложке. И она там записывала что-то быстрым почерком — вела дневник по-французски. Я кашу ела, она дневник вела. Жаль, что он не сохранился.

Ксения Андреевна все детство жила в Париже и внушила мне убеждение, какой это прелестный город.

— Тамарочка, у вас впереди целая жизнь, — говорила Ксения Андреевна, — обещайте, что вы когда-нибудь побываете в Париже! Вы там найдите, пожалуйста, такое место, как площадь Дофина (4), встаньте где-нибудь подальше от других и скажите негромко: «Ксения Андреевна, вот я и приехала! Вот он — Париж!»

А я же была совсем еще крошка, ну что такое семь лет? Я ей пообещала, что выполню, так все и сделаю.

И можете над этим смеяться, но я в один из первых дней пришла на площадь Дофина — отвернулась, правда, к стенке, чтобы совсем уж не пугать людей — и полностью, как она просила, отчеканила все до последнего слова. А потом ждала, как дурочка, будто сейчас что-то случится — гром прогремит или я увижу Ксению Андреевну живую, какой она мне запомнилась. Конечно, ничего не случилось. Оно никогда и не случается, во всяком случае со мной.

Сейчас, когда я уже сама таких лет, мне кажется, что Ксения Андреевна просто очень хотела кому-нибудь запомниться на всю жизнь. У нее своих-то никого не было — в комнате висела над столом фотография ребенка в чепчике, но на обратной стороне (я раз подсмотрела) было написано: «Мисенька, 1911–1912 г.». То есть этот Мисенька умер совсем еще младенчиком. И поэтому Ксения Андреевна была такой одинокой — время ее уходило, и она решила остаться в моей памяти таким образом. И не прогадала. Вот же сколько всего я забыла, а ее помню! Губы так и шевелятся перед глазами, как живые. Морщинки — штопкой.

А может, Мисенька была девочкой, вот в Париже была же одно время известна Мися Серт. Про эту Мисю я тоже читала — она оказывала влияние на всех гениев, с которыми встречалась в Париже. Ей посвящали различные стихи, музыку, Ренуар ее рисовал. В книге были фотографии этой Миси — если в двух словах, вообще некрасивая. У нас на Урале таких — косой десяток в каждой деревне. Я думаю, что она всем нравилась только потому, что была под рукой — мужчины вообще не любят кого-то специально искать. Они выбирают из тех, кто поблизости.

А вот я своего мужа сама выбрала, пусть он и считает, что это он меня увидел и первый влюбился. Я его сразу заметила, только он пришел в заводоуправление. Жили мы хорошо, а потом муж мой лег — и в минуту умер. И я могу точно сказать — нет в жизни ничего страшнее, чем не успеть уйти первой. Счастье, что сын со мной остался и что он вырос таким прекрасным человеком.

В Париже мне очень хорошо. Я его быстро выучила — небольшой такой город, компактный. Французский язык тоже учу — он как будто мне вспоминается, будто я уже когда-то знала все эти слова. Я даже книги французские в магазинах понемногу начала листать — что-то разбираю. И говорю, правда, только самое необходимое — бонжур, пардон, лядисьон сильвупле.

— Я тобой горжусь, мама, — это сын мне сказал недавно в скайпе.

Я столько всего узнала о Париже! Так много всего, что одной мне уже тяжело носить эти знания, я бы с удовольствием поделилась ими, но только с теми, кому это интересно. Люди ведь разные бывают, и в Париж приезжают все подряд, не только умные и хорошие.

И если бы я вела экскурсию, то начинала бы не с Нотр-Дама и не с Башни, а с базилики Сен-Дени (5). Она как-то сразу правильно настраивает. Это усыпальница всех французских королей, некоторых, правда, выбросили оттуда в революцию, но потом парижане собрали останки, что смогли, конечно. Парижане умеют признавать свои ошибки. И еще такой интересный факт: когда они вскрывали гробы, то были все поражены, потому что у Людовика ХIV оказалось совершенно черное лицо и смердел он неописуемо.

Лично мне самой больше других королей нравится Генрих IV, я вот как-то сразу поняла, что он был с юмором мужчина. Как и мой покойный муж.

Некоторые короли вылеплены там прямо с голыми пятками. Они лежат как будто поверх своих гробов, а под ногами у них собачки или другие животные. А лица у многих королей — с улыбками, как будто им нравится так лежать, что все на них смотрят. Есть и детские надгробия — просто кукольные. Страшно подумать, какие там захоронены маленькие дети. Как Мисенька у Ксении Андреевны.

После базилики я своих туристов повезла бы в метро до станции «Сите» (6). Вот тогда уже можно и Нотр-Дам посмотреть, и к набережной выйти — там есть такое место, откуда собор выглядит точно как корабль. Если глаза сощурить, кажется, что он возьмет да и уплывет вместе со всем островом — в гости к Эйфелевой башне.

Потом мы перешли бы по мосту на остров Сен-Луи (7) и ели бы мороженое в «Бертильоне». А если группа хорошая попадется, я им в это время буду рассказывать разные истории — я их много знаю! Вот, например, недалеко от Нотр-Дама жили два человека: цирюльник и пекарь. Цирюльник убивал школяров, которые жили у священников, и продавал мертвые тела пекарю, а пекарь делал с их мясом пирожки и продавал тем же самым священникам. Потом преступление раскрылось и злодеев сожгли. Может быть, это не самая подходящая история, как мама говорила — «не к столу». Тогда я могу рассказать другую — про святую Женевьеву или святого Дениса, который шел со своей отрубленной головой в руках целых шесть километров!

Дальше я бы перевела всех на левый берег — и там первым делом в Люксембургский сад (8)! Мы бы взяли всей группой бесплатные стулья и сидели бы, и смотрели на статуи королев.

А вот с музеями тоже надо подумать. Военные захотят в Дом инвалидов. Врачи — в музей Родена, им нравится, как у его статуй напрягаются мышцы, как у живых. Это я однажды подслушала русского хирурга, он восхищался «Мыслителем» и у всех спрашивал, где здесь выставлен «Человек со сломанным носом». Лувр все любят, а вот Помпиду не для каждого. Мне самой такая архитектура не очень нравится — когда все кишки наружу. И внутри там тоже не самые приятные картины.

Да, я много знаю о Париже. Жаль, что меня никто не возьмет в экскурсоводы — сын узнавал, и я так поняла, для этой должности нужно специальное образование.

Так что эта моя мечта никогда не сбудется. Ну и не страшно! Правда, я все равно не понимаю, зачем мне нужно специальное образование, если я даже могу показать место, где нашли головы царей с Нотр-Дама? Статуи снесли во время революции, а потом совершенно случайно обнаружили отдельные головы во время стройки на правом берегу. Только в 1977 году — это как раз год рождения моего сыночка.

Я и даты все помню, а самое главное — я так люблю Париж!

Когда я поняла, что не стану экскурсоводом, то стала смотреть на туристов немного другими глазами. Я поняла, что не очень их люблю, и мне не нравится, что они такими миллионами приезжают в мой город. Я даже стала чувствовать к ним какую-то неприязнь, особенно когда они фотографируются на фоне Башни — изображают, что держат ее за маковку двумя пальцами.

А на кладбищах я их прямо перестала выносить! Сыночек говорит, может, это у тебя, мама, ревности? Может, ты не хочешь делиться с другими своим Парижем? Я сначала отмахнулась от этих слов. А потом, уже ночью, стала думать. Может, я, правда, ревную? Я люблю Париж, как человека, а когда любишь человека, тогда без ревности не обходится. Мы с мужем очень хорошо жили, но я всегда его ревновала — и карманы проверяла, и воротники у сорочек нюхала.

А тут не одного человека, а целый город контролировать, это же не каждый сможет.
Но у меня еще много сил, я-то знаю. И точно помню, когда я впервые сделала то, что делаю теперь каждый день, как работу. Причем такую работу, которую нужно выполнять на совесть.

Первый раз — это когда ко мне на Пер-Лашез подошли две девчонки — юбки до трусов. Одна спрашивает на хроменьком таком французском, экскузе муа, мол, мадам, где тут лежит такой артист, как Джим Моррисон?

А я его могилку хорошо помню, там всегда уйма народу, и тоже иногда музыка играет, и некоторые даже песни орут. Мы и стояли-то с этими девчонками недалеко, у художника Жерико, и я прямо представила, как они сейчас начнут там фотографировать себя на телефоны и будут кривляться по-всякому. Они русские были, я сразу поняла — только у нас, русских, всегда такие лица, как при исполнении. Даже у самых молодых.

Я понятия не имею про этого Джима, он к Парижу вообще, по-моему, никак не относится. А вот Жерико, он — да. Я всегда в Лувре смотрю на его картину «Плот «Медузы». Я люблю такие картины — когда смотришь, и внутри все клокочет! Не то что в Помпиду — выльют ведро краски на холст, приклеят сверху какие-то волосы — и вот вам искусство!

В общем, я этих девчонок отправила с приятным лицом совсем в другую сторону — к писателю Прусту. И внутри мне так хорошо от этого стало! Так приятно было смотреть, как они идут не туда — теряются, путаются, сердятся.

Вот с тех пор я и начала понемногу прятать Париж от туристов, потому что я о нем столько знаю, но знания эти никому, оказывается, не нужны. Даже невестка очень грубо попросила меня не забивать головы внукам всякими баснями, а я им всего-то рассказывала про взятие Бастилии. И что именно здесь, где мы в этот момент шли, находилась тюрьма.

— Тамара Гавриловна, им и так много задают по программе, — сказала невестка. — Пусть они лучше отдохнут летом, побегают.

Ну да, пусть бегают, конечно. Невестке виднее. Только я с тех пор вообще решила молчать, и даже если меня спрашивают, отвечаю неправильно.

В метро ко мне часто подходят — у меня лицо вообще-то приветливое, говорят — доброе. Сыночек считает, я похожа на какую-то пенсионерку из сериала про убийства.

Спрашивают, как проехать в Венсенский замок? Я знаю как, я даже знаю, что в кухне этого замка сварили английского короля, потому что он умер и англичане не знали, как его везти на родину, чтобы он не испортился. Я знаю, но называю неверную станцию, и уезжают эти голубчики в Дефанс. В другую сторону. Спрашивают, где фуникулер, чтобы на Монмартр (9) подняться? А я их пускаю совсем по другой дороге — идут они, несчастные, как святой Дени с головой в руках, все дальше и дальше от фуникулера. Вообще, люди всегда очень легко теряли в Париже головы. И святой Дени, и король с королевой на гильотине, и эти каменные цари Нотр-Дама…

Многое спрашивают, а я всегда с любезной готовностью отвечаю.

И нет, мне не стыдно. Я считаю, что Париж каждому сам откроется, если человек того заслуживает и любит его по-настоящему. А если не откроется, значит, и не надо будет приезжать сюда в другой раз. А то тут прямо как намазано всем.

Я же вот, например, была и в других городах — сыночек меня возил в Лондон, поездом. Я его сразу же невзлюбила, этот Лондон, там все не как у людей. И некрасивый он, и большой какой-то слишком. И на лестнице в метро меня в первый же день чуть с ног не сшибли — они же не только ездят не по той стороне, они и ходят так! Нет, спасибо, я в Лондон больше не поеду.

Я буду жить в своем Париже и выучу его наизусть, как моя мама знала наизусть Псалтырь. Пусть даже ей это никогда в жизни не пригодилось, но она всегда этим очень гордилась.

А я если чем и буду гордиться, так это тем, что живу в этом городе.

Он самый из всех любимый.
Первый и единственный.
Мой и только мой Париж.

Екатеринбург, 2013

9 вещей, которые, по мнению автора, нужно сделать в Париже

1. Посмотреть на Эйфелеву башню «с другой стороны» — не с обычного Трокадеро или Марсова поля, а из ресторана Les Ombres , расположенного на крыше Музея на набережной Бранли.
2. Подняться к башням Нотр-Дама и увидеть знаменитых горгулий «лицом к лицу». Придется постоять в очереди, но оно того стоит.
3. Выяснить, какой из крытых пассажей Парижа станет вашим любимым. Мой — «Жуффруа».
4. Избежать в Лувре даже случайной встречи с «Моной Лизой» и обнаружить, как много в этом музее интересного помимо нее!
5. Купить ежедневник в книжном магазине Музея Помпиду. Здесь лучший в мире выбор.
6. Посетить выставку в Гран-Пале или Музее Жакмар-Андре — самые интересные парижские экспозиции проходят в этих двух музеях. Очереди неизбежны, и все, кроме вас, здесь — французы.
7. Подняться на Большую арку Дефанса, чтобы увидеть «историческую ось» (Axe historique) Парижа.
8. Побывать в Музее Средневековья, в бывшем аббатстве Клюни — здесь выставлены подлинные головы статуй иудейских царей с Нотр-Дама.
9. Выпить шоколаду у «Анжелины», но не на улице Риволи, где всегда слишком людно, а в Люксембургском дворце. Здесь, кстати, тоже проходят интересные выставки.

5 мест, которые надо посетить в Париже

Часовня Сент-Шапель
XIII век, образец французской готики и витражного искусства

Пантеон
XVIII век, усыпальница великих мужей Франции

Опера
(Пале-Гарнье) XIX век, образец стиля бозар , один из самых значимых театров мира

Базилика Сакре-Кёр
1923 год, вторая по высоте обзорная площадка Парижа